- Вот что, мальчик, - очень твёрдо заговорила она, - сейчас не время и не место для таких разговоров. Ты тяжело болен, и тебе нужен полный покой. Не смей сейчас думать ни о чём, слышишь? Но знай, - придёт время, и я тебе всё расскажу о себе.
- Всё? - переспросил Ваня.
- Всё, Ваня, обещаю. Но ты не торопи меня и ни о чём раньше времени не спрашивай. А теперь успокойся и изволь спать.
- Посиди около меня, Маша. Положи мне руку на голову. Она холодная, это хорошо… - прошептал Ваня.
- Может быть, холодный компресс?
- Нет, нет! Только твою руку, Маша…
- Ладно, мой мальчик, спи!
Ваня заснул сразу.
* * *
Когда Ваня встал с постели, оказалось, что за болезнь он вытянулся так, что был уже одного роста с Машей. Это очень забавляло его, и он то и дело заставлял её мериться с собой. Забавляло это и Адель Львовну: наконец нашлось интересное для неё дело - Ване все костюмы стали малы, надо шить новые! В доме появился портной и куча заграничных журналов; а это ли не увлекательно? Ваня очень уставал от примерок, но спорить не смел. Дядя Кузьма начал было возмущаться, но махнул рукой; ему было не до того, - на заводе разворачивались большие дела.
Однажды за обедом он сказал:
- Ну, Ванька, пора тебе с заводом ознакомиться. Подрастёшь, - мы, брат, с тобой такие дела развернём! Для первого раза поедешь со мной на завод на молебен. Посмотришь, как дядя для тебя старается, - всё же после меня тебе, дураку, достанется. Радуйся, что у меня родного сына нет; а я от тебя ни разу даже "спасибо" не слыхал за всё моё добро!
- Спасибо, дядя, - робко прошептал Ваня и опустил глаза.
- То-то! Расширяю я завод. Не хватает мне в деревне рабочих, из города ещё привезу. Вот для них барак и строю. В пятницу праздник, освящать будем, на молебен поедешь со мной.
- Хорошо дядя, - сказал Ваня, хотя ему совсем не хотелось ехать.
После обеда, когда Маша причёсывала Адель Львовну, та сердито говорила стоявшему перед ней Ване:
- Ну вот, "молодой хозяин", поедешь свою собственность смотреть. А я уж тут никто. Обо мне и речи нет! Одеваю, учу уму-разуму, - а что я от этого мальчишки вижу? Весь в дядюшку! Мужики они мужиками и останутся, как ни учи! Господи, какая я несчастная!
Ваня стоял, до крови закусив губу и опустив глаза. А Маша тихо сказала:
- Вы меня простите, барыня, если я спрошу… Вы же знали, за кого замуж идёте?
- А что мне было делать?! - Адель Львовна резко повернулась к Маше, и волосы её рассыпались из Машиных рук. - Как ты не понимаешь?! Впрочем, где тебе понять! Умер отец, и оказалось долгов у него больше, чем стоит и это имение, и дом в городе. Что же, мне по миру идти? Кузьма Кузьмич и дом, и имение выкупил. Теперь всё его, а не моё. Разве я этого ожидала… А что бы ты делала на моём месте? Ну, чего молчишь? А, Маша! Что?
- Работать бы стала, барыня, а за немилого бы не пошла, - спокойно ответила Маша, снова принимаясь за причёску.
- Ну вот! - раздражённо сказала Адель Львовна. - Я же говорю: где тебе, мужичке, это понять! Ты не привыкла жить в роскоши, а я… Причёсывай!
- Извините, барыня, если не так сказала, - с едва уловимой усмешкой прошептала Маша.
- А ты чего здесь торчишь, "молодой хозяин"? - со слезами в голосе заговорила Адель Львовна. - Как вы оба мне надоели! - И она расплакалась.
* * *
В пятницу утром, когда Ваня уже собрался спуститься вниз, чтобы ехать с дядей на завод, в его комнату быстро вошла Маша.
- Ваня, - заговорила она спеша, - я тоже просилась на молебен. Не отпустили… Ваня, исполнишь мою просьбу?
- Конечно! А что?
- Будешь завод осматривать, зайди в старый барак… только чтобы дядя не знал… Найди там рабочего Семёна Петрова; это тётин крестник. Спроси его, не знает ли он, как здоровье моей тёти… Сделаешь, Ваня?
- Непременно! Как-нибудь да удеру от дяди!
- Ох, не хватились бы там! - и Маша быстро выскользнула из комнаты.
Ваня глядел ей вслед. Впервые видел он Машу такой встревоженной; да, тётя… что за тётя? В последнее воскресенье Маша вернулась какая-то странная… Во что бы то ни стало надо попасть в старый барак!
- Ванька! Готов? Ещё ждать тебя! - раздался снизу сердитый голос дяди.
- Иду, дядя Кузьма!
* * *
Они вернулись с молебна прямо к обеду. И так неохотно отвечали оба на расспросы Адели Львовны, что она перестала спрашивать и только переводила взгляд с раздражённо-мрачного лица мужа на побледневшее лицо Вани. Ваня сидел опустив глаза и почти ничего не ел. Маша, как всегда, прислуживала с непроницаемым видом.
Вставая из-за стола, дядя Кузьма сказал жене:
- Мне, сударыня, с вами поговорить требуется. Чему вы мальчишку учите? Идём в кабинет.
Адель Львовна испуганно пошла за ним. А Ваня бросился в мезонин, и сейчас же вслед за ним прибежала Маша.
- Ну? Нашёл? Узнал?
- Нашёл. Велено тебе передать: похоже, что тётя заболевает. Ей вырвали два зуба. Остальные зубы под угрозой. Надо увезти её лечить в Москву. В воскресенье непременно навести её.
Лицо Маши побелело, как бумага.
- Ты… точно передаёшь?
- Слово в слово, Маша! Теперь ты мне должна сказать, что это за тётя! Должна! - с силой прошептал Ваня.
- Постой!.. Сначала расскажи мне всё по порядку! Всё, всё, как было! Как приехали, как ты его нашёл?
- А потом ты мне скажешь!
- Потом!.. Говори по порядку!
- Ну, приехали. Барак этот вроде большого сарая. Нары в три этажа. Народу полно. Молебен был, потом батюшка речь говорил… про дядюшку моего. "Благодетель"… "Отец родной рабочим"… Я не знал куда деваться. Во время речи и удрал в старый барак.
- Ну! Ну!
- Вошёл я туда, - чуть сразу обратно не выскочил. Духота, вонь… Затошнило меня. Тоже нары в три этажа, тряпьё какое-то на нарах. Маша, как возможно так жить?! Детишки полуголые по полу ползают. Честное слово, у нас в свинушнике куда чище! Вот вхожу я - сразу замолчали все… А потом как обступили меня бабы, как начали о чём-то просить! Все зараз! Кричат мне в уши. Я только и слышу: "Попросите дяденьку… скажите дяденьке…" Что-то про штрафы. А я совсем растерялся, стою как дурак. И вдруг пьяный старик. Растолкал баб. "Дуры, - кричит, - кого просите! Вырастет, таким же зверем, как дяденька, будет!.. Всех их на одну осину надо!" И бабы туда же… Я стою, не знаю, что делать. Страшно мне стало… А тут подошёл парень, старика рукой отодвинул… улыбнулся. А я его и спросил про Семёна. А он говорит: "Это я и есть. Не знаете ли, барчук, - говорит, - не пришла ли и Маша на молебен?" - "Нет, - говорю, - велела про тётю свою спросить". Вот он отвёл меня в сторону да это самое и сказал. Ты ему про меня говорила? Потом взял за руку и вывел из барака. А дядя меня уже ищет домой ехать…
Ваня замолчал. Молчала и Маша.
- Маша, - горячо заговорил он снова, - никогда, никогда не стану я хозяином всего этого! Я так и дяде сказал, когда домой ехали.
- А он что?
- Мне сразу, как сели в коляску, влетело. "Оскандалил меня перед всеми, - говорит, - все тебя видели, а как идти к кресту прикладываться, так и пропал молодой хозяин!" А я тут ему и сказал, что не стану хозяином. Он как начал кричать! И все на тётку сваливает, - будто это её влияние. "Дворянской спесью, - говорит, - тебя заразила! Я, - говорит, - из вас обоих эту дурь выбью!" А я уж молчу: боюсь, на тебя бы не подумал. Пусть уж на неё. И при чём тут влияние? Что, я сам не вижу?
- Маша! Где ты, Машка? - раздался снизу голос Харчева. - Иди к барыне - заболела она!
Маша и Ваня вскочили и бросились из комнаты.
- Довёл её снова до припадка! - прошептал Ваня, когда они сбега́ли по лестнице.
* * *
Адель Львовна слегла с сердечным припадком. Маша не отходила от неё и осталась с ней и на ночь.
Этот вечер Ваня провёл один. Он не зажигал огня, не готовил уроков, не читал. Он думал. Он впервые почувствовал, что детство кончается, что было оно безрадостным, и, если бы не Маша… ему сейчас даже трудно было представить себе, как бы он жил без Маши. Он думал и о будущем. Он не мог ещё ни на чём остановиться, - как оно сложится? Но одно он уже решил твёрдо, - его жизнь должна быть какая-то совсем другая, чем жизнь дяди, чем жизнь тётки. А какая?
Заснул он только под утро.
* * *
Ваня с детства привык к тому, что к дяде часто ездит становой пристав - начальник местной полиции. Он знал, что они запираются всегда в кабинете и ведут там какие-то длинные разговоры. Но ему было решительно всё равно, какие у дяди дела с полицией. Иногда он видел, как подобострастно лебезит перед дядей становой, и ему это казалось смешным и противным.
Но в это утро приезд станового был необычным; и какая-то смутная, неосознанная догадка мелькнула в мозгу Вани.
Дело было так. Дядя собрался ехать на завод. У крыльца уже стояла его коляска. Как только дверь из прихожей в сени скрипнула, закрылась за ним, Ваня пошёл в библиотеку выбрать книгу для чтения. И в это время к крыльцу подкатил шарабан станового. Становой соскочил с него и подбежал к хозяину, уже садившемуся в коляску.
Окно библиотеки было открыто, и Ваня услышал, как становой вполголоса сказал дяде Кузьме:
- Погодите, ваше степенство, дело есть. Важное…
Что-то было во всей его повадке совсем не похожее на обычное подобострастие. Наоборот, голос звучал почти строго.
- Что ещё? - недовольно спросил дядя. - Ладно, пошли в кабинет.
Они стали вместе подниматься на крыльцо.
Выход из библиотеки был только через кабинет. Она отделялась от кабинета не дверью, а широкой аркой. Возле самой арки, в углу, стоял круглый стол, покрытый старинной турецкой шалью, красивыми складками ниспадавшей до самого пола. На столе кипами лежали старые журналы.
В один короткий миг скользнул Ваня под стол и удобно уселся у стенки, обхватив руками колени, скрытый со всех сторон складками пёстрой шали.
Он услышал, как они вошли в кабинет и как щёлкнул в двери ключ. Дядя прошёл в библиотеку, видимо чтобы убедиться, что там никого нет, и вернулся.
- Говори, - в чём дело? - сурово спросил он.
- Дело серьёзное, - сказал становой. - Никто здесь не услышит?
- Да ты что, в первый раз у меня? Кому тут слышать?
- Нехорошее дело получается, - начал становой. - Мне вчера по вашей милости от начальства выговор был. В уезд к его высокородию господину исправнику вызывали…
- А я при чём?
- Большие неприятности могут быть, ваше степенство. Если бы дело не дошло до исправника, мы бы с вами тут всё шито-крыто и обстряпали. А теперь, уж извините, ничего сделать не могу, - исправнику всё известно!
- Да брось ты петлять вокруг да около, чёрт! - рассвирепел дядя Кузьма и топнул ногой. - Говори прямо, что случилось.
Становой понизил голос:
- Я только вас предупредить: коли у вас что незаконное есть, уберите… Приказано мне обыск во всём вашем доме произвести.
Кресло с грохотом отлетело в сторону.
- Что-о? В моём доме обыск?! Да ты в уме?!
- Потише, ваше степенство! Услышать могут, а это ни к чему-с! Не в ваших интересах-с. Потому что вам по всей строгости закона отвечать придётся.
- Мне?! За что?!
Ване было слышно, как шумно дышит дядя.
- Дело государственной важности. Не имею права говорить-с, - официальным тоном сказал становой и прошёлся по комнате.
- Права? Хм! - Ваня услышал шуршание новеньких кредитных бумажек. - Хватит тебе за "право"?
Шаги станового затихли.
- Маловато-с, ваше степенство. Я же рискую… Если кто узнает…
- Вот чёрт жадный! Ну, на ещё да говори скорей, в чём дело.
Снова зашуршали деньги, - видимо, уже в руках станового.
- Извольте сесть, ваше степенство, и не перебивать, - строго сказал становой вполголоса. - Вас могут обвинить в укрывательстве важных государственных преступников.
- Что?! Что?!
- Не перебивайте! В вашем доме скрывается опасная преступница, бежавшая из рук правосудия, Ирина Волгина.
- Что за чушь! Никакой Ирины…
- Погодите-с: Ирина Волгина, живущая по чужому паспорту, под именем Марии Сорокиной…
- Машка, что ли? Горничная Машка? (Ваня зажал рот рукой, чтобы не вскрикнуть громко.) Вздор! У неё рекомендация от графа Уварова.
Становой хмыкнул.
- Эти господа вам рекомендацию хоть от китайского императора соорудят, будьте покойны! Ни у какого графа она не жила, она за границей несколько лет скрывалась.
- Кто же она? - громким шёпотом спросил дядя, совсем ошеломлённый.
- Крамольница, ваше степенство. Опасная революционерка, сбежавшая от наказания ещё в девятьсот пятом году. Сейчас всё дознано.
- Говори всё, что знаешь.
- А ей, ясно, лучше места и не найти, где скрываться! - начал становой. - У его степенства, богатого заводчика в доме! Кто дом такой персоны в чём заподозрит? Это - первое. А второе: и город близко, и завод под боком, есть где народ мутить. А третье… уж чего греха таить, умеет ваше степенство из рабочих жилы тянуть… А от этого народ что порох. Чиркни спичкой, - вспыхнет…
- Ну-ну! Ты не очень-то! Дело говори!
- Извольте-с слушать! Этот год весь уезд социалисты прокламациями засыпают. И на вашем заводе…
- А чего ж твои молодцы смотрят? Мало я им, дармоедам, денег переплатил?
- Мои молодцы с ног сбиваются, нечего их хаять. Вспомните, сколько крамольников мы на вашем заводе выловили в девятьсот пятом году да на каторгу отправили! Извольте вспомнить, всех тогда убрали! Лет шесть после того всё тихо-мирно было. Прятались! А нынешний год снова зашебаршили… прокламации и всё такое!.. Да будьте спокойны, ваше степенство, и эти от нас не уйдут!
- Ну и ну! Рассказывай!
- Выслежено: на вашем заводе появляются прокламации регулярно, по понедельникам. С утра по всем цехам понасыпано. И краска типографская свежая совсем. Ясно, где-то тут тайная типография близко. Выслежено: по всем воскресеньям приходит на завод женщина. В старый барак. В корзинке - сверху посмотреть - яблоки, да булочки, да пряники. Проследили: ваша прислуга…
- Ну и что? Может, у ней там родственники. Носит гостинцы…
- Гостинцы? Хороши гостинцы. Тут к нам недавно нового агента из Петербурга прислали, из охранного отделения. Опытного, по особо важным делам. Он её и опознал.
- Как так?!
- А так. Встретил в воскресенье на улице, узнал. Пошёл следом. Она со своими гостинцами - на завод, в старый барак, а он за ней. Спросил у людей, - кто такая пошла? Говорят, - хозяина прислуга. А он-то вместо того чтобы ко мне прийти да по-хорошему всё шито-крыто сделать, - через мою голову да прямо в город. Так и так, мол, скрывает заводчик у себя в имении опасную преступницу. Исправник разъярился, меня вызвал, накричал. Как, мол, я не уследил… А я говорю: "Его степенство кое-кого в прислуги не возьмут…"
- Чёрт знает что! - испуганно прошептал дядя Кузьма. - Да кто она такая? Чего натворила?
- В охранном отделении всё про неё известно. Дочка сельского учителя. Гимназию кончила, в Москве на женских курсах училась. За студента замуж вышла. И оба они у полиции на примете были, - этот самый агент к ним и приставлен был следить. Социалисты оба, большевики, царю враги. А в девятьсот пятом году, в декабре, как вооружённое восстание было, и в ихней квартире восставшие засели. На Пресне. Полиция ворвалась, - оказали вооружённое сопротивление. Мужа её ранили. А она в суматохе скрылась. Как сквозь землю провалилась! А потом уж охранке стало известно, что под чужим паспортом за границу удрала.
- А муж?
- А муж в тюремной больнице и помер. Шут её знает, когда она в Россию вернулась. Да, как видите, не унялась, снова за прежнее! Есть подозрение, что прокламации она и составляет. А прокламации, ваше степенство, самого возмутительного содержания. Вот не угодно ли послушать, у меня с собой одна. "Товарищи, - начал медленно читать становой, - царь и помещики думают, что раздавили революцию в 1905 году, но она жива, товарищи! Рабочий класс снова поднимает голову и зовёт с собой и крестьян! Долой кровавое царское правительство! Долой капиталистов и помещиков!" Как вам нравится, а?
- Чёрт знает что!..
- То-то и оно, ваше степенство! А как вы теперь докажете, что не знали, кто она такая? А за укрывательство государственной преступницы по головке не погладят.
- Да я что, враг себе, что ли? Откуда я мог знать?.. Да я её и брать не хотел, - жена настояла. Причёсывать, видишь ли, умеет!
- Ваше степенство, - перебил его становой, - время дорого, я и так у вас засиделся.
- Что же делать-то, а?..
- Слушайте внимательно!.. - Становой понизил голос. - Нынче ночью в тайной типографии засаду устроим…
- Нашли?
- Нашли. Питерский охранник и нашёл. В подвале дома. На главной улице. Нюх у подлеца, как у собаки. Пока что только двоих крамольников удалось взять. Завтра воскресенье. По воскресеньям, ясно, они прокламации и печатают. А от вас одно требуется: завтра Машку в город не пускайте. Её ждать будут. Ясно?..
- Как же я её не пущу? Завтра её день. Ещё догадается…
- Нет, ваше степенство, нельзя, чтобы догадалась. Придумайте что хотите, а меня не выдайте! Помните: я ничего вам не говорил! Дальше-с! Дело уже не в моих руках, а действуем по распоряжению исправника. Не знаю, может, уже нынче ночью к вам с обыском и арестовать её пошлёт, а вернее, что завтра… Работы у нас сейчас - хоть завались… А чтоб вам неприятностей не было, дело обернём так, будто вы мне заявили, что у вас ценные вещи пропали, и будто я при обыске их нашёл у неё…
- Во-во-во! Ловко придумал!
- …и арестуем её как воровку. Ясно? Всё равно судить её будут не здесь. Велено под конвоем в Петербург доставить.
- А что ей будет за это?
- Ясно, что. За вооружённое сопротивление полиции - виселица.
- И правильно!.. Поделом!