* * *
На другой день, после урока с Петром Петровичем, Ваня получил "Тома Сойера" обратно и до самого обеда читал его не отрываясь. За обедом снова прислуживала строгая, суровая и подтянутая Маша. А вечером, когда уроки были снова приготовлены вместе, Ваня сидел на столе, болтал ногами и с увлечением рассказывал новой горничной о Томе Сойере. Маша слушала внимательно, в самых интересных местах всплёскивала руками и удивлялась. Такой слушательнице и рассказывать хочется без конца.
- Понимаешь, Маша, ведь вот счастливый мальчишка! Бегал куда хотел, дружил с кем хотел!.. А какие у него приключения были!.. И тайны какие у него были!.. А я вот живу, живу, - и никаких у меня приключений, и тайн никаких!..
Маша засмеялась.
- Подумайте! "Живу, живу"! Какой длинный век уже прожит!
- Не смейся, Маша! Конечно же, очень скучно жить без приключений!.. Хоть прочитаешь про приключения… А знаешь, какие я ещё книжки люблю? Про сыщиков! Я недавно у тёти нашел книжки про сыщика Шерлока Холмса. Ух, интересно! Когда вырасту, непременно стану сыщиком! Вот уж у кого и приключений, и тайн!..
- Сыщиком быть, так надо уметь всё-всё примечать, - сказала Маша.
- А я, думаешь, не умею?! - Ваня соскочил со стола. - Ого! Я только молчу, а всё вижу!
- Что же вы про меня видите? - спросила Маша.
- Вижу, что ты двойная.
- Как это двойная?
- А так: одна в столовой, а совсем другая здесь.
- Так ведь и вы, барчук, двойной, - лукаво улыбнулась Маша. - Один в столовой, а совсем другой в мезонине.
Ваня расхохотался.
- А ведь верно! Конечно, и я двойной!.. - Он вдруг вздохнул и прибавил: - Это потому, что у меня дядя с тёткой такие…
- Какие "такие"?
- Мне бы вместо них двоих такую тётю Полли, как у Тома Сойера, - грустно произнёс он.
- Не надо их осуждать, - строго сказала Маша, - да и спать пора, завтра мне вставать рано.
- Ну-у, Маша! - протянул Ваня. - Не становись в мезонине "столовой Машей".
И они оба засмеялись.
* * *
Когда Маша на другой день зашла прибрать Ванину комнату, она спросила:
- Барчук, а родных отца и мать не помните?
- Мать нет… Отца чуть-чуть помню.
- Вот оно что…
Маша присела на краешек стула и заглянула снизу в опущенное лицо Вани.
- А отец ваш кто был? Тоже купец? Или помещик?
Ваня отрицательно покачал головой и взглянул на Машу. Она смотрела на него без улыбки, так серьёзно и понимающе, что он, совершенно неожиданно для самого себя, сказал шёпотом:
- Да нет… Деревенские они… Были бы они живы, вот я был бы рад! Жил бы с ними в деревне, - там весело!.. - и вдруг, спохватившись, испуганно прибавил: - Ты только дяде не говори, что я так сказал!
- Никому не скажу, - тоже прошептала Маша. - Отчего же они умерли?
- Мать, - когда я родился. А отца ёлкой придавило, когда у дяди для завода лес валили.
Маша чуть приподняла брови.
- Он что же? У родного брата в работниках был?
- Ну да… Мы же бедные были.
Маша резким движением поднялась со стула.
- Смотри, Ваня, не забывай отца!
И она быстро вышла из комнаты.
А Ваня стоял растерянный, ошеломлённый - и улыбался.
Шли дни, недели, месяцы. Строго размеренная жизнь однообразно текла в доме Харчевых. Но для Вани она сейчас шла совсем, совсем по-новому. Правда, никаких "приключений", о которых он мечтал, так с ним и не случилось, но "тайна" в его жизни появилась. Этой тайной была его всё крепнущая дружба с Машей.
Ваня, сколько себя помнил, рос одиноко. Дядю своего он не любил и боялся. Адель Львовна следила только за тем, чтобы он был хорошо одет и вёл себя "прилично", а больше ей дела до него не было. Она была занята только собой. Старые слуги жалели "сироту", но говорить с ними было не о чем.
