8
Юрка открыл один глаз. Второй был закрыт подушкой - Юрка любил спать на животе. Дома тихо. Браты-акробаты еще спят. Солнце лежит на стене, на гитаре, которую дядя Женя привез ему из плаванья и с которой Юрка еще стесняется выйти, потому что играть пока не умеет.
Со стены смотрели на Юрку всевозможные красавицы, черноволосые, светлые, золотые, даже сиреневые. Все говорили, что Юрка подает надежды "на волосатика", хотя у Юрки всегда была короткая стрижка. Он любил пестрые рубахи, у него была гитара и вот эти открытки. А это были вовсе не открытки, а образцы причесок. Что, он будет каждому это объяснять? Пусть думают, так даже интересней. Вот эту прическу он освоил, эту - тоже, а вон ту хорошо было бы сделать Ленке Гуляевой. Он ее себе мысленно нарисовал: она в красном платье с белыми кружевами, а прическа у нее под Наталью Гончарову. Пушкин умер бы от зависти!
Гусю показалось, что он слышит под окном какое-то странное сопение. И какое-то звяканье. Он вскочил и выбежал на балкон. Под балконом висел, беспомощно барахтаясь, Леня Толкалин и что-то пытался сделать с карабинчиком.
- Ты чего? - ошеломленно спросил Гусь.
- Карабинчик заело, - бодро ответил Леня, как будто висеть почти ночью под чужим балконом - самое нормальное и естественное занятие.
- А-а… - сказал Гусь, тоже сделав вид, как будто в этом нет ничего особенного. И потянул за веревку.
- Ты мне лучше плоскогубцы дай, - попросил Леня.
- Нету, - сказал Гусь и втянул его на балкон. - Давай, давай, в комнату проходи.
Он затащил Леню в комнату, посадил его на стул и полез в шкафчик. Оттуда он достал плоскогубцы.
- Ты чего мне их сразу не дал?
- А я и сейчас тебе их не дам… пока не скажешь, зачем лазил. Будешь тут день сидеть, как Бобка на цепочке. Уловил?
- Слушай, Гусь… Может, это моя тайна!
- Как в кино, - сказал Гусь, - говори лучше, как есть…
- Умру, но не скажу… Я, может, сюрприз какой-нибудь готовлю… Твое какое дело? Давай плоскогубцы!
- Не шуми. Детей разбудишь. Детям положено спать десять часов.
- Давай плоскогубцы… А то заору. И пусть твои дети страдают от невроза.
Леня дернул карабинчик - и он расщелкнулся сам.
- Привет! - сказал Леня. - Спасибо за содействие. - И пошел к дверям.
- Ладно… - пообещал Гусь, - в следующий раз ты у меня месяц провисишь. Смотри ты, тайны… мадридского двора…
Он выглянул из окна, чтобы еще что-то такое сказать Лене вслед, и увидел, как Надя прилепляла здоровый лист ватмана с какими-то рисунками к забору. Гусь торопливо влез в брюки и помчался во двор. Надя вешала стенную газету. Гусь тихо встал за ее спиной: вся газета была посвящена Ларионову. Передовица называлась "Наша надежда", стихотворение называлось "Ввысь", в полгазеты были нарисованы "Три богатыря", как у Васнецова, только вместо Ильи Муромца - Гена Ларионов с шестом наперевес, как с пикой… Надя приклеила газету, потом достала из кармана фламастер и чуть поправила прическу у Гены и гриву у его коня.
- Неплохо, - сказал Гусь и взял из ее рук фламастер. - Сама рисовала?
Надя растерянно молчала.
- А это ты о себе? - Гусь показал на передовицу. - Наша надежда! Ах, я и забыл, у нас теперь две Надежды - ты и Ларионов. Если не считать бабулю Антона. Здесь столько бабуль! Я даже хочу написать такую книгу воспоминаний "Три года среди бабуль".
- Сорвешь? - спросила Надя.
- Возможно… Я против тайн мадридского двора… Из подъезда выбежал Филимонов.
- Отойди! - . крикнул он.
- Пожалуйста! - пожал плечами Гусь. - Я могу отойти, могу и подойти! Может, часового поставите?
- Пошли, Надь… Как сказал древнегреческий философ Сенека: "Не мечите бисер"… Гусь, ты знаешь Сенеку?
- А мне это ни к чему! - усмехнулся Гусь и вдруг сказал: - Чего вы со своим Ларионовым носитесь? Думаешь, если он всем нравится, так и мне тоже должен нравиться?
- Почему ты так груб? - мягко спросила Надя.
- Мне про бисер, а я груб? - воскликнул Гусь. - У меня голос такой!
И не успели Надя с Антоном опомниться, как Гусь одним движением пририсовал Гене на листе стенгазеты залихватские усы. Филимонов рванулся было к Гусю, но Надя схватила его за рукав.
- Дядя Женя! - внезапно закричал Гусь. - Приехали?
- Приплыл. Точнее, прибыл, - с достоинством проговорил большой широкоплечий человек в морской форме, с трубкой в зубах, с лицом загорелым и заветренным. В руке он держал щегольский кожаный саквояж.
Он поздоровался за руку с Гусем, потом заодно с Надей и Антоном. Потом он положил большую тяжелую руку Гусю на плечо, и счастливый Гусь, забыв все "тайны мадридского двора", скрылся с ним в подъезде.
Надя удрученно взглянула на усатого богатыря.
- Хочешь, я охранять буду? - самоотверженно предложил Антон. - Хоть весь день!
- И всю ночь? И снова день? - грустно проговорила Надя. - Ладно, пусть так остается. Может, к вечеру Гусь будет другим человеком.
Гена вышел на балкон. И остановился, с изумлением глядя на маленький шахматный столик, который выставили сюда за ненадобностью и который еще вчера вечаром был покрыт пылью. Сейчас столик был чисто вытерт, на нем лежал лист белой бумаги, прижатый камешком. На бумаге - очень красивый цветок. А под цветком - открытка. С нее прямо Гене в глаза, загадочно улыбаясь, загадочно смотрела "Незнакомка" Крамского. Гена повертел открытку. На ней ничего не было написано. Незнакомка не спускала с Гены прекрасных глаз. Зимний Петербург за ее спиной был окутан дымкой. Как, впрочем, и то обстоятельство, как она тут очутилась. Мама этого сделать не могла. Папа, естественно, тоже. Гусь? Стал бы Гусь заниматься таким утонченным издевательством, для которого просто не было повода - Гена никогда в жизни ни в кого не был влюблен, если, конечно, не считать Татку Замочкину в средней группе детского сада. Незнакомка также ни на кого не походила из всех девчонок, которых только знал Гена. Значит, намекать таким образом тоже было не на кого.
Гена спрятал открытку за пазуху, бумажку со стола сбросил с балкона и принялся рассматривать цветок. На длинном стебле несколько нежных сиреневых колокольчиков. В цветке должен был таиться какой-то намек, и к тому же такой цветок Гена где-то уже видел, только не мог припомнить, где именно. Мама еще была дома, и Гена осторожно прошел в комнату и так же осторожно воткнул цветок в букет, который мама вчера купила после работы. Он постоял какое-то время тихо, потом сказал:
- Очень хороший букет…
- Ты заметил? - удивилась мама. - Ты что-то раньше не замечал!
Она вошла из кухни и встала рядом - любоваться.
- Прелесть! - сказала мама, вздохнув. - Ничто так не согревает сердце, как цветы.
- А это что такое? - Гена показал на цветок, который сам только что воткнул.
- Ах, - сказала мама, - его вчера не было!
- Расцвел за ночь… - сказал он. - А ты не скажешь, как он называется?
- Наперстянка.
И Гена вспомнил - он видел этот цветок в книжке о Циолковском. Наперстянка - это ее любил Циолковский! Он так и сказал маме:
- Это любимый цветок Циолковского!
- Ну что ты! - сказала мама. - Я никогда не видела у него наперстянку!
- Мама имела в виду своего зубного врача, тоже Циолковского.
- Да нет же! Это я говорю про того, который ракеты изобрел!
- А-а-а… - протянула мама, погладила цветок легким движением и снова ушла на кухню.
"Живая ракета Земля - Воздух!" - вспомнил Гена одну из строчек, написанных в прошлое утро на балконной двери. Он окончательно-запутался и в очень смущенном состоянии отправился к Антону Филимонову, прихватив с собой открытку.
Антон ел свою любимую манную кашу и читал книжку. Бабушка, напевая, что-то шила и смотрела заодно утреннюю передачу по телевизору.
- Привет! - сказал Гена и протянул Антону открытку.
Антон посмотрел на нее, как на пустое место, и спросил:
- Ты что, коллекционированием занялся?
- Хорошенькое дело! - воскликнул Гена. - Тут что-то непонятное творится, а ты… Я, знаешь, говорить тебе не хотел… знаешь, как-то так было… но мне недавно какой-то дурак всю балконную дверь исписал разными восклицательными предложениями, а сегодня вот это подсунули…
Антон положил ложку каши в рот, прожевал, отодвинул книжку в сторону и сказал:
- Слава пришла… Со всеми знаменитостями так поступают… разные почитатели… То-то я тебя не узнаю… какой-то ты не такой стал.
- Какой - не такой? - ошарашенно спросил Гена.
- Ну, не такой… стал о себе много думать…
Это когда я о себе стал думать?
А что, нет, что ли? Вот спортплощадку не хочешь расширять. - Антон все это говорил вперемежку с кашей, какими-то чужими словами и с чужим выражением лица. - Как будто другие не люди…
- Да я же вообще! - крикнул Гена. - Вообще! Я же просто так! Я думал… Да я хоть сейчас… Честное слово!
- Тише, - сказала бабушка из комнаты. - Тут такая песня, а вы кричите…
- Я не буду кричать, - сказал Гена. - Я вообще уйду!
И он на самом деле ушел. Он ушел, очень этому удивляясь, - ему казалось, что сейчас это был не он и Антон тоже был не Антон. И вообще все происходило как во сне. "Это что же? - с ужасом подумал Гена. - Это со всеми, что ли, так?" Или он на самом деле не заметил, как стал совсем не такой? Ведь все вон с каким уважением к нему относятся, а он… а он только и знает, что торчит на стадионе. Нет, сказал себе Гена, с этим надо кончать. Надо быть достойным надежд и доверия. Он. сегодня же пойдет к Наде и скажет, что на спортплощадке он готов стать главной рабочей силой.
9
Надя сидела на диване и очень придирчиво рассматривала все платья, которые Лена доставала из шкафа. Она доставала, прикладывала их к себе, но Надя каждый раз говорила:
- Нет!
Одно было слишком легкомысленным, другое делало ее совсем девчонкой, чуть ли не первоклашкой, в третьем можно было ходить только зимой, у четвертого был дикий цвет… Лена достала последнее, с золотисто-красной вышивкой.
- Ты понимаешь, важно, чтоб у Гуся не получилось каких-либо сравнений! Вот он сравнит тебя, например, с воробьем, раз ты в том, сером в крапинку - и считай, что ничего не вышло! Он тебя просмеет, и только!
- А при чем тут Гусь? - удивилась Лена. - Я же не из-за Гуся…
- Ты-то не из-за Гуся, но Гусь из-за тебя… Если ты ему тоже Не понравишься, так он тебе и пойдет доминошников уговаривать.
- А ты сама с Гусем разговаривай!
- Как же, послушается он меня! - Надя вдруг впилась глазами в платье, на которое Лена почему-то не обратила внимания. - Вот всех побеждающее платье! И молчи! И не возражай!
И Лена приложила к себе белое. И как сразу все изменилось: не было Лены, не было платья, было что-то единое, воздушное, легкое. И сразу стало заметно, какие у нее темные крылатые брови, и какие яркие глаза, и как хорошо лежат волосы, поднятые ленточкой. Надя склоняла голову то направо, то налево, любуясь. Сказала:
- Офелия! Убийство на улице Данте! Гусь примет все наши условия!
Лена вышла из подъезда, и все, кто видел ее, замерли: Антон, читающий в шезлонге на балконе, - глаза его наполнились страданием. Гена, переживавший разные противоречивые чувства, вдруг обо всем забыл. И Гусь, стоящий у окна в новой бешеного цвета рубахе, которую ему, наверное, только что подарил его дядя, пришедший, конечно, из заграничного плавания, Ванюша, с лицом Оцеолы и быстрым взглядом самбиста. И даже Капитончик, сам с собой игравший в баскетбол на спортплощадке, как будто весь сломался и стал походить на палочника - есть такое насекомое, как будто состоящее из палочек, такое неуклюжее, длинное и тонкое.
Лена проплыла под конвоем Нади до окна Гуся и, к изумлению всего двора, сказал чарующим голосом:
- Георгий, спустись - на минутку.
У Филимонова сделалось такое лицо, как будто ему в научных целях стали отпиливать руку. Гусь не сразу закрыл рот от удивления.
- Это ты мне?
Из-под его руки вынырнул Женька и спросил:
- Это там… чего?
- Брысь! - сказал Гусь, не спуская с Лены глаз.
- Я тебя на улице подожду… - нежно сказала Лена.
- Конечно, конечно… - оторопело сказал Гусь.
Из дверей подъезда он вышел важно. У него, оказывается, не только рубаха была новая, но и брюки сиреневого цвета, и туфли с тупыми носками. С заднего кармана брюк на весь двор кусок коричневой кожи сообщал, что выпустила их фирма "Райфл". Расклешенные брючины позванивали, подшитые металлическими молниями… Лена ждала его под платаном.
- Ну, чего тебе? - Гусь потупил взор.
- Иди сюда… - сказала Лена. - Не правда ли, какой прекрасный день…
Гусь оглянулся по сторонам. День был действительно прекрасный.
- Ничего… - сказал Гусь. - Вполне.
- Ты знаешь… - сказала Лена. - Я давно хотела с тобой поговорить… Почему бы тебе не заняться спортом?
Гусь удивился:
- Чем?
- Спортом! Вон какие у тебя перспективные ноги! Гусь с интересом посмотрел на свои ноги. Словно увидел их впервые.
- А какой мне хозрасчет бегать и прыгать? - усмехнулся он. - Я человек занятой…
- Ну, а если… - Лена посмотрела прямо в глаза Гусю, и он взгляд ее не выдержал. - Если я тебя очень попрошу?
Гусь совершенно по-дурацки себя почувствовал, стал смотреть куда-то через собственное плечо.
- Да я не знаю… И вообще, ты знаешь, я боюсь качки… а тут прыгать надо…
- Мы бы тебя Главным хранителем олимпийского огня сделали! - принялась уговаривать Лена.
- Дымовым, значит?
- Лично для меня, значит… - Лена сделала вид, что оговорилась. - Для всех нас! Для всего двора, что ли, не можешь?
- Вот тут, - он постучал пальцем по голове, - мужики сумлеваются… Ларионова же все равно не перепрыгнешь!
- Не стараться - так и не перепрыгнешь!
Она схватила его за руку и потянула в сквер через дорогу. Гусь застеснялся и выдернул свою руку из ее рук.
- Ты тайну хранить умеешь? - горячо спросила Лена.
- Хоть две! - гордо заявил Гусь.
- А их и так две!
И она рассказала ему все. Гусь долго думал.
- Ладно, - проговорил он наконец. - Я согласен. Я-то думал, что ты… а ты… Ну, да ладно… А двор, это дело по мне! Люблю разыгрывать!
Он сорвал розу и протянул ее Лене.
- Сказал - сделал. Гусь такой!
Аллея была пуста. Лена взяла розу. Гусь расплылся в улыбке. Но улыбка погасла тут же, потому что Лена воткнула розу на ее место в клумбе.
- Нельзя… - сказала она, - милиция остановит…
- Вас понял. Вижу хорошо, - кивнул Гусь. Мимо них действительно медленно прошагал милиционер. - Знаешь, а тебе пойдет Мануэль де Курси!
- Что?! - удивилась Лена.
- Ну, я насчет… - Гусь повертел рукой над своей макушкой. - Насчет прически…
- Ты опять?
- Не буду! - испугался Гусь.
К изумлению всего двора, Гусь с Леной чинно прошлись мимо ворот и исчезли в переулке.
В комнате Лени Толкалина собрался весь кворум, к которому после долгих уговоров присоединили Ванюшу. Даже Вита Левская была тут, потому что теперь она должна была своей игрой в положенные моменты оформлять лирическое настроение Гены, которому все равно придется влюбиться. Они уже обсудили ее репертуар, придирчиво прослушали несколько пьес и остановились на том, что играть она будет молдавские мелодии. Потому что, по общему мнению, разные там скрипичные пьесы для такого дела совсем не подходили. Ванюша пришел в разгар споров, касающихся музыки, очень удивился - до сих пор никто, кроме Лени Толкалина, скрипкой не интересовался. Надя объяснила ему так:
- Растем. Пора думать.
Это вполне Ванюшу устроило.
- Думайте, - сказал он, - лично я к скрипке равнодушен. Я люблю битлов.
Вот мы тут о Гусе, - сказала Надя. - Он дал нам слово сломить сопротивление доминошников. А мы боимся, чтобы он не подвел наши игры. Вот сейчас тут Леня пленку прокрутит… Он говорит, что Гусь какой-то странный стал. Он ведь такой - жди от него фокусов!
Леня включил проектор.
На холсте, повешенном на стенку, из подъезда выскочил Гусь, на ходу жуя бутерброд. Он пробежал мимо гаража с джазистами, мимо автомобилистов на пустыре, мимо доминошников, ни на кого не обращая внимания…
- Видели? - спросил Леня. - Все мимо…
Гусь идет по улице. На углу подходит к группе пижонистых подростков. Они почтительно пожимают ему руку. Когда двое из них здороваются, волосы закрывают им лица. Получается очень смешно - как будто они вслепую шарят руками, чтобы поздороваться друг с другом. Гусь оглядывается… и вдруг опрометью бежит от подростков. Они тоже оглядываются. И бегут за ним.
- Это они от меня убегали… - сообщил Леня. Улица неслась на полотне, навстречу зрителям - качались деревья, качались автобусы и люди…
- Это я бегу за ним… - сказал Леня. Улица внезапно перевернулась.
- Это я упал… - огорченно проговорил Леня. Улица, прохожие, разные лица..'.
- А где он? - спросила Надя.
- А он… - сказал Леня сконфуженно. - Он… исчез!
- И это все, мистер Шерлок Холмс? - спросила Надя.
- Не-ет! - торжествующе сказал Леня. - Ты меня за кого принимаешь? Меня за такую работу выгнали, бы из кружка кинолюбителей! Сюжет должен быть закончен!
Пока он это говорил, на экране дрожала черная вклейка, мерцающая искрами и черточками. И появилось здание. Наезд - во весь экран - вывеска. На ней написано: "Районная библиотека № 29". Отъезд - в библиотеку входит Гусь.
Все изумленно охнули. Гусь вышел из библиотеки с толстенной книгой в руках, листая ее на ходу. Толкалин остановил изображение - Гусь с книгой.
- Действительно… - растерянно сказала Надя.
- Ну!!! - ликующе завопил лентописец. - Гусь с книгой! А? Тут что-то не так! Видали когда-нибудь Гуся с толстой книжкой? Я лично не видел!
- И я, - тихо сказала Виолетта.
- Да, мы не видели… - еще раз повторил Леня.
С ума можно сойти, - сказала Лена. - Сначала эти мальчики. А потом книга - это уж вообще…
- По-моему, - сказал Ванюша, - что-то вы чересчур… мнительные. Мало ли что?
- А мы-то тебя с ним назначили доминошников уговаривать. Мало ли что… - сказала Лена. - Может, те его в шею толкать вздумают… особенно эта джаз-банда.
- Я пожалуйста, - согласился Ванюша. - Хоть ваша олимпиада не для меня, зато я для вашей олимпиады - всегда пожалуйста.
- Вот, - сказала Надя. - Ты, Ванюша, с ним и поговори. Он к тебе с уважением относится.
- А ко мне все с уважением относятся… - Черные глаза Ванюши засмеялись.