Процветающий Рим и Карфаген, объятый пламенем; обездоленные землепашцы и утопающие в роскоши аристократы - таков тот далёкий мир II века до нашей эры, о котором повествует М. В. Езерский в книге "Сила земли".
Её главные герои - народный трибун Тиберий Гракх и бедняк скиталец Сервий.
Бесстрашный Тиберий Гракх возглавил борьбу деревенского плебса за землю. Римские аристократы-землевладельцы решили убрать неугодного трибуна. Наёмные убийцы преследовали Тиберия, но его оберегали друзья из народа
Но настал день, когда разъярённые сенаторы, укрывшись пурпурными тогами, собрались на форуме и жестоко расправились с Тиберием Гракхом.
Однако со смертью трибуна борьба народа за землю не угасла, а дело Тиберия принял на себя его брат, Гай Гракх.
Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 18
Примечания 32
Милий Викентьевич Езерский
Сила земли
Историческая повесть
Рисунки Ю. Трузе-Терновской
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава I
Ранним утром смуглый юноша задумчиво шёл по пыльной дороге, обсаженной вязами и тополями. За спиной у него качалась котомка, наполненная заботливой рукой матери, в руке была палка. Встречный ветерок играл его тёмными волосами, бросал их на лоб, на чёрные живые глаза, но юноша не замечал этого.
Мысли не давали Сервию покоя. Вчера он простился с родными, с любимой девушкой Тукцией и теперь шёл в Рим, чтобы поступить на службу в легион.
Уходя из деревни, юноша нашёл Тукцию в винограднике. Девушка ставила подпорки, по которым должен был виться виноград. Тукция была босиком, в тунике до колен. Работала она быстро, повернувшись спиной к солнцу. Заслышав шаги, она обернулась, зажмурилась, прикрыла рукой влажные глаза, похожие на тёмные виноградины, и лицо её стало печальным, искорки в глазах погасли. Она бросилась к юноше и, протянув руки, воскликнула: "Уходишь, Сервий?" - "Так надо". - "Пусть Марс сопутствует тебе, пусть хранит твоё сердце добрая Венера!"
Прощаясь с ним, Тукция шептала: "Не печалься, Сервий, что отец против нашего брака. Добрая Юнона смягчит его сердце. Отец говорит: "Сервий беден, у него небольшая полоска земли, ветхая хижина да осёл, - как будешь жить?" А я ему: "Я пойду за ним, куда он прикажет". Отец сердится, и, если бы не это, он согласился бы на брак ещё осенью". Но Сервий покачал головой: "Нет, Деций никогда не согласится: он не любит меня".
Вспоминая этот разговор, Сервий видел круглое обветренное лицо Тукции, живые глаза, загорелые руки и ноги, слышал её мягкий грудной голос, а когда подумал о том, как она умоляла беречь себя на войне, слушаться советов Тита и повиноваться Марию, на глазах навернулись слёзы.
Тит и Марий были соседями Деция - отца Тукции, но они мало жили в деревне. Тит был воин, Марий - ветеран, дослужившийся до звания центуриона , а затем и примипила .
На этот раз легионеры пробыли в деревушке Цереаты недолго - приходили на побывку. Марий давно уже отправился в Рим. А Тит задержался, дожидаясь Сервия и своего соседа Мания, который, как и Сервий, был призван на военную службу. Но Сервию не хотелось уходить из деревни, он медлил, откладывал час разлуки с матерью, братом и Тукцией. Тогда, рассердившись, Тит вместе с Манием покинули деревню, пригрозив Сервию суровым наказанием за опоздание. Это подействовало на юношу, и он тут же стал собираться в дорогу.
Прощание с матерью, худой, сгорбленной старушкой, и хромым братом было невесёлым. Брат обнял Сервия и, взглянув затуманенными глазами на его котомку, тихо сказал: "Эх, меня бы вместо тебя! Я крепче и здоровее - больше было бы пользы!" - "Что дождь собирать в решето? - ответил Сервий и тихо прибавил: - Береги мать, не заставляй её тяжело работать". - "Будь спокоен", - обещал брат.
Мать долго не отпускала от себя Сервия: она обнимала его, целовала, повесила на шею зашитые в тряпочки камешки и снадобья, якобы предохранявшие от стрел, копий и мечей, и всё что-то шептала. А когда Сервий, вырвавшись из её объятий, вышел на дорогу, она с воплем бросилась за ним, умоляя его вернуться, не покидать её. Но Сервий, не оглядываясь, сдерживая слёзы, быстро удалялся. Он оглянулся, когда голос матери внезапно оборвался. Мать лежала на дороге. На помощь к ней спешил брат.
"Нет, нельзя возвращаться", - подумал Сервий и решительно зашагал вперёд.
Путь предстоял далёкий - дни сменялись ночами, приходилось ночевать на полях и в рощах. Сервий шёл торопливо, мало отдыхал. Ему хотелось догнать Тита и Мания. Наконец он заметил вдали двух человек.
Путники шли быстро, и только крики Сервия остановили их. Пробежав около четверти мили , Сервий догнал Тита и Мания. Тяжело дыша, опустившись на обочину дороги, он сказал:
- Как вы далеко ушли! Я бежал, моя туника мокра. Не пора ли отдохнуть?
- Сядем, - согласился широкоплечий плебей, повернув к нему тёмно-багровое лицо, исполосованное в боях, и потирая мускулистую грудь. Он вынул из котомки хлеб и сыр, сделал несколько глотков из фляги. - Что же ты, Маний? Пей вино, принимайся за сыр и оливки.
Маний, худощавый, с насмешливыми навыкате глазами, взглянул на Тита и, подмигнув ему, тихо сказал:
- Есть люди, которым, видно, не до еды.
Сервий вспыхнул, но промолчал.
- У них любовь заменяет хлеб и воду.
Сервий взглянул исподлобья на Мания:
- Я не смеялся над тобой, когда девушка отвергла тебя.
- Если одна это сделала, то другая…
- Другая поступит так же - увидишь!
Насмешливые глаза Мания стали колючими:
- Оба мы бедняки, скарб наш скуден, но у нас есть руки, чтобы заработать на хлеб. И всё же ни одна девушка не выйдет за нас. Даже твоя Тукция…
Сервий вскочил, сжимая кулаки:
- Ты, куриная голова, оставь Тукцию в покое! Ты просто зол на неё.
Глаза Мания засверкали, но Тит положил ему руку на плечо:
- Довольно споров! Ты первый начал…
- Он завидует мне! - крикнул Сервий.
- Завидую? - злобно засмеялся Маний. - Разве мудрый завидует глупому? Уж не думаешь ли ты, Сервий, что Тукция единственная девушка в республике?
- Для меня - единственная… Да и для тебя тоже, иначе бы ты не стал завидовать!
Маний ударил котомкой о землю, взметнув дорожную пыль.
- Пусть злые боги вырвут у тебя лживый язык! - закричал он, подступая к Сервию.
Тогда Тит встал между ними.
- К чему ссориться? - заговорил он, спокойно поглядывая на соперников. - Я защищаю Тукцию не потому, что она сестра моей жены. Я знаю - Тукция любит Сервия. И пусть любит. А ты, Маний, найдёшь себе другую девушку…
- Лучше Тукции!
- Лучше или хуже - твоё дело. А нам пора идти. Марий, наверное, гневается, что мы опаздываем в легион, надо спешить.
- А далеко ещё идти? - спросил Сервий.
- Ровно столько, сколько нужно, чтобы дойти до Рима, - усмехнулся Тит.
Сервий шёл сзади.
Мысли его возвратились к Тукции: он сравнивал её с самой Венерой, сошедшей с Олимпа чтобы порадовать сердце бедняка.
"Если бы Деций согласился отдать за меня Тукцию, счастливее человека не было бы на свете!"
Сервий думал о своей Тукции, и путь не казался ему таким трудным.
Глава II
Центурион-примипил яростно взмахнул виноградной лозой:
- Что отстаёшь?
Удар пришёлся по плечу легионера, и, скользнув, лоза задела юношу, шагавшего рядом с ним.
- Что убавил шаг, красавец? - крикнул центурион юноше. - Винограда захотел?!