Товарищей у него не было. Играть с деревенскими ребятами строго запрещала тётка, - ещё наберется от них грубостей и всяких "неприличий"! Соседи-помещики гнушались знакомством с "серым купчиной" Харчевым. Скучно жилось Ване.
Выручали книги. За кабинетом дяди, в просторной и светлой комнате, сохранилась библиотека покойного отца Адели Львовны. Большая часть книг была на иностранных языках, но много было и на русском. И с того дня, как Ваня напал на маленький, незаметный шкафчик в углу библиотеки с сочинениями Майн Рида, Жюля Верна и Марка Твена, уроки с Петром Петровичем пошли из рук вон плохо.
И тут-то в его жизнь вошла "двойная" Маша.
Как-то само собой получилось, что внизу Ваня был для Маши "барчук" и "вы", а в мезонине "Ваня" и "ты". И мальчик, никогда не знавший материнской ласки, всей душой потянулся к тихой и приветливой Маше. И была для него особенная прелесть в том, что об этой дружбе никто не знал.
Весь день Маша бесшумно возилась внизу. Убирала комнаты, подавала на стол, что-то крахмалила и гладила. В течение дня они несколько раз встречались с Ваней. Строгая, спокойная, она почтительно, без улыбки, уступала ему дорогу, подавала ему кушанье, выполняла его мелкие приказания. И Ваня как будто не замечал её. Но вечером, закончив дневные дела, она уходила в мезонин, и они вместе готовили уроки, причём Маша проявляла необыкновенную любознательность и не успокаивалась до тех пор, пока они оба не знали заданный урок одинаково хорошо. Ваня часто сердился, отказывался заниматься, но Маша была неумолима:
- Кои-то веки смогу чему-то научиться, а ты не даёшь! Ну, не хочешь, - не надо, только тогда и книжек мне своих не рассказывай, слушать не стану!
Этого Ваня не мог допустить. Рассказывать Маше всё, что он прочёл, пока она работала внизу, стало для него потребностью. Они вместе горячо обсуждали события и поведение героев книг, часто спорили, и это было так интересно! Приходилось уступить и снова садиться за учебник.
Адель Львовна не могла нахвалиться новой горничной, но и она скрывала это от мужа. И она, и Ваня знали: дядя будет рад придраться к любому поводу, чтобы назло жене прогнать Машу, и они оба за неё боялись. Но повода не находилось.
А Пётр Петрович удивлялся: его ученик стал хорошо учиться!
Как-то у Харчевых обедала гостья, жена богатого купца, тоже бывшая институтка. Когда Маша, обнеся всех вторым блюдом, вышла из столовой, гостья эта посмотрела ей вслед и вполголоса спросила:
- Где вы достали такую горничную? Прекрасно выдрессирована!
"Точно про собаку", - возмущённо подумал Ваня.
- Графская выучка, - буркнул дядя сердито.
- Вы говорили, она вас и причёсывает, Адель Львовна? - продолжала гостья.
- Да. А что, хорошо?
- Прелестно! Как у лучшего парикмахера! Вот золотые руки!
- Нам нужны здоровые бабы-работяги, а не графские финтифлюшки! - отрезал Харчев.
Адель Львовна покраснела и зло глянула на мужа, а гостья вдруг необычайно оживилась.
- Кузьма Кузьмич! Адель Львовна! Если она вам не подходит, - уступите её мне! Вы ей какое жалованье платите? Я готова дать ей вдвое…
У Вани захолонуло сердце, он поперхнулся и низко опустил голову.
- Мы прислугами не торгуем, сударыня, - грубо оборвал гостью Харчев, - нам она самим нужна, заплатить вдвое и у нас хватит.
- Кузьма Кузьмич! - укоризненно крикнула Адель Львовна, но в её голосе Ваня уловил и нотку радости.
- Но позвольте! - обиженно заговорила гостья. - Вы же сами сказали… - она сразу умолкла: в столовую с большим блюдом пирожных на вытянутых руках входила Маша.
Наступило неловкое молчание. Ваня поднял голову. Сердце его ликовало - он понял: теперь Маша спасена!..
Когда она вечером вошла в его комнату, Ваня сразу рассказал ей разговор за обедом. Маша пожала плечами.
- Маша, как она смеет говорить, что ты дрессированная!..
- Что делать, Ваня… Они - господа, а мы - слуги!..
- Так ты же не собака и не лошадь! Ты же человек!
Маша быстро глянула на него.
- Ты же такой же человек, как она, только гораздо, гораздо лучше! - с жаром воскликнул Ваня. - Ты лучше их всех!
Маша усмехнулась.
- Знаешь, - медленно заговорила она, - она и меня в коридоре поймала и шепчет: "Переходи, Маша, ко мне - я тебе втрое платить буду"…
- Маша!.. И неужели ты… - Ваня не договорил, поражённый.
- Нет, Ваня, нет, маленький мой дружок, я не уйду от тебя, - взволнованно зашептала Маша, - привязалась я к тебе, мальчик… - Она задумалась и тихо прибавила, как бы говоря сама с собой: - Спокойнее мне у вас… и город близко, а там тётя моя… ведь одна у меня она от всей родни-то осталась.
Ваня вздохнул с облегчением.
* * *
А время бежало и бежало, и казалось, ничто не меняется в мрачном харчевском доме. Все так же ездил хозяин ежедневно на свой завод и возвращался иногда чем-то очень довольный, а иногда туча тучей, и тогда весь дом притихал. Так же читала Адель Львовна французские романы и жаловалась на сердце и на нервы. К Маше она очень привязалась и видела в ней ту "служанку-наперсницу", какие встречались почти во всех французских романах. Маша терпеливо выслушивала жалобы барыни и заботливо ухаживала за ней во время сердечных припадков, которые повторялись всё чаще.
Старые слуги - лакей Тихон, кухарка, судомойка, - встретившие вначале Машу враждебно, как чужое и чуждое в этом доме существо, теперь души в ней не чаяли, - Маша была к ним почтительна и внимательна и часто в своей работе по дому обращалась к ним за советом. Старые люди это любят и ценят.
Ваня рос, мужал и развивался не по возрасту. Учился он хорошо и по-прежнему читал много и жадно. Но если бы ему кто-нибудь сказал, что читает он сейчас совсем иначе, чем раньше, Ваня бы очень удивился, - сам он этого не замечал. А между тем это было именно так. Раньше он "глотал" книги, стараясь скорей-скорей узнать, - что же случилось дальше? Но когда он начинал, увлекаясь и захлебываясь, рассказывать о прочитанном Маше, она часто озадачивала его каким-нибудь неожиданным вопросом.
- Ваня, я не поняла, - а почему же он так сделал?
- "Почему, почему"! А откуда я знаю, - почему?
- Так неужто ж об этом в книжке не написано? Стало быть, глупый человек книжку писал…
Или:
- Вот чудно́-то! А как же она в этот дом попала?
Ваня смущался.
- А я там немного пропустил… Там целых две страницы сплошные… понимаешь, совсем без разговоров… неинтересно!
- Как же неинтересно? - Маша всплёскивала руками. - А я хочу знать, как эта девушка в тот дом попала. И слушать дальше не стану, - прочитай мне те две страницы!
И мало-помалу Ваня приучился читать медленнее, внимательнее, вдумываясь во все подробности прочитанного.
Маша имела два выходных дня в месяц, через воскресенье. Она уходила со двора рано утром и возвращалась только к вечеру.
- Маша, а куда ты ходишь по воскресеньям? - спросил Ваня как-то.
- Ты же знаешь, - в город. У меня там тётя, - ответила Маша, не поднимая головы от шитья.
- И ты весь день сидишь у тёти?
- Конечно. Она старенькая, часто хворает, мне её жалко.
- И ты ходишь только в город, Маша?
Маша подняла на него глаза и встретила внимательный, пытливый взгляд.
- Ты что это, - засмеялась она, - уже в сыщики начинаешь готовