- А что? Это мысль! Я сейчас на тренировку, вот вместе и зайдем…
- Конечно! - беспечно согласилась Надя. - Только сначала в кино. Надо же отдохнуть. Ты же живой человек, тебе отдыхать тоже надо! Там внизу Лена и Филимонов дожидаются…
- Культпоход, значит… Ну, ладно, нам по пути. - Гена сунул Наде в руки шест. - Подожди меня тут…
Шест загородил лестничную площадку, как шлагбаум.
- Что такое? - женским голосом сказал сосед Иван Иванович, владелец новой "Волги", спускаясь сверху с мотком тонкого шланга. - Не пройдешь… Нигде не пройдешь!
Надя подняла шест, и Иван Иванович, пыхтя, как паровоз, прошагал мимо, прогудев снизу что-то похожее на "у-у-у…"
Остап сидел в углу двора на камне и рассматривал два бамбуковых колена от пятиколенной удочки - из них, пожалуй, вполне может получиться шест. После утреннего похода в магазин Гена всегда теперь здоровался с ними, как с приятелями, а вчера вечером пообещал показать, как полагается прыгать. Оставалось только изобрести шест, который подходил бы им с Женькой по росту.
Недалеко от Остапа на скамейке Леня Толкалин возился со своим киноаппаратом, потом куда-то исчез, но скоро появился с кипой газет под мышкой.
- Топай сюда! - сказал он Остапу. - Давай поскорей…
Остап подошел.
- Вот, - сказал Леня. - Видал? - и развернул одну газету.
Остап присмотрелся - на снимке был изображен какой-то высокий человек, а рядом с ним…
- Ларионов! - обрадованно воскликнул Остап.
- Тише ты, чего кричишь! Автограф хочешь?
- Какой автограф?
- Ну, хочешь, чтобы на этой газете сам Ларионов тебе на память расписался? Смотри, через пару лет этому автографу цены не будет! Ты ему протянешь газету, - терпеливо объяснял Леня, - и скажешь одно только слово: автограф! Понял? А все остальное он сам сделает… Сообразил?
- Сообразил…
- Ну, и других своих пацанов волоки. Я им за это мороженого куплю. Сообразил?
- А зачем это?
- Как зачем? - изумился Леня. - Я еще о вас забочусь, вам приятное сделать хочу, а он спрашивает! Ребенок! И автограф, понимаешь, и мороженое, а он - зачем…
- Хороший фильм, - вздохнула Лена.
Они стояли возле щита с афишей, на которой по снегу полз человек, а руки у него были чем-то замотаны.
- Нестареющий… - сказала Надя. - Человек преодолевает смерть - эта тема никогда не устареет. Тебе полезно посмотреть…
- Я уже видел.
Когда?
- В первом классе… - сказал Гена.
- Тоже мне, в первом! Что ты тогда понимал! - возмутилась Надя. - Тебе для воспитания воли такой пример нужен!
Филимонов на все это взирал молча.
Гена не замечал, что за деревом стоит Толкалин с киноаппаратом, а чуть подальше от него - малышня с газетами. Гена не заметил, как Леня махнул рукой. И малыши, весело размахивая газетами, помчались со смехом и визгом, окружили Гену, крича:
- Ахтограф, ахтограф!
Остап взял Гену за локоть и попросил негромко:
- Автограф, пожалуйста…
- Но я… Но… у меня ручки нет! - обрадованно выпалил Гена, оглядываясь на Надю.
- У меня есть… - Надя с готовностью протянула ему ручку. - Стыдно, Гена!
- Конечно! - вскричал Ларионов. - Я же говорю!
- Стыдно, - повторила Надя. - Не тебе стыдно, а за тебя стыдно. У тебя автограф просят, а ты отказываешься! Привыкай!
Надя подала ему свою пухлую папку, Лена с готовностью подставила плечо, Гена виновато посмотрел на Антона и торопливо расписался на всех газетах. Толкалин старательно снял эту сцену. Объектив его проследовал за малышами, которые, ликующе вопя и размахивая газетами, мчались теперь к белому ларьку с мороженым.
- Ну, вот… - вздохнул Ларионов, - теперь я совсем опоздал…
- Ничего… - утешила его Надя. - Ты известный…
- Популярный человек… - сказала Лена. - Можешь себе позволить.
Гена взорвался:
- Да что вы, сговорились, что ли! Ты-то чего молчишь, Антон!
- А чего? Они правду говорят… популярный. Вот я и молчу.
- Идем в кино. - Надя твердо взяла его за локоть. Гена посмотрел на нее.
- Ладно… - и сунул шест под кусты газона. Кинотеатр был новый, очень похожий на большой белый корабль. Он весь сиял стеклянно, а внутри можно было ходить, как по музею изобразительных искусств. Кинотеатр назывался "Витязь", и потому для него из какого-то серого металла были вылиты целые сцены разных древнерусских боев с половцами и просто витязи на конях - и по одному, и по двое, и по трое. И всякие птицы-фениксы украшали фойе. Можно было бы не идти в кино, а только одно это оформление рассматривать. Лена с Филимоновым уже сто раз тут были, Надя тоже раза три ходила, а Гене до сих пор было некогда. И, с любопытством оглядываясь по сторонам, Гена сам купил билеты, провел друзей в фойе, прошелся вдоль стен, потом усадил их на места. И когда свет начал гаснуть, он сказал:
- Ну, пока… - и направился к выходу.
- Ты куда? - растерялась Надя.
- На тренировку… - сказал Гена.
Мелькнула в темноте белая его голова, блеснул свет из дверей на минуту, дежурная заругалась: "Ходят тут"…
- Дот, - с удовольствием сказал Филимонов.
- Какой дот? - спросила Лена.
- Такой! - Филимонов описал рукой полукруг. - Железобетонный. Все отлетает снаружи.
Надя немножко подумала и сказала:
- Мы его взорвем изнутри.
6
Гена очень любил эту минуту. Тренировка закончена, ноги гудят, и не прошло еще ощущение сдающихся опилок под ногами, и ладони горят… И летит на тебя, как теплый дождь, вода из душа, дробится на плечах. И сквозь пузырчатое стекло окон в душевой особенно зелена зелень стадиона, особенно синё небо, а красные и белые майки как тюльпаны на газоне.
И вообще все впереди отлично. Особенно если верить графику, который Гена сам начертил и повесил на стену. График обещает, что минимум лет через шесть Гена будет прыгать выше всех на свете. И хоть это не просто, но каждый шаг на дорожке шуршал, шуршал одно и то же: выш-ше… выш-ше… И планка в глазах Гены как черта горизонта для летчика - только поднимись над ней и будешь выше, выше всех!
Интересно, так ли все это представляется старательному Антону?
- Толь, скажи по-честному, - спросил Гена, - чего вы все со мной Гена, Гена, Геночка… - Он сказал это противно-сладким голосом. - Чего вы все со мной… носитесь… как говорит моя мама.
- И никто… не носится… - Антон, чтоб не смотреть Гене в глаза, сунул голову под душ. - Просто тебя уважают… на тебя надеются.
- Надеются, - ворчливо сказал Ларионов. - Проходу не дают! А почему вот на тебя не надеются?
- Я ниже тебя на сантиметр прыгаю.
- Какой-то сантиметр…
- Для тебя сантиметр, а для меня… для меня это, может, полмиллиона километров тренировок!
- Ну, давай вместе тренироваться, я ж тебе все показываю! Почему ты перестал со мной тренироваться?
- А потому, что настоящий спортсмен не должен своими секретами распыляться налево и направо! Иначе будет куча одинаковых спортсменов вместо одного чемпиона!
Ларионов, прижав ладонь к раструбу душа, послал струю воды в Филимонова. Филимонов нанес ответный "удар"!
- Скорей, а то опоздаем! Вдруг он придет раньше? Уже час Надя, Лена и Леня Толкалин с магнитофоном ждали на скамеечке под акациями директора стадиона. Когда Антон и Гена вышли из душевой, ребят на скамейке уже не было.
Они вбежали в кабинет, когда директор, стоя над чьим-то призом в виде золотой чаши, рубил рукой воздух над нею и прямо в чашу говорил:
- И не просите! Стадион я вам не дам! Олимпийские - надо же! Если бы я потакал всяким фантазиям, я давно бы… - Он не смог найти слово и поэтому многозначительно повторил: - Я давно бы!
- Ну, на один же день! - умоляюще сказала Надя. - Вон Ларионов пришел, вы же сами говорили, что он ваша надежда! Ларионов, скажи!
- На один день… - сказал Ларионов. - Ведь у вас же бывает, когда ничего такого на стадионе не бы.
- Тогда уборка бывает, - сердито сказал директор. - Понятно?
- Ну, что вам стоит? - проникновенно сказала Лена.
- Мне - ничего! А вот стадиону - стоит! Знаете, сколько один день стадиона стоит! Сто-и-ит!
- Мы соберем, - деловито сказал Леня. - Сколько надо? Говорите цену!
- Мы не на базаре. - Директор "гостеприимно" распахнул дверь. - Не в деньгах дело. Всего доброго!
- Но ведь общее дело! - сказала Надя.
- Скажите спасибо, что я вам тренироваться разрешаю! Ты что там записываешь? - возмущенно спросил директор лентописца Толкалина.
Леня невозмутимо щелкнул клавишей своего магнитофончика.
- Я не записываю… я уже записал! Директор смотрел на ребят молча.
- Вы правильно думаете, - решительно сказала Надя. - Это для радио. Передача про бюрократов.
- Шантаж? - шепотом проговорил директор. - Во-о-н!
Под акациями ребята едва отдышались.
- Не будет игр, - сказал Ларионов.
- Не бойся… - ответила Надя. - Будут!
Вообще-то, Гене, как всякому целеустремленному человеку, разные там дополнительные хлопоты только мешали. Сначала, конечно, эта идея насчет олимпийских понравилась. Но теперь-то было ясно, что так просто ничего не получится! Стадион им не дадут, а своя спортивная площадка - курам на смех! Как мама говорит: собака ляжет - хвост протянет. Вот тебе и расстояние. И когда Надя сразу же за воротами стадиона начала развивать идею расширения спортивной площадки за счет территории доминошников и владельцев частных машин, Гена ужаснулся. Воз работы! А режим? А график?
- Не будет олимпийских! - с удовольствием сказал он.
- Ты это чего? - вдруг обиделся Филимонов. - Как это не будет? А если мы все хотим?
- Вот новости - а Антону-то это зачем? У него такой же план - все лето тренировки, а осенью школьные соревнования.
- Да ты тоже лучше лишний час на стадионе! - сказал было Гена.
- Знаешь что? - Антон покачался на носочках. - Что ж, мы только о себе думать должны? Вон сколько ребят во дворе…
- Ну и что?
- Ну и то!
А Филимонова-то не Гена, а обстоятельства довели. Сейчас по Надиному плану он должен был попросить у Гены шест понести. Мало того, что он товарища разыгрывать должен, да еще и подхалимом стать?!
- Да ну вас! - крикнул Филимонов. - Я пошел!
- Антон! - Лена сделала шаг за ним, но Надя взяла ее за руку.
Филимонов, не оглянувшись, махнул рукой.
- Так, поссорились, - удовлетворенно сказала Надя. - Замечательно!
- Замечательно? - вскипел Ларионов.
- Да. Он тебя от дела отвлекает, раздражает и будоражит. А ты, Ларионов, принадлежишь не себе, а городу.
- Друзья для тебя сейчас роскошь, временно, конечно, - пояснила Лена. - Все чемпионы были временно одинокими. Перед ответственными состязаниями их даже с семьями разлучали.
- Спасибо за совет, - поклонился Ларионов. - Завтра я ухожу из дома. Гуд байте!
- Не человек - кремень! - восхищенно глядя ему вслед, сказала Лена.
7
Вечером удрученный событиями кворум снова собрался в беседке. Перед этим Надя с Леной два часа подряд просматривали свои конспекты. Леня дома еще раз прослушал все свои записи. Филимонов сидел снова на краешке скамейки, как посторонний гость, которого ни за что обидели. У одного Капитончика был такой вид, как будто его пригласили к телевизору на интересный фильм. Вся обстановка вокруг была в этот вечер такой, что вся Надина затея казалась чистейшей фантастикой, которую осуществить было так же легко, как организовать путешествие в другую галактику. Доминошники бомбили стол, в гараже джазисты разучивали новые ритмы, Иван Иванович расположился со своей "Волгой" так прочно, как будто он был памятником, поставленным здесь в честь всех владельцев частных машин. Молодые счастливые обладатели "Уралов", "Ижей" и "Панноний" кружились возле него, как мухи. Моторы стреляли, рычали. Дым застилал эту часть двора, как поле боя.
- Товарищи, - сказала Лена, - у нас две проблемы. Обе они требуют совершенно серьезного решения и продуманных действий. Мы допустили ошибку. Мы были слишком эмоциональны. Всякий научный опыт требует, чтобы голова была холодной и работала четко. Ларионов не поддается. Я предлагаю выработать для него перечень конкретных поступков, по которым всем будет ясно, что он у нас зазнался. А ты, Филимонов, перестань чуйствовать. - Она сказала это как Райкин. - Придешь домой, там чуйствуй. А тут думать надо. Я тебе сказала, что потом Ларионов скажет тебе же спасибо.
- По-моему, - сказал Леня, - надо начать с того, чтобы он переоценил свои возможности… на сегодняшний день… и стал нарушать режим.
- Пока не получается… - сказала Надя. - Ты сам в этом убедился. Для этого нужны какие-то внутренние сдвиги. Мы должны их организовать.
- Ну… - снова сказал Леня, включая магнитофон, - он должен со своими старыми друзьями… вести себя как-то иначе… свысока, что ли… как-то, я бы сказал, высокомерно…
- Мысль хорошая… - одобрила Надя.
- С ним все дружат, - сказал Филимонов. - Что же, он должен со всеми рассориться, что ли? И вообще - он дружит со мной…
- Дружил, - сказала Надя. - А сегодня он на тебя уже рассердился.
- Подумаешь, - обиделся Филимонов. - Да он простяк, свой в доску! Я вот сейчас к нему приду, и он рад будет…
- А ты не приходи. Потерпи.
- А я против! Мы с Генкой дружим с четвертого класса и вдруг ни с того ни с сего я должен…
- Ты должен общественные интересы ставить выше собстственных. у меня есть в папке такой случай. И там друзья вовсе не ссорились, а только цапались… из-за принципиальных разногласий. Давайте за это голосовать! Кто - за?
- Могу я быть против? - сказал Филимонов.
- Можешь, - ответила Надя, - но руку все равно поднимай "за"! Не нарушай кворум!
Филимонов нехотя поднял руку, глядя на профиль Лены, сурово поднятый, как у королевы на старинной монете. Она посмотрела на то, что руку он поднял, и улыбнулась. И сказала:
- А изнутри все взрывает только одно…
- Что? - спросил Леня.
Лена задумчиво посмотрела вдаль, где уже по-вечернему пустело небо и птицы летали так, как будто над домами не было никакого воздуха. Розовые тонкие облака прилипли к небу над горизонтом. Крохотные черные буксирчики ползли по морю, как черные жучки. Все посмотрели туда, куда был направлен задумчивый Ленин взгляд.
- Изнутри все взорвать может только любовь! - сказала она тихо.
- Вот гвоздь вопроса! - вскричал Леонид. - Гениально придумано! Любовь… она…
- Серьезней, Толкалин, серьезней… - строго сказала Надя. - Не пыли. Мы и сами знаем, что она… и так далее. Мы сейчас все рассматриваем с научной точки зрения. - Надя открыла папку и вынула брошюру. - "О любви и дружбе", - сказала она, - написал кандидат педагогических наук. Слушайте. "Как правило, подросток впервые влюбляется в двенадцать тире четырнадцать лет"… Как правило, ясно? "Чаще всего она - одноклассница или соседка по дому"… Соседка, ясно? - подчеркивает Надя. - "Не надо пугаться, что подросток забрасывает все прежние увлечения"… Забрасывает! "Противоречит, становится ироничным, высокомерным"… Высокомерным! - ликующе сказала Надя и захлопнула брошюру. - Вопросы есть?
- Есть, - хмуро сказал Филимонов. - А в кого он должен влюбиться? Я что-то не вижу… В Зинку из пятого подъезда?
- У нее нос… - поморщился Филимончик.
- А в твою сестру? - подсказал Антон. - Она кудрявая и открытки киноактеров все время покупает…
- Ей только в куклы играть… - засмеялся Капитончик. - Тоже придумал!
- Может, в меня? - сама себя спросила Надя.
- Нет, ты не подходишь, - сказал Леня. - Ты у нас интеллигентный, эрудированный человек. Тут надо про разные там облака и луну говорить, а ты парапсихологии напичкана. Он с тобой со скуки помрет… ты, по-моему, и вздыхать-то не умеешь. Нет, ты не обижайся, я же тебя вот как уважаю! Ты просто конкретно в данном случае не подходишь…
- Я не обиделась, - обиженно сказала Надя. - Ты такие приятные слова говоришь… Вон пусть в Виту Левскую Ларионов влюбится. Она у нас и знаменитая, и красивая, и вздыхать умеет…
Леня покраснел.
- Она не влюбится. Она человек цельной натуры. Она не может любить сразу двоих. А надо, чтоб на правду было похоже…
- Ну, раз на правду, тогда я в него влюблюсь… - решительно сказала Лена. - Я никогда еще не отказывалась от общественных поручений. - Филимонов потемнел. - Ну, не влюблюсь, а как бы влюблюсь…
- А почему, собственно, она должна влюбляться в него? - хриплым голосом спросил Антон.
- Она красивая… - Леня поправил очки, глаза его светились. - Она самая красивая девочка во дворе. У нее нет недостатков.
Надя сказала:
- И к тому же налицо будет следующее: он как бы отобьет Лену у своего же друга. Такие случаи очень типичны в спорте. Я могу привести примеры…
- Не надо примеры… - сказал Филимонов. - А что, она так и скажет ему: я тебя люблю…
- Не скажет, а как бы скажет… Но лучше всего, чтоб не сразу - пусть она пишет ему записки. Таинственные.
- Не пишет, а как бы пишет… - покраснел Филимонов, все его лицо кричало: что вы со мной делаете!
- Ну, как бы пишет не получится… - сказала Лена, - писать придется по настоящему. Ну, если хочешь, давай писать вместе…
- Записывай, Толкалин. Ларионов должен влюбиться в Лену Гуляеву. А ты, Филимонов, успокойся, все настоящие научные опыты проходят в тяжелой обстановке и требуют жертв. Ты теперь принадлежишь не себе, а науке. Первый в мире эксперимент, а ты хнычешь. Стыдно!
Леня просто танцевал.
- Кинохроника! - танцевал он. - Ларионов зазнался, мы все от него отвернулись, он с горя попадает в плохую компанию… Тут небольшой танчик "Мистер-Твистер". А потом…
- А потом Ларионов ставит все рекорды - пионерский, юношеский, взрослый, всесоюзный, европейский, мировой! Дадим Родине чемпиона мира по прыжкам в высоту с прочным иммунитетом против звездной болезни! Ура! - сказала Лена. - Только ты, Толкалин, чересчур уж… крайности тут ни к чему…
- Я шучу… - сказал Леня. - А вот они не шутят, - и он кивнул на джазистов и мотоциклистов. - Тут мы что будем делать? Тут нужен по крайней мере Остап Бендер, чтобы их на время отодвинуть и дать нам место под солнцем…
- Зачем Остап Бендер? Нам нужен Юрка Гусь… И еще Ванюша. На случай, если кто-нибудь задумает Юрку бить, - сказала Надя.