Зал наполнился разноголосым гулом. Девчонки говорили одно, мальчишки - другое.
- Он меня килькой дразнит, - обличала Женя Окунева. - А ещё ошейник для собаки у дяди Мити клянчил.
- Ну и что? Ты не клянчила? - спросил, сжимая кулаки, возмущённый Колька Мерлин. - Стасик собак любит. Ты их любишь?
- Не хватало, чтобы я собак любила! Я Тому люблю, а ещё Галю Агишину.
- Нашла чем хвастаться! Ваша святая троица одного Стаськиного мизинца не стоит. Он - друг настоящий! И нечего намекать, что он деньги какие-то взял! Он воровать не может! Я знаю…
- Прошлый раз Стаська клей из столярки унёс. Своими глазами видела, - обличала Агишина. - А теперь вот деньги пропали…
Обидные, несправедливые слова. Как защититься от них? Стасик беспомощно хлопал глазами. Чувствовал, как горят уши. По щекам поползла слезинка. Она добралась до губ, до подбородка. Подбородку сделалось щекотно, а во рту - горько. Такая же горечь была и на душе.
- Не брал я ваших денег. Не брал! - упорно твердил Стасик, растирая кулаком слёзы. - Я только фигу нарисовал.
Стасик видел, что Наталья Ивановна не верит ему. Она вспомнила все Стасины проказы: и то, как он однажды сломал табуретку, и как поскандалил с Борькой Титовым из-за найденной на улице лошадиной подковы, и как разбил выстрелом из рогатки стекло в амбаре, и как стонал во время диктанта, притворившись, что у него болит зуб…
Ну и что? У кого, скажите, нет грехов на душе? А денег из Томиной тумбочки он не брал! Не нужны ему чужие деньги! Не жулик он. Слышите?!
Но Наталья Ивановна не хотела слушать Стасика: он ей "изрядно надоел", ей от него "тошно".
- Совсем от рук отбился! - гневно бросила Наталья Ивановна. - Хлебнули с ним горюшка! Раз взрослых не слушается, поручим всему классу следить за его поведением. Организуем, так сказать, общественный контроль. Со всех сторон. Пусть главным контролёром будет Боря Титов. Мальчик он дисциплинированный и на Комова будет влиять положительно.
- Не хочу я дисциплинированного Борьку! И контролёров мне никаких не надо… Я сам!
- Комов, помолчи! - одёрнула его Наталья Ивановна. - Как решим, так и будет!
- Я убегу! - крикнул на весь зал Стасик. - Вот увидите, убегу!
- Ах, ты ещё и угрожаешь?! - Наталья Ивановна гневно посмотрела на Стасика и забарабанила пальцами по столу. - Может, тебе наш интернат не нравится? Так я понимаю? Ну что ж, пожалуйста. Готова пойти тебе навстречу. Вчера как раз запрос поступил из соседней школы-интерната. У нас переполнено, а там свободные места есть. Вот тебя и отправим.
- Наталья Ивановна, зря вы это… - растерянно возразила пионервожатая. - Несправедливо.
Пионервожатую поддержала учительница Валентина Григорьевна:
- Стасик лучше, чем вы о нём думаете.
Но Наталья Ивановна непреклонна:
- Зачем задерживать, если ему у нас надоело? Завтра же и отправим. Пусть поживёт на новом месте…
Строгим, холодным взглядом обвела она школьный ряд. Ребята притихли. Стасик слышит лишь невнятные, сбивчивые слова Томы Асеевой:
- Как же так… Я не думала… Нельзя же так…
Стасику стыдно поднять глаза. Он видел перед собой лишь белую линию, что тянулась возле самых ног. Страшная белая полоса вдруг словно ожила и стала сжиматься, обхватывая его всё туже и туже. Стасик, задыхаясь, хотел выскочить из этого страшного круга. И не смог: ноги как будто накрепко прилипли к паркету, не отдерёшь.
Стасик не помнит, как вышел из позорного круга, как очутился в своей комнате, как заснул.
Глава VI. Характер, который не ломается
Стасик сидит в кабинете директора, может, полчаса, а может, и целый час. Кто его знает - часов на стенке нет. Чай, которым угостил его Владимир Семёнович, давно уже выпит. От него на донышке чашки остались малюсенькие чёрные палочки, очень похожие на микробы, какими их изображают в книжках. Стасик смотрит на эти палочки и думает о микробах.
- Как-то нехорошо у нас с тобой вышло, Стасик, - говорит Владимир Семёнович. - Понимаешь, уезжая в командировку, повару сказал, а Наталью Ивановну не предупредил, чтоб отметили твой день рождения как водится - стихами, подарками, ну и всем прочим. Вместо этого - круг позора…
Стасик, сидя напротив директора, медленно помешивает в чашке ложечкой чёрные крошечки чая, похожие на микробов, и молчит. Никак не может забыть вчерашнюю обиду. До сих пор чувствует, как горят уши, а в теле такая дрожь, словно он всё ещё из круга позора не вышел.
Владимир Семёнович, наверное, догадывается, что творится на душе у Стасика. Он наливает ему ещё чаю:
- В то, что ты деньги украл, я не верю. Где это видано, чтобы такой человек, как ты, воровал, марал себя грязным поступком?! Чепуха какая-то!
Владимир Семёнович выходит из-за стола, шагает по комнате - три шага до двери и три обратно. Смотрит на него Стасик и радуется: мировой директор! Всё понимает. Такой ни за что не поставил бы в круг позора невиновного человека. Он с одного взгляда может определить, кто перед ним: жулик или честный.
Стасик расчувствовался. И захотелось ему сделать для Владимира Семёновича что-то приятное. Может, рогатку подарить? Пожалуй, обидится. Лучше генеральскую пуговицу с гербом ему отдать. На сером директорском костюме, среди обыкновенных чёрных пуговиц она будет сиять, как золотая. Каждый обратит на неё внимание. Нет, пуговицу отдавать нельзя - генерал подарил. А сделать приятное всё-таки хочется.
- Я умею стоять вверх ногами, - неожиданно сообщает Стасик. - Хотите, покажу?
- Потом как-нибудь, - смеётся Владимир Семёнович. - А пока стой на ногах.
Так бы и прижался к этому доброму человеку. Да боязно. Владимир Семёнович хотя и добрый, но директор.
Владимир Семёнович неожиданно сам обнимает Стасика за плечи, вкладывает ему в руку перочинный ножик:
- Возьми. Подарок от меня за день рождения. Запоздал малость, но что поделаешь…
Впервые в жизни Стасика обнимает взрослый мужчина. И это трогает его сильнее, чем даже полученный подарок. Стасик сжимает в кулаке ножик. Плечи у него вздрагивают, поднимаются до самых ушей. Слёзы сами навёртываются на глаза. Вот-вот ручьём хлынут. Стасику не хочется, чтобы Владимир Семёнович заметил слёзы, и потому он ещё ниже наклоняет голову. Смутно, сквозь густую пелену слёз видит перед собой директорские ботинки, трещину в полу. Стасик закрывает лицо руками, вырывается из объятий и, не оглядываясь, бежит из кабинета.
Он идёт на конюшню, к конюху дяде Мите, вместе с которым он вот уже почти год водит каждое утро лошадку Сильву на водопой.
Сильва сразу признаёт Стасика: радостно мотает головой, подставляет ему свою гладкую шею. Стасик треплет гриву лошади, а сам думает о директорском подарке.
- Что-то вид у тебя нынче странноватый, как я погляжу, - говорит дядя Митя. - Сияешь, будто новенький пятиалтынный.
- Владимир Семёнович ножичек подарил. Вот!
- За какие такие заслуги?
- За одиннадцать лет!
- День рождения, выходит?.. В таком случае прими и мои поздравления! От чистого сердца. Прямо скажу, парень ты неплохой. Директор знает, кого подарками одаривать…
- А вот Наталья Ивановна говорит, что у меня характер больно ершистый.
- Да, характер у тебя, прямо скажем, рысистый. Не каждому дано обуздать его.
- Дядя Митя, а у вас, интересно, какой характер?
- Да как тебе сказать… Старуха моя, к примеру, такого мнения придерживается, что я человек с особым характером. "Тебе, говорит, хоть кол на голове теши, а ты обязательно на своём настоишь". Вот это и есть человек с особым характером.
- А как, дядя Митя, можно характер вырабатывать?
- Сызмальства надо брать его в руки. Я вот и сейчас ещё вырабатываю. К примеру, такой факт. В прежние времена не охоч я был до чтения. А ныне пристрастился. Каждый день на сон грядущий приучаю себя газетку прочитывать. И теперь мне не только наша, но иногда даже и заграничная жизнь представляется. Вчера, к примеру, видел заседание американского парламента… Так что характер ломать никогда не поздно.
- А мой характер никак не ломается.
- Какие твои годы! Поломается ещё. Только ты слушай, что тебе старшие говорят.
- Я слушаю, но всё из головы вылетает.
- Это ты зря. У тебя голова как голова. Только, случается, не в том направлении работает.
- А как сделать, чтобы правильно работала?
- А шут её знает, как быть с головой! - признаётся дядя Митя. - Если, к примеру, по лошадиной части говорить, то тут ты, прямо скажу, побашковитее других. Тебя наша Сильва вишь как любит… Только, конечно, не лошади о твоей голове судить. Тут Владимира Семёновича надо спросить. Он мастак по части головы и ребячьего характера. Я бы таких людей, как он, будь моя воля, в министры определял.
- В министры не надо, - не соглашается Стасик. - Останется за директора Наталья Ивановна. Она тогда весь мой характер переломает, и буду я жить совсем без характера. Как рыба. А без характера меня и в космонавты не возьмут, и на подводную лодку не посадят, и Бобик перестанет слушаться. Совсем плохо!
Глава VII. Имя человека
Известие о том, что Владимир Семёнович распорядился оставить Стасика Комова в школе-интернате, друзья встречают ликованием:
- Надерём Стаське уши! - орёт, приветствуя это решение, Колька Мерлин.
- Освободим от дежурства на весь месяц! - машет веником Петя. - Пусть отдохнёт после круга позора.
- Подбросим к потолку! - предлагает Мирон.
Стасик взбрыкивает ногами. Изо всех сил отбивается. Им так и не удаётся подбросить Стасика вверх: покачали-покачали над полом и кинули на кровать.
- Лежи теперь и не брыкайся! - советует Мирон. - Не то опять качать будем.
- А мне Владимир Семёнович ножичек подарил, - хвастается Стасик. - Во какой!
Мирон в восторге от Стасиного ножика:
- Вот это подарок! Одних лезвий четыре штуки. Смотрите, даже шило есть - дырки на ремне делать, если похудеешь… Ух! Тут ещё штопор! Бутылки открывать. Интересно, можно ли им нашу дверь просверлить? А? Давайте попробуем.
- Я тебе попробую! Сломаешь! - Стасик отнимает у Мирона ножик. - Этим ножиком я подводно-летательную лодку из коры вырежу и пущу в Волгу. Назову её в честь Владимира Семёновича Октябрьского - "Октябрь".
- Знаешь, почему у нашего директора такая фамилия? - спрашивает Колька и таинственно смотрит на Стасика большими глазами.
- Ещё бы не знать! Отец у него Октябрьский, и он стал Октябрьским. Проще простого.
- Вот и не угадал! - Толстые Колькины губы расплываются в ликующей улыбке. - Никакого отца Октябрьского у него не было. И сам он мог быть не Владимиром Семёновичем, а кем-нибудь другим.
- Каждый из нас мог быть кем-нибудь другим. Я - Колькой, а ты, допустим, - Фомой или, ещё хуже, Ричардом. Как родителям вздумается.
- Владимира Семёновича назвали необычно. Не так, как всех нас называют, а совсем по-другому. По-революционному.
- Чудеса! Откуда ты всё это взял? Из своей головы?
- Не из головы. Из бумажки. Документ такой в городском музее под стеклом лежит. Я сам видел. И даже в тетрадку переписал. Вот прочти.
Колька вынимает из портфеля тетрадь и раскрывает её перед Стасиком. Там написано:
В честь тов. Ленина ребёнку дать имя Владимир и фамилию Октябрьский - в честь Великой Октябрьской революции. День именин считать 7 ноября.
Секретарь райкома РКСМ.
Председатель отряда юных пионеров.
7 ноября 1924 г.
- Там ещё подписи были, но я не разобрал. Выцвели, - добавляет Колька. - Тётенька из музея целый час объясняла, почему эту бумагу под стекло положили.
И он начинает рассказывать, как однажды (это было давным-давно) в пассажирском поезде нашли мёртвую женщину. Она умерла от тифа. В кармане у неё не было никаких документов. Никто её не знал. А рядом лежал завёрнутый в лохматое одеяло ребёнок. Он кричал на весь вагон - может, от голода, может, потому, что его никто не баюкал.
Пришли комсомольцы, взяли его на руки и отнесли в городскую больницу. Спустя неделю, когда малыш немного окреп, в железнодорожном клубе комсомольцы устроили октябрины. Прежде, при царе, подобные праздники назывались крестинами. Поп осенял крестом новорождённого и давал ему имя из церковных святцев. Комсомольцы решили обойтись без попа, без креста и без церковной книги. "Не нужны нам эти поповские штучки! Устроим ребёнку именины по-новому, по-советски!"
"Мы принимаем на себя заботу о малыше. Он наш!" - выкрикнул под одобрительный гул секретарь комсомольской ячейки.
Самая младшая из пионерок взбежала на сцену, где стояла кроватка, накинула на малыша алый галстук и посмотрела в зал:
"Пусть он ещё совсем маленький, но мы в него верим! Мы поможем ему вырасти настоящим ленинцем!"
Вот тогда и было решено дать ребёнку имя Владимир, а фамилию Октябрьский. За это решение голосовали все, кто присутствовал тогда на октябринах, - и взрослые и пионеры.
- Ну, а дальше? - торопит Стасик Кольку Мерлина, когда тот прерывает свой рассказ. - Что случилось дальше?
- Тётенька в музее много знает о директоре. И как он воспитывался в детском доме, и как замерзал в тайге, когда военный завод на Урале строили, и как потом воевал. За подвиг его сам маршал наградил орденом. Вот какая у человека жизнь героическая!
- С таким именем и с такой фамилией другой и быть не может, - серьёзно заключает Стасик.
- Так что же, по-твоему, получается: если у нас имена обычные, то и жизнь будет обычная? - возмущается Мирон.
- А ты как думаешь? Имя много значит! - стоит на своём Стасик. - В будущем, когда коммунизм построим, наверное, всем людям будут давать красивые имена - Октябрин, Венера, Юпитер или Муромец.
- Муромец - это вовсе и не имя, а фамилия. Лучше - Прометей. Так в древности самого сильного богатыря звали, который огонь добыл. Жаль, меня Мироном назвали, а не Прометеем. Что такое "Мирон"? Попробуй разберись! Никакого смысла.
- У каждого имени есть свой смысл, - не соглашается с ним Колька Мерлин. - Я целую книжку про это читал. Там написано, что моё имя - Николай - по-гречески значит "победитель народов".
- Тоже мне нашёлся победитель народов! - издевается Мирон. - Ты даже со мной одним сладить не можешь.
- Помолчал бы лучше! Твоё имя - смех один. "Мирон" - это всё равно что "благоухающий".
- А моё имя что означает? - спрашивает Петя.
- "Пётр" - это значит "камень", твёрдый человек.
- Петька-то твёрдый? - удивляется Мирон. - Это я твёрдый, а Петька - благоухающий.
- А Стасик, по-твоему, кто? - спрашивает Колька Мерлин.