Румяное лицо юноши побледнело, голубые глаза потемнели, брови сдвинулись, движения стали резкими, порывистыми.
Центурия шла по Марсову полю ровным шагом, сверкая медными нагрудниками, иберийскими мечами, вытянутыми копьями, шлемами, украшенными прямыми чёрными перьями.
Она надвигалась с тяжёлым топотом, отбивая шаг, грозно звеня оружием.
Центурион стоял, выжидая, когда эта живая стена приблизится и можно будет остановить её.
- Сто-о-ой!
Центурия замерла, только взметнулись чёрные перья.
Юноша облегчённо вздохнул, искоса взглянул на товарищей справа и слева, но те прямо смотрели перед собой.
Примипил обходил строй, опрашивая новых воинов - кто они, откуда родом. Это был Марий, центурион, отличившийся в Иберии. Ему приказано было проверить выучку всех воинов легиона. Несколько дней подряд он заставлял их шагать.
С виду Марий казался мрачным, суровым. Крючковатый нос и быстрые желтоватые глаза придавали его лицу выражение хищной птицы. Да и голос его был груб, повелителен и насмешлив.
Марий остановился перед юношей, оглядел его с ног до головы и спросил:
- Кто ты?
- Тиберий Семпроний Гракх! - гордо ответил юноша, подняв голову выше, чем полагалось.
На лице примипила изобразилось изумление, виноградная лоза дрогнула в руке.
- Клянусь Марсом, уж не родственник ли ты знаменитого консула Гракха, воевавшего в Иберии?
- Я сын его.
- И ты, нобиль, шагаешь рядом с деревенщиной! - вскричал Марий.
- Я должен пройти военную выучку - так приказал мой шурин, консул Сципион Эмилиан. Война требует хорошо обученных легионеров, - прибавил Тиберий, заметив впечатление, произведённое на центуриона.
- Слава Марсу! - воскликнул Марий, с уважением взглянув на юношу. - Вижу, не иссякла ещё римская доблесть! - И подумал: "Боги сегодня удерживали не раз мою руку, когда я кричал: "Эй ты, красавец, перемени ногу!" Или: "Что рубишь мечом, как мясник топором?"
Прислушиваясь к беседе Тиберия с примипилом, воины с удивлением поглядывали на своего товарища. Когда Марий, дав отдых центурии, удалился к жертвеннику Марса, где собирались военные трибуны и центурионы-примипилы, Тиберий заговорил с легионерами:
- Вас удивляет, что я стал воином… Но я хочу научиться владеть мечом, копьём, быть выносливым. Не так ли, Тит?
Тит резко ответил:
- Нет, господин, ты большого дела не сделаешь: там, где нужны сила и выносливость, ты отстанешь от плебея.
- Время покажет, отстану ли я. - Тиберий был задет за живое.
Худощавый воин, получивший удар лозой, сказал, поблёскивая насмешливыми глазами навыкате:
- Тит считает себя первым в центурии, а мы с тобой, господин, самые плохие легионеры. Ясно? Куда нам до него!
- Что мелешь языком, Маний? - вспыхнул Тит, сжимая кулаки. - Если не перестанешь трещать, как торговка…
Но тут голос примипила прервал готовую начаться ссору:
- По местам, по местам!
И опять началось учение. Теперь легионеры, грозно выбросив вперёд копья, бежали с воинственным кличем. Тиберий не отставал от Тита, уверенно взмахивавшего мечом, и громко кричал, не замечая, что по лицу катится пот и дышать становится трудно.
- Тяжело тебе, господин, - тихо говорил Тит, поглядывая с состраданием на уставшего Тиберия. - Не по силам взял работу…
- Ничего, Тит, справлюсь. Ты привык к военной службе, а я только начинаю. Да и учиться уже недолго - скоро будет присяга.
Тиберий отошёл и не спускал глаз с воина, который, в стороне от центурии, приближался, прикрываясь щитом, к изображению неприятельского воина и наносил ему удары мечом по всем правилам фехтовального искусства, а потом принялся метать дротики и камни из пращи.
- Это наш Сервий, - улыбнулся Тит. - Мы пришли вместе с ним из деревни, и тоска по девушке, кажется, покинула его… Взгляни, господин, как он меток: ни один дротик не миновал цели!
- Да, это будет хороший легионер, - согласился Тиберий. - Меткость его изумительна.
В торжественный день присяги военный трибун Лелий громко произнёс наизусть перед выстроенным легионом формулу присяги. Легионеры повторяли: "Также и я". Это была клятва верности и послушания полководцу. Затем военный трибун, приказав занести имена молодых воинов в список легиона, заставил их поклясться, что они явятся на другой день утром на Марсово поле.
Глава III
Тиберий принадлежал к знатному плебейскому роду Семпрониев. Отец его Семпроний Гракх прославился тем, что устраивал блестящие игры для народа; он воевал в Иберии и там заключил с племенами, враждовавшими с Римом, выгодный для обеих сторон договор. Вернувшись в Рим, он отпраздновал блестящий триумф, был избран консулом.
Глубокая любовь к родине и борьба против нобилей, испорченные нравы которых вызывали омерзение честных людей, привлекли на сторону Тиберия Семпрония лучших мужей республики. Историк Полибий горячо почитал его за приверженность к народу. Даже сварливый Катон Цензор должен был преклониться перед честностью и любовью к отечеству Семпрония Гракха.
Женившись на Корнелии, младшей, двадцатилетней дочери Сципиона Африканского, и получив в приданое пятьдесят талантов, Тиберий Семпроний вскоре отправился в поход в Азию. Там он получил известие от Корнелии о рождении первенца, который был назван Тиберием.
Корнелия сама воспитывала сына, наблюдала за его играми. Ни один из родственников и друзей отца не вмешивался в воспитание мальчика. А между тем в доме Гракхов бывало много образованных людей. Особенно запомнился Тиберию Катон Цензор, крепкий, бодрый, приземистый старик, о котором говорили, что он в короткое время изучил греческий язык якобы для того, "чтобы не отставать от образованного общества", а на самом деле потому, что греческий язык был необходим для его литературных работ.
После смерти отца в доме Гракхов был постоянный траур. За пять лет из двенадцати детей умерли все, кроме двух мальчиков - Тиберия и Гая, и девочки Семпронии. Однако несчастья, сыпавшиеся на Корнелию, не сломили её.
Она любила детей глубокой материнской любовью. На сыновей возлагала она огромные надежды. "Они - моё украшение", - говаривала она друзьям, и в её взгляде сверкала гордость.
Сыновья получили блестящее образование. Их заставляли учить наизусть законы "Двенадцати таблиц", читать "Одиссею", переведённую на родной язык первым римским поэтом Ливием Андроником, а для того, чтобы сыновья овладели греческим языком, в дом были приняты изгнанники Диофан из Митилены и Гай Блоссий из Кум; Диофан был красноречивым оратором, преподавал риторику, Блоссий - философию и историю. Корнелия беседовала с сыновьями по-латыни, а не по-гречески. "Родной язык надо знать лучше чужого, - говорила она, - ибо мы римляне, а вам надо трудиться на благо отечества". Она любила вести разговор о счастье, славе и почёте, о великой деятельности отца своего Сципиона Африканского: "Ваш дед знаменит геройскими подвигами перед отечеством; он был дорог гражданам как гражданин и воинам как полководец. Он заслужил бессмертную славу". И, помолчав, замечала: "Семья Гракхов тоже знаменита славными деяниями… Вы не раз видели восковые маски предков, выставленные в атриуме, и, конечно, знаете восковую маску незабвенного вашего отца". Грусть слышалась в её словах. Впечатлительный Тиберий вспоминал мужественное лицо отца и, вытирая украдкой слёзы, опускал голову. Корнелия делала вид, что не замечает волнения сына, и продолжала: "Дети наследуют от предков и отцов добродетель и доблесть. И вы, сыновья, должны стать великими героями. Первым, конечно, ты, Тиберий, впишешь славное имя Гракхов в историю Рима… А потом наступит и твоё время, дитя", - гладила она растрёпанные волосы маленького Гая, который больше оглядывался по сторонам, чем слушал мать, придумывая, как бы убежать от неё. И Корнелия, чувствуя, что речи её не доходят ещё до сердца Гая, отпускала его.