Посмертно образ Малышки приобрел в воспоминаниях ветеранов вроде Теда новые черты. Здоровская была, оказывается, кобылица, легкая, покладистая и к тому же ретивая, без нее в лагере и делать нечего и тому подобное. Поползли мрачные слухи о том, что мистер Гаусс продал кобылу. Трое старожилов лагеря поклялись, будто видели, как она, живехонькая и полная огня, катила фермерский фургон по соседней деревне. Это, скажем сразу, злостный навет, ибо Малышка была не живее Юлия Цезаря, но ребята с готовностью верили в любые злодеяния, приписываемые мистеру Гауссу. О крамольных разговорах прослышал дядя Сэнди. В речи на "плацу" он прежде всего осудил очернителей Капитана (кроме него, никто и никогда за глаза не называл мистера Гаусса иначе, как "дядя Гусь", однако официальным псевдонимом, утвержденным после конкурса в самое первое лето, был "Капитан", и дядя Сэнди принужден был употреблять именно его). Затем дядя Сэнди гордо сообщил, что Капитан, не считаясь с расходами, дал в местных газетах объявление о покупке лошади, так что не сегодня-завтра в лагере "Маниту" возобновятся занятия благородным конным спортом. В заключение всем очернителям и скептикам он посоветовал взглянуть на доску объявлений, прибитую к столбу в конце Общей улицы. Как только речь закончилась, весь лагерь с детской непосредственностью сгрудился у означенного столба. Там висела вырезка из панксвильской "Обсервер" следующего содержания:
"КУПЛЮ недорого спокойную лошадь для верховой езды в детском лагере.
Обращаться к мистеру Гауссу по тел. 923-R".
Так в основном был положен конец крамольным разговорам, хотя некоторые гнули свое, мол, Гаусс нарочно дал объявление в газете, чтобы замести следы преступления – продажи бесподобной Малышки. Упрямцы эти (Тед был одним из них) предлагали поспорить на миллион, что не купят им никакой лошади. Однако никто, похоже, не жаждал выиграть миллион, и страсти улеглись.
Не далее как на следующее утро была доказана несправедливость подобной предвзятости, когда мистер Гаусс купил лошадь; а при каких обстоятельствах – об этом стоит рассказать.
Хозяин лагеря сидел на веранде дома для приезжих и проверял с поваром расходы по столовой, прикидывая, сколько можно выгадать денег, если отменить сладкое в обед, и тут на крыльцо взбирается, шаркая ногами, подсобный работник, медлительный, с неторопливым говорком, деревенский малый по имени Элмер Бин и объявляет:
– Мистер Гаусс там у ворот парень с конягой.
– Ах да. – Мистер Гаусс закрыл бухгалтерскую книгу. – А хорош ли на вид конь?
– Не-а.
Казалось бы, после такого ответа мистер Гаусс мог поставить в этом деле точку. Не тут-то было. Он довольно кивнул и вытолкнул себя из кресла:
– Отчего же? Чем нехорош?
– Кто его знает. Нехорош, и все, – ответил Элмер и ушел.
Мистер Гаусс отправился вдоль дома для приезжих, к воротам лагеря. Вид у директора был живописный: соломенные шлепанцы, обгоревшие на солнце тощие ноги, шорты цвета хаки, натянутые на объемистый, круглый живот и еще более объемистый и круглый зад, зеленые очки от солнца и лысая шелушащаяся голова. На мистера Гаусса не ложился загар, и при нем всегда, как ни одевайся, оставалось его городское обличье. Окажись он в лесу без сознания, в чем мать родила, в нем без труда опознали бы директора нью-йоркской школы, владельца летнего лагеря.
У ворот лагеря стоял негр и держал в руке веревку, привязанную другим концом к конской уздечке. Конь – существо сиво-гнедой масти – мирно щипал траву.
– Я – мистер Гаусс, – представился владелец лагеря. – Продаешь коня?
– Да, хозяин.
– Хм. А хороший конь?
– Нет, хозяин.
Слегка опешив от такого прямодушия, мистер Гаусс придирчиво оглядел животное. Хорошего он, конечно, увидел мало. Распухшие бока, худосочные ноги, до странности вытянутая шея и длинная, печальная, шишковатая морда.
– Зачем же ты привел мне плохого коня?
– Так ведь дешево, хозяин.
– Сколько же?
– Пять долларов, хозяин.
Цена поразила даже такого прижимистого покупателя, как мистер Гаусс.
– За целого коня пять долларов?
– Да, хозяин.
Мистер Гаусс опять поглядел на скотину. Конь был явно живой, но даже и дохлый едва ли мог стоить дешевле пяти долларов.
– Откуда он у тебя?
– Да не мой он, хозяин. Из лагеря "Аркадия". Я там на конюшне работаю.
– Понятно. Сколько лет коню?
– Кто его знает.
– А как звать?
– Умный Сэм, хозяин.
Хозяин лагеря подозрительно покосился на животное со столь необычной, немного настораживающей кличкой. Конь, выщипав вокруг негра все до последней травинки, начал уплетать поросль ядовитого сумаха у ворот. Мистер Гаусс встревожился, но заметил, что негр видит происходящее и не вмешивается.
– Он же ест сумах.
– Ест, хозяин. Голодный.
– Когда ему последний раз давали корм?
– Без разницы, хозяин. Умный Сэм завсегда голодный.
– Подожди здесь, любезный.
Мистер Гаусс прошлепал обратно в дом для приезжих и позвонил владельцу лагеря "Аркадия" мистеру Заси.
– Да-да, – откликнулся на его звонок мистер Заси, – как поживаете, Гаусс? Берете нашего коня?
– Если не возражаете, я хотел бы порасспросить вас о нем.
– Вообще-то я довольно занят, но валяйте.
– Он объезжен?
– Само собой. Вы же поставили это условие в объявлении.
– Покладистый?
– Уверяю, он никому не причинит вреда.
– Не болен?
– Не смешите. Да этот конь нас с вами переживет.
– Сколько ему лет?
– Не знаю. Много.
– Почему его зовут Умный Сэм?
Тут у мистера Заси наступила короткая заминка.
– Э-э… думаю, вы сами убедитесь, что он действительно умен.
Этот ответ не слишком успокоил мистера Гаусса.
– В чем же проявляется его ум?
– Послушайте, Гаусс, – потерял терпение владелец соседнего лагеря, – моя выгода в этой купле-продаже ничтожна. Я не собираюсь сидеть целый день на телефоне и обсуждать пятидолларовую сделку. Не нравится конь, отсылайте его обратно. Мне за скелет его дадут больше, чем я прошу сейчас.
– Да-да, знаю. Я спрашиваю для порядка, сами понимаете.
– Понимаю. Прощайте.
На обратном пути к воротам мистер Гаусс ломал голову, пытаясь обнаружить в сделке подвох, но придраться было не к чему. Мучаясь смутными опасениями, он отсчитал негру пять долларовых бумажек и получил взамен веревку как символ обладания Умным Сэмом. Негр испустил радостный вздох.
– Спасибо, хозяин. Прощай, старина, ржавый… – хлопнул он коня по крупу, употребив очень неприличное слово. И праздной походкой, то смеясь, то насвистывая, зашагал прочь.
При виде столь подозрительного поведения, мистер Гаусс приготовился к любой неожиданности со стороны Умного Сэма. Он опасливо потянул за веревку:
– Пойдем, Умный Сэм, отведу тебя в конюшню.
К его изумлению, конь поднял голову и пошел за ним, покорный, как ягненок.
Книга наша никоим образом не принадлежит к детективному жанру, поэтому следует растолковать, что смехотворная цена за коня объяснялась одним лишь добросердечием жены мистера Заси. Хозяин "Аркадии" хотел избавиться от животного по причинам, которые скоро станут понятны, а его супруга, питавшая привязанность ко всем четвероногим, категорически потребовала не отдавать Умного Сэма на бойню или в плохие руки. И вот год старина Сэм провел в конюшне мистера Заси нахлебником. Объявление мистера Гаусса подоспело весьма кстати.
Первую весть о прибытии лошади принес обитателям лагеря дядя Сэнди, войдя в Тринадцатую хижину в вечерний час, отведенный для сочинения писем домой.
– Скажите-ка, дядя Сид, – начал он, усаживаясь на койку Теда, которая при этом недовольно заскрежетала, – что вам известно про лошадей?
– Про лошадей? – негромко переспросил дядя Сид, оторвавшись от партитуры оперетты "Микадо", которую он сокращал, чтобы сыграть за двадцать минут.
– Да, про лошадей. Верхом ездить не приходилось?
– Вообще-то приходилось, – скромно улыбнулся дядя Сид, – и не раз. Весной и осенью я редкое воскресенье не выезжаю на утреннюю прогулку по Центральному парку. Препятствий, конечно, брать не умею…
– А этого и не нужно. Проведете завтра с хижиной дяди Ирланда и со своей урок верховой езды? У нас появилась лошадь.
Мальчишки радостно загалдели и запрыгали.
– Дядя Сэнди, а лошадь хорошая? – спросил Тед.
Дядя Сэнди весело подмигнул ему, однако это могло означать что угодно.
– Что ж, с удовольствием, – ответил дядя Сид. На том и порешили.
Известие о возобновлении верховой езды быстро облетело лагерь, и все сошлись на том, что кому-нибудь надо тотчас пробраться на конюшню и осмотреть нового скакуна. Правда, после писем обещали костер с жареным зефиром, а зефира, как все знали, было в обрез. Поговаривали даже, будто на прошлых кострах замечали на зефире отпечатки пальцев мистера Гаусса, значит, он их пересчитывает. Охотников рисковать своей порцией не было, так что в тот вечер Умного Сэма никто не видел.
Наутро на плацу дядя Сэнди объявил:
– Двенадцатая и Тринадцатая хижины (эффектная пауза) на верховую езду!
В строю зашумели, кто радостно, кто насмешливо. Зато несколько минут спустя, когда ребята из двух хижин потянулись в гору, стало яснее ясного, что им завидуют.
Мальчики дошли до Умного Сэма, привязанного к колышку посреди заросшей поляны, которая еще сохраняла едва уловимые очертания площадки для верховой езды. В полуразвалившемся сооружении из серых досок в углу угадывался барьер для прыжков, подобно тому как в скелетике на дороге угадывается кошка: сходства никакого, а все равно знаешь, что одно получилось из другого. К тому же по краям поляну опоясывали сорняки чуть иной окраски и высоты – напоминание о дорожке для катания.
Умный Сэм уже подъел зелень вокруг колышка и неторопливо расширял радиус действия. Он был оседлан и взнуздан. На изгороди в противоположном конце поляны сидел Элмер Бин, мусоля во рту спичку и рассеянно приглядывая за лошадью.
– Эй, Элмер! – крикнул Тед, когда процессия будущих кавалеристов приблизилась к площадке. – Лошадь хорошая?
Работник глянул на Теда, но ничего не сказал. Он слез с изгороди, подошел к Умному Сэму и отвязал поводья. Конь продолжал жевать.
– Принимайте, мистер, в лучшем виде, – обратился работник к дяде Сиду. Учитель музыки с кислой миной оглядел Умного Сэма. Ему в жизни не приходилось видеть такой заезженной, нескладной клячи. Правду сказать, лошадником он был невеликим, просто по воскресеньям чинно катался по городским аллеям в обществе учительницы музыки, к которой питал нежные чувства, но которая считала дядю Сида чересчур толстым, чтобы увлечься им. Она как раз и уговорила коллегу заняться верховой ездой, и со временем дядя Сид даже начал ощущать себя бравым наездником. Однако в конюшнях при Центральном парке стояли красивые, холеные животные. Конь, стоявший теперь перед дядей Сидом, походил скорее на измученного верблюда. Никакого сходства с красавцами в Центральном парке.
– А вы… вы на него не садились? – поинтересовался дядя Сид у работника.
– Уж это, мистер, не моя работа, а ваша, – ответил Элмер Бин. – Теперь вы командуйте.
Он вложил в руки дяде Сиду поводья, отошел, снова устроился на изгороди и приготовился смотреть, что будет дальше.
Учитель музыки сделал глубокий вдох и грузно, но умело вспрыгнул в седло. Умный Сэм не обратил на этот трюк ни малейшего внимания и по-прежнему утолял голод, то и дело вытягивая шею за вкусным чертополохом.
– Дядя Сид, скачите, – раздался голос в толпе затаивших дыхание мальчишек, очень похожий на голос Ленни.
– Ну давай, Умный Сэм, поехали! – зычно крикнул дядя Сид. Он слегка ударил ногами по лошадиным бокам, чего было достаточно для вышколенных, откормленных лошадей в Центральном парке. Умный Сэм прошел другую школу. Он даже ухом не повел на слова дяди Сида и с величавой невозмутимостью принимал пищу. Не зная, как поступить с конем, у которого шея все время пригнута к земле, дядя Сид уперся в стремена, дернул что есть силы за поводья и привел конскую голову в нормальное положение.
– Так-то лучше, – проговорил он. – Но-о, пшел! – и отпустил поводья.
Конь снова уронил голову до самой земли, точно грузило, и желтые зубы возобновили методичное истребление сорняков.
– Вы что, не покормили коня? – сердито спросил вожатый у Элмера Бина.
– Да он, мистер, от самой зари траву кушает. Голову-то один раз только и поднял выше колен, когда вы ее поводьями задрали.
– Эй, кто-нибудь, дайте палку! – крикнул ребятам Дядя Сид. Все ринулись на поиски, и Герби добыл сломанную палку от метлы. Он с опаской протянул ее вожатому и отпрянул в сторону. С коротким глухим стуком, точно выколачивая пыль из ковра, дядя Сид принялся охаживать Умного Сэма по бокам.
Конь преспокойно ел.
Не на шутку рассердившись, дядя Сид подался вперед и стукнул своего скакуна по голове.
Тут Умный Сэм впервые счел уместным заметить седока. Он поднял голову и вопросительно оглянулся на дядю Сида. Потом повалился на левый бок и, дрыгая длинными тощими конечностями, несколько раз надрывно простонал. Всклокоченный вожатый выпутался из стремян, высвободил ногу из-под коня и оказался на свободе. Как только седока не стало, стоны прекратились, Умный Сэм поднялся на ноги, встряхнулся и опять начал есть.
– Этот конь, – пропыхтел дядя Сид, злой на весь белый свет, – непригоден для езды.
– Дядя Сид, можно я попробую? – выступил вперед Ленни. – У меня получится. Пожалуйста, можно, а?
– Пробуй, только не убейся, – буркнул вожатый.
Ленни подобрал палку от метлы, которую дядя Сид со страху выбросил во время падения, и отважно вскочил в седло. Он начал производить движения и звуки, заимствованные из кинофильмов про скачки на Диком Западе. В одной руке он держал поводья и хлестал коня по шее то слева, то справа, а в другой – палку от метлы и колотил по крупу, при этом подпрыгивая и гикая: "Джи-яп! Хай-пи! Ннооо, приятель! Пшел!" Поскольку на протяжении этого ритуала животное стояло как вкопанное, то зрелище получилось забавное: так маленькие дети, сидя на заборе, воображают, будто мчатся во весь опор.
Как всякая заметная личность в лагере, Ленни был удобной мишенью для насмешек, и они не заставили себя ждать.
– Ну, ты прям Том Микс!
– Тоже мне, ковбой из Бронкса!
– Не скачи так быстро. Коня загонишь!
И наконец, само собой:
Колбаса трясется,
На кляче к нам несется.
Ура, Ленни!
Наверное, никогда еще эта песенка не оказывалась настолько подходящей к случаю.
Все это время Элмер Вин спокойно наблюдал за бесплодными усилиями кавалеристов. Тут он вынул спичку изо рта и крикнул:
– Поводья подергай, парень, подергай поводья.
Ленни подобрал поводья и со всей силы дернул сначала с одной стороны, потом – с другой. Умный Сэм недовольно покачал головой и вернулся было к своему занятию, но, видно, ему все-таки испортили настроение. Он медленно поднял голову, глянул одним глазом на своего седока и мелкой рысцой затрусил вперед.
Ругатели тотчас превратились в почитателей.
– Ай да Ленни!
– Ух ты, во дает!
– Жми, Ленни, пусть знает наших!
Дядя Сид проговорил, ни к кому не обращаясь:
– А то я не знал, что нужно подергать поводья, просто не люблю мучить животных.
Умный Сэм направлялся к открытым воротам лагеря.
– Ленни, – позвал вожатый, – разворачивай его!
Ленни дернул поводья влево. Голова Умного Сэма послушно повернулась на гуттаперчевой шее до отказа влево, однако корпус его по-прежнему двигался прямо, словно ничто не связывало его с головой. Жутковато было смотреть, как корпус лошади преспокойно трусит в одну сторону, а голова смотрит – в другую. Таким замысловатым аллюром конь с седоком миновали ворота. Ленни беспомощно оглянулся через плечо, и тут они с Умным Сэмом исчезли за правым поворотом. Уж почему коню вздумалось повернуть именно туда, куда он не смотрел, – это никому не ведомо, а только повернул, и все.
На мгновение дядя Сид замер разинув рот. Потом бросил:
– Мальчики, ждите здесь, – и побежал к воротам.
Едва он сделал несколько шагов, как Элмер Вин прогундосил вдогонку:
– Погодите, мистер. От беготни толку не будет, – и направился к нему.
– Я отвечаю за этого ребенка, – вспылил дядя Сид, но все-таки остановился.
– Само собой, а я – за коня. Ничего им не сделается. Сейчас вернутся.
– Почему вы так уверены? – спросил вожатый по музыке.
Ребята обступили мужчин. И то сказать, парочка подобралась чудная: дядя Сид, растерянный, рыхлый, неловкий в своем модном костюме для верховой езды, и рядом высоченный, поджарый, светло-русый Элмер в замызганном, бесформенном комбинезоне и зеленой бумажной рубахе, который чувствовал себя здесь как рыба в воде.
– Будто я не знаю этого конягу. Давненько знаю, еще когда его Гнедым звали. Сколько себя помню, так его и перепихивают из лагеря в лагерь. Да вот еще на яйцеферме четыре года оттрубил. Скотина безвредная.
– Так ведь лагерю теперь от него никакого проку, – сказал дядя Сид. – Надо вам было отсоветовать мистеру Гауссу покупать его.
– В лагере, мистер, либо есть лошади, либо нет. Других работников, кроме меня, мистер Гаусс брать не собирается и других лошадей, кроме этой, – тоже. А если уж приспичило держать хоть одну лошадь, так Умный Сэм ничем не хуже других. Опять же мне с ним не хлопотно, ест все подряд. Кору объедает с молодых деревьев. Старую одежонку сжует, если сеном пахнет. В этом деле Умный Сэм любого козла обскачет. Жизни-то хорошей не видел, понимаете?
Тут под приветственные вопли мальчишек в поле зрения появился усталый предмет разговора. Конь был без седока.
– Если с ребенком что-нибудь случилось, – вскричал дядя Сид при виде животного без седока Ленни, – отвечать будете вы, Элмер.
– Успокойтесь, мистер, – проговорил работник. – Мальцу ничего не сделается, ну нет его в седле – делов-то куча.
Умный Сэм потрусил к тому месту, где прервали его пастьбу, уронил голову и снова взялся за любимое дело. Только щипнул травку раз-другой, как в воротах показался Ленни. Дядя Сид и ребята кинулись к нему. Он был цел и невредим, как и предсказывал Элмер, только с ног до головы в грязи и опавших листьях. И очень злой. На вопросы, посыпавшиеся со всех сторон, Ленни отвечал невнятным рычанием. Наконец вожатый громко потребовал:
– Ленни, я хочу знать, что произошло.
– Что, что, по дереву меня размазал, вот что! – яростно выкрикнул он. – Да еще не по первому попавшемуся. Все рыскал, рыскал чего-то и нашел – дерево с лужей. Я по-всякому делал, ничего не помогало. Чуть голову ему не свернул на сторону. Голова крутится, как на шарнирах, а ноги сами по себе. Вот ей-богу, полпути он мне прямо в глаза глядел. Чокнутый какой-то! За такое отец может в суд подать на мистера Гаусса и подаст, вот увидите.
Ленни попробовал счистить грязь и листья, но только вымазался еще больше.