- Стасик - весёлый человек, - отвечает Мирон. - Это точно!
- Может быть, так оно и есть. Потому что в книжке про его имя ничего не написано.
- А про фамилии там написано? Почему, например, у тебя такая бестолковая фамилия - Мерлин?
Кольке, конечно, обидно за свою неудачную фамилию, и он говорит:
- А я откуда знаю? В книжке про это ни слова. Видно, главное не фамилия. Если человек сделает что-то большое, то фамилия его сразу прославится, станет красивой. Вот, например, Толстой - чего хорошего? А мы об этом и не думаем. Потому что он написал много интересных книжек. Или вот ещё: чем знаменита птица гагара? Да ничем. А фамилия Гагарин теперь звучит лучше, чем даже Соколов. И всё потому, что он наш первый космонавт. Недавно я видел в магазине книжку. Продавщица предлагала её каждому и расхваливала: "Сам поэт Николай Тряпкин сочинил!" И многие люди покупали. Так что дело не в фамилии.
Эти, казалось бы, веские доводы Кольки Мерлина друзья встречают в штыки. Каждому хочется высказать свою точку зрения. Но по радио начинают передавать последние известия. Нужно послушать.
"Вчера корреспондент Всесоюзного радио встретился со знатным свинарём Ярославом Пузиковым…"
И все понимают: спорить нет смысла. Колька Мерлин, конечно, прав!
Глава VIII. Штурм снежной крепости
Прежде чем открыть дверь в директорский кабинет, Стасик смотрит в замочную скважину: нет ли кого из посторонних?
За столом сидит один Владимир Семёнович. Что-то пишет.
- Можно к вам? - Стасик осторожно переступает порог и оглядывается.
- Чего же спрашивать, раз уже вошёл? Подходи ближе!
Директор отстраняет недописанный листок, поднимает глаза на Стасика:
- Уж не самого ли Шерлока Холмса перед собой вижу? Сколько таинственности на лице…
- Нашу крепость разгромить собираются… - тихо сообщает Стасик.
- Неужто? - директор тоже переходит на шёпот. - И кто же?
- Третий "Б".
- Не может быть! Они же от вас на целый класс отстали.
- Отстали-то отстали. А крепость в лесу повыше нашей построили.
- Зачем же в таком случае им ваша крепость, если у них своя имеется? Сочиняешь ты что-то.
- Стану я сочинять! Вот читайте! - Стасик кладёт перед Владимиром Семёновичем записку, час назад обнаруженную в одном из столов соседнего класса. - Приказ о наступлении! Наша разведка доставила…
Директор читает:
"Завтра в восемнадцать ноль-ноль по местному времени разрушить снежную крепость 4 "А" класса! Кто желает участвовать в этой операции, должен расписаться под настоящим приказом".
Ниже стояло двадцать девять подписей.
- Мы ещё в начале зимы возле школы крепость построили, - говорит Стасик. - А они только что. И уже на нас лезут. Но раз они такой приказ на завтра издали, мы сегодня же разрушим их крепость. Одни развалины останутся. Как от Помпеи.
- Выходит, задумал тайно действовать? Не советую. Вы свои крепости для чего лепили? Чтобы играть! Вот и играйте на здоровье! В честном состязании докажите, чья крепость надёжнее и кто смелее.
- Пусть только сунутся!
- Необходимо предупредить третьеклассников и так организовать защиту своей крепости, чтобы они поняли: вы сильные противники. Это хорошо, что вам стало известно о завтрашнем наступлении. Есть время подготовиться к обороне. Не мешало бы поднять дух товарищей перед предстоящим ответственным состязанием, воодушевить их.
- Как это воодушевить?
- А вот как. Когда в сорок третьем наш добровольческий корпус на фронт отправлялся, то мы дали землякам клятву под красным знаменем. А рабочие каждому из нас вручили свой "Наказ"…
Владимир Семёнович подходит к шкафу в углу кабинета, достаёт старенькую, потёртую папку и, развязывая тесёмки, объясняет: