И вот уже год пытался эту квартиру отремонтировать. Но что-то у него не получается – в обеих комнатах ремонт до сих пор осуществлен процентов на 60 – и на этом все застопорилось.
– Сиди-сиди! – я удержал его на месте. – Давай-ка еще по маленькой…
Зазвонил мобильный телефон у меня в кармане джинсов, я достал его.
Звонила Женя. Впрочем, ее трубкой сразу же завладел "сынок", который сообщил мне, что они уже выучили еще четыре буквы, и он придумал слова, и когда я приду домой, а то он уже соскучился…
Трубку взяла Женя.
– Виктор, вы придете ночевать? – спросила она. – Посмотрите, ключи вы не забыли?
Я перевел пьяный взгляд на окно – оно было черным.
Посмотрел на настенные часы – они показывали 21-45.
– Евгения… я постарался говорить твердым и трезвым голосом, которым всегда говорят пьяные (по нему и определяют, пьян собеседник, или нет). – Я, наверное, заночую у брата… А ключи… – я залез рукой в другой карман, – ключи со мной…
Я отключил связь, положил телефон на стол и стал слушать Василия, который рассказывал, как в восьмидесятые годы служил в группе отслеживания местонахождения американских атомных подводных лодок.
Их болталось по миру несколько – передвижных станций слежения. Они ловили радиопереговоры американских подводных атомоходов, и путем наложения на карту координатных линий, определяли их местонахождения. Затем наши станция слежения перебирались в другое место – и все повторялось.
Так брат и провел последние лет семь существования СССР. А в 1991 году их всех отозвали в Россию, вывели в запас без назначения им денежнего содержания (то есть в пенсии им отказали), и теперь 50-летний брат работал охранником, "дотягивая" до обычной общегражданской пенсии.
Телефон на столе зазвонил, и я услышал усталый голос Жени:
– Виктор, пожалуйста, приезжайте… Мне плохо, я опять не могу уснуть. Кажется, в моей комнате кто-то есть…
Мысленно выругавшись, я ответил:
– Евгения, я сейчас выхожу и буду у вас минут через двадцать…
– Пожалуйста, возьмите такси! Виктор, мне правда очень страшно…
Хмель слетел с меня, все-таки она – живой человек, ну нельзя же так…
Я сунул телефон в карман, набросил куртку, хлопнул по плечу брата, который вряд ли сообразил, что я ухожу, и выскочив на улицу, где уже через пару минут остановил автомашину и уехал на ней.
Времени было – полпервого ночи. И до появления Кудрявцева оставалось лишь несколько часов…
Глава 8-я
Я проснулся по причине длинного звонка во входную дверь. И сразу никак не мог "войти", врубиться – г д е я, и ч т о я.
Во рту было отвратно, в голове – тоже, и именно эти негативного рода ощущения привели меня в чувство.
Я осмотрелся. На мне были трусы и майка, я лежал в девичьей, уже знакомой мне, постели.
Рядом на простыне лежала записка.
СПАСИБО ЗА ПРОШЕДШУЮ НОЧЬ – Я УСПОКОИЛАСЬ И ВЫСПАЛАСЬ. ТОЛЬКО УДИВЛЕНА, ЧТО ВЫ ДАЖЕ НЕСКРОМНОЙ ПОПЫТКИ НЕ СДЕЛАЛИ. ТАК СКАЗАТЬ – НЕ ПОПЫТАЛИСЬ ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ БЕСПОМОЩНЫМ СОСТОЯНИЕМ НА ВСЕ ГОТОВОЙ ДЕВУШКИ…
ЛЮБА И ВАНЯ СРАЗУ ПОСЛЕ ЗАВТРАКА ПОЙДУТ ПОГУЛЯТЬ. А ВАМ Я ОСТАВЛЯЮ НА СТОЛЕ В КУХНЕ СТАКАН РАССОЛА ИЗ-ПОД КВАШЕНОЙ КАПУСТЫ.
ЖЕНЯ.
Судя по всему, вчера я был не на высоте. А вот девушка "была в порядке" – тон записки недвусмысленно свидетельствовал об этом.
Это помогло мне окончательно прийти в себя – значит, вчера я и добрался нормально, и все-таки Женю сумел полечить…
В дверь тем временем по-прежнему требовательно звонили.
Я посмотрел на настенные часы – было 10 часов утра "с копейками". Зайдя в Женину ванную, я ополоснул лицо, затем у себя в комнате накинул халат и спустился вниз.
Звонить перестали, когда я завернул на кухню, во входных дверях вовсю скрежетали ключи в замочных скважинах, но мне было не до того – дрожащей рукой я схватил стакан, наполненный желтоватого цвета жидкостью и несколькими крупными глотками выпил содержимое.
Не поверите, но в голове начало проясняться прямо сразу.
Услышав звук открываемой входной двери, я встал и вышел в прихожую. Впрочем, вышел – громко сказано, я лишь успел ступить за дверь кухни, как чья-то твердая рука выдернула меня из дверного проема и мощный удар в скулу заставил отлететь к платяному шкафу и там улечься возле него на полу.
Не надо было ему это делать.
Тогда, в конце восьмидесятых, на полугодовых высших курсах Академии МВД СССР, нас прекрасно обучали. В частности, занятия по физподготовке проводились ежедневно, кроме воскресений, и обучали нас не через "козла" прыгать или в волейбол играть…
Навыки по боевым искусствам нам буквально вколотили в нутро, и уж что-что – а постоять за себя мы могли в любой ситуации.
Поэтому я не торопился вставать. Сквозь полуприкрытые глаза я изучал ситуацию.
Он стоял чуть впереди своих охранников – одетый с иголочки, с прической, словно бы только что от парикмахера, а блеск его туфель резал мне глаза. Кудрявцев Юрий Борисович…
Два охранника стояли по бокам, чуть позади него. А третий наклонился и, ухватив за грудки левой рукой, рывком поднял меня на ноги. И все трое мало походили на "быков", которыми изображают секьюрити олигархов в наших телесериалах – это были поджарые сорокалетние мужики, то есть – настоящие профи.
Вот только о моих возможностях они не знали, а просто видели перед собой сорокалетнего худощавого мужчину с помятым лицом алкаша, взъерошенного и что уж там таить – жалкого на вид.
Тем временем я уже стоял на ногах, удерживаемый могучей дланью.
– Руки убери! – спокойным тоном сказал я.
И в момент замаха противника кулаком правой руки, я резко ударил согнутой в колени левой ногой в его промежность, ступил левой же чуть в сторону, ухватил наклоненную ко мне круглую голову за уши обеими руками и сильно ударил лицом о колено своей рванувшейся вверх согнутой теперь уже правой ноги.
Охрана директора АО РЭС все же была самого высокого класса. Двое не произнесли ни слова, но в момент, когда я, швырнув своего противника спиной на пол, оттолкнулся ногами и взвился в воздух, я успел заметить, что один из охранников уже прикрывал Юрия Борисыча Кудрявцева собой, а второй держал в руке пистолет, направленный в мою сторону.
И мне пришлось отказаться от намерения добить третьего телохранителя способом приземления на его грудную клетку с резким выпрямлением согнутых в коленях ног в момент касания лежащего тела. Прием эффективный, поскольку позволял просто-напросто проломить противнику грудную клетку, но в моей ситуации – глупый. Искалечив противника, я помог бы решить Кудрявцеву все проблемы, так как моментально оказался бы в милицейском заведении с последующей изоляцией от общества на долгие годы.
Так что я приземлился на паркет, поднял вверх руки и стал тихонько пятиться в сторону. Впрочем, Кудрявцев одним движением руки восстановил первоначальную диспозицию – секунда – и оба оставшихся невредимыми охранника вновь стояли по обеим сторонам Юрия Борисовича, и лица их были непроницаемыми.
– Вставайте, Николай! – сказал, обращаясь к поверженному мной "Голиафу", Кудрявцев. – Ты кто такой? – Это уже мне. – Документы есть?
Я потщательнее затянул халат поясом, открыл дверцу шкафа и достал из кармана висящей не плечиках куртки свой загранпаспорт.
Кудрявцев слегка качнул головой, и стоящий слева телохранитель (это он только что прикрывал собой охраняемую персону) шагнул ко мне, взял паспорт и передал хозяину.
Кудрявцев брезгливо листал мою темно-вишневого цвета книжицу. А я рассматривал его.
В жизни он не показался мне симпатичнее, чем выглядел с экранов телевизора. Волосы с проседью, крупноватый нос (наверное, это у Кудрявцевых фамильная черта лица), мешки под глазами… Кожа лица – пористая, нездорового оттенка, "Наверное, больные почки", – мелькнуло у меня в голове.
Подозреваю, что я сегодня выглядел примерно так же… Но вряд ли Кудрявцев мог позволить себе пить водку в таких количествах…
– Ладно, пошли поговорим… – сказал Юрий Борисович, рассматривая мое пенсионное удостоверение, которое было вложено в паспорт.
Он вошел в дверь кухни, я, достав из кармана куртки некую бумажку, сунул ее в карман халата и пошел следом. Охранники остались в прихожей и занялись делом – поднимали с пола Колю и приводили его в чувство.
Некоторое время мы сидели за кухонным столом напротив и молчали, изучая взглядами друг друга.
– Может быть, чайку? – на правах хозяина предложил я.
Я чувствовал себя великолепно – благодаря заботам Жени голова моя была ясной – ни следа похмелья… "Обязательно куплю Евгении сегодня самую большую шоколадку, – подумал я. – Если, конечно, встреча эта закончится ко взаимному удовлетворению сторон"…
– Ты, конечно, не прост, – сказал Кудрявцев. Говорил он ровным спокойным голосом, но угадывалась в нем клокотавшая внутри Юрия Борисыча ярость и переполнявшая его неприязнь ко мне. – Ладно, – он положил мои документы перед собой. – Чего ты хочешь?
И я взорвался. Но говорил тоже ровным голосом, спокойным и размеренным:
– Это не я хочу! Вот решаю уже два дня, уехать или принять предложение твоей сестрицы, и остаться. Теперь – точно останусь!
Он поставил локти на столешницу, уперся подбородком в ладони рук и принялся разглядывать меня, изучая, словно насекомое под микроскопом.
– Я тебя когда-нибудь все равно убью, – сказал, подумав, он.
– Я тебя тоже ненавижу. Но – классовой ненавистью, как ненавидят тебя миллионы.
– А кстати, – продолжил я, – тебя трупы, что на шее висят, к земле не гнут? Не тяжело жить?
Я сумел-таки его огорошить. Но все же, нужно отдать ему должное, это был сильный человек.
– О чем это ты? – спросил он, закуривая.
– О Ванином папе, роль которого приходится выполнять мне. О Володе – студенте, который тоже исчез недавно.
Он усмехнулся.
– Нет, я все-таки когда-нибудь убью тебя.
– Ну-у, это еще когда будет… – ответил я. И тоже закурил, не спрашивая вытащив из его пачки сигарету.
Он только хмыкнул.
– Ладно, давай о деле. Как ты оказался здесь?
Так как встреча приняла, наконец, конструктивный характер, я рассказал ему все – как мы встретились с Женей и Ваней на разделительной полосе улицы, как и почему познакомились.
Ну, и все, что было дальше.
Кудрявцев слушал, куря и медленно выпуская дым. Глаза его были прищурены, и мне казалось, что я буквально ощущаю, как в его голове бешено обрабатывается информация и просчитываются варианты.
Когда я закончил рассказ предложением, сделанным мне вчера Женей, он затушил окурок уже второй сигареты, и сказал:
– Вообще-то ты и вправду похож на этого пройдоху-художника. Так что Ваня, конечно, искренне считает, что ты папа. Который нашелся. Только я думаю, привыкнуть он к тебе не успел, так что вали в свой Барнаул и радуйся, что живым уносишь ноги. Я надеюсь, моя глупая сестренка не успела сблизиться с тобой?
И он толкнул рукой в мою сторону документы.
Последняя фраза прозвучала откровенно пошло, но я решил оставить ее без внимания. А документы я вновь подвинул к нему, встал и достал из кармана халата бумажку с медицинским заключением профессора.
– Вот это почитай! – сказал я, доставая затем и показывая ему издалека верхнюю часть бланка с логотипом названия консультации. – Где я консультировался – тебе знать не нужно, а то еще профессора убьешь… Читай, читай, я тебе потом скажу попросту словами, что там написано.
– Ну, так и говори. Я философский кончал, а не медицинский!
– Это вся страна знает! И что диссертацию ты защитил на тему "О неизбежности победы коммунизма во всем мире!" Идиот!
Не сдержался я. Ну, и нарвался, конечно, сразу же.
– Ты кем себя считаешь, дерьмец? – он приподнялся, наклонившись над столом, и уставился на меня взглядом, весьма напоминающим в данный момент змеиный. – Ты жив, пока я в ситуации не разобрался, – он цедил слова сквозь зубы, и был действительно страшен в этот момент.
И я, честно говоря, испугался.
Тем более, что был неправ – ну, зачем нарываться?
– Говорю словами – не исключено, что Ваня может пострадать очень серьезно. Если просто так, немотивировано, я исчезну из его жизни. Профессор считает, что у мальчика может развиться фобия, в результате которой он просто-напросто навсегда останется больным.
Деталей я не знаю, да они мне и не нужны. Это – вариант. Возможно, конечно, что все и обойдется…
Кудрявцев вздохнул, и как-то сник – вот только что передо мной сидел сильный и страшный противник, и вдруг я увидел просто уставшего стареющего человека.
– Понятно… Тебе, конечно, придется остаться, хотя бы на какое-то время… Говори, что нужно от меня?
– Документы. Пенсионное удостоверение. Паспорта. Имя и отчество менять не нужно, а фамилия должна быть одинаковой с Ваниной. Московская прописка. И главное – чтобы ты не появлялся здесь!
Он взял в руки мои документы, снова полистал и устало сказал, пряча их в нагрудный карман пиджака:
– Опять нарываешься… Ваня – мой племянник, и я его люблю. И ты хочешь лишить меня возможности видеть его?
– Тогда пусть в эту квартиру приходит любящий племянника дядя, а не всемогущий Кудрявцев! – твердо сказал я. – И это – обязательное условие!
– Нет, все-таки когда-нибудь я тебя… – начал он, вставая с места и отодвигая стул.
– Да-да, когда-нибудь вы убьете меня! Но не сегодня же? Так вы принимаете мои условия?
– А почему ты не хочешь по документам полностью стать бывшим отцом Ивана?
Я хмыкнул.
– Да потому, что рано или поздно мои пути будет пересекаться с людьми, знавшими раньше Леонида Крамарова, художника, творческую личность, и все такое прочее. А я кисти в руках не держал! Станут возникать вопросы…
– Ладно, с этим ясно… Но почему по паспорту тебе 55 лет, ты ведь гораздо моложе?
– Ну, это вы сами узнаете… Ведь проверять вы меня будете по полной программе – тщательно и досконально, разве нет?
Он промолчал. Положил на стол заключение из консультации и уже выходя, вдруг остановился и спросил:
– А почему ничего о деньгах не говоришь? Классовое сознание не позволяет брать деньги у эксплуататора и олигарха? На что жить будешь, к в а р т и р а н т? На свою пенсию? Так ведь Москва – город дорогой!
– Того, Юрий Борисыч, что вы даете Жене, на жизнь нам хватит…
– Ну-ну… – И он пошел к выходу.
Я вышел следом в прихожую, чтобы закрыть за ними дверь, и, уже выходя, он вдруг обернулся, шагнул ко мне, схватил рукой за грудки и, приблизив губы к моему уху, прошептал:
– Не дай бог тебе обидеть мою сестренку! Тогда… ну, точно тогда… В общем, ты меня понял, п а п а!
Когда они ушли, я вернулся в кухню, открыл кран с холодной водой и, упершись руками в раковину, долго стоял так, ожидая, пока из крана не полилась ледяная вода.
В голове не было ни единой мысли.
Я медленно набрал в бокал воды, сел за стол и долго-долго пил маленькими глоточками. Я был изнутри пуст, пуст, каким стал бокал, когда я поставил его на столешницу.
"Хорошо, что никого больше не было в квартире… Хорошо, что никого больше не было…" – думал я.
У меня вдруг заныла ушибленная скула, я встал, взял из-под раковины половую тряпку, которой Люба несколько раз за день протирала пол на кухне, и, шаркая тапками, поплелся в прихожую. Нужно было убрать с пола кровавые следы моего боевого столкновения…
Потом пришли Ваня с Любой, следом – впорхнула Женя. "Нет, – думал я, – колдуя с обедом у плиты. – Нужно срочно обучать стряпне Любашу. Или пускай Евгения нанимает кухарку!
За обедом я ел вяло – сказывалось похмелье. Между делом слушал рассказ Вани, как ему нравится учить буквы, поддакивал малышу.
После обеда я позвал Женю в гостиную и сказал:
– Утром здесь был ваш брат… В общем, я могу теперь сказать – я согласен на ваше предложение. Поживу здесь, сколько будет необходимо, и попытаюсь заменить Ване отца. А сейчас, Евгения, я пойду и посплю… Что-то я устал…
– А Юра… – Она схватила меня за руку. – Он вас… он вам… он вас не обидел?
Я смотрел в огромные голубые глаза, полные искренней тревоги за меня, на лицо с полуоткрытым из-за невысказанного до конца вопроса ртом, и думал, что она – просто девочка. Девочка-переросток. Любящая и одновременно страшившаяся брата, обожающая сына, но одновременно – художница и увлеченная невероятными явлениями творческая натура… Вот именно – творческая натура – плюс девочка-переросток…
Убойное сочетание…
Я вздохнул, на пару секунд прижал ее голову к груди и шепнул на ухо:
– Не обидел меня ваш Юра, да и не просто меня обидеть… Можно, я сейчас все-таки пойду посплю?..
Глава 9-я
Первое, что сделал Юрий Борисович Кудрявцев – это лично позвонил хорошо знакомому ему заместителю директора ФСБ России генерал-лейтенанту Бовину и, продиктовав полностью все записи из моего паспорта и пенсионного удостоверения, попросил в качестве дружеской услуги провести полную проверку.
– Этот человек крайне интересен мне, – закончил он разговор.
Затем в кабинет Кудрявцева был приглашен референт по особым вопросам. Это был безгранично преданный Кудрявцеву человек, обладающий огромными возможностями – не так давно он работал в администрации президента и курировал тогда все силовые ведомства, а также оборонную промышленность.
Ему было дано задание "сделать" документы, включая оба вида паспорта, новое страховое свидетельство, пенсионное удостоверение (и московскую пенсию), прописку в квартире Евгении Борисовны Кудрявцевой и на всякий случай – свидетельство о браке фигуранта с упомянутой Кудрявцевой.
В документах, где необходимо, должен упоминаться их совместный ребенок по имени Ваня. Иван Викторович.
Соответственно, супруги должны иметь новое свидетельство о рождении сына.
В заключение Юрий Борисович пригласил к себе референта по политвопросам. Это была молодая девушка лет двадцати пяти.
– Оксана, вот вам данные на человека… – Кудрявцев подтолкнул поближе к девушке листок с данными на Андрейчука Виктора Петровича. – Покопайтесь в его настоящем и прошлом по вашему профилю. Партийность, общественная и научная деятельность, публикации. Все – документируйте, если были публикации – статьи, книги – все мне на стол.
– Как срочно, Юрий Борисович?
– Очень срочно, Оксаночка. И будьте внимательны – мне он представляется о-очень интересным человеком! В любом случае – не простым!
Я же в это время, как следует отпарившись в персональной ванне, расположенной рядом с моей комнатой, включил кондиционер и закутавшись в простыню, уснул сладким сном.
А тем временем в Москве, Барнауле, Славограде работали десятки людей.
Юрий Борисович Кудрявцев воистину был могущественным человеком.
Вечером, после того, как мы с Ваней приступили к изучению очередной группы букв, я с изумлением обнаружил, что мальчуган знает уже чуть ли не половину алфавита и самостоятельно пытается складывать слова. Я убедил его потерпеть – не стоит забегать вперед, пока не изучишь весь алфавит. Он было надул губы, но мы с Женей в конце-концов его убедили.
После чего уложили спать и продолжили наш разговор в гостиной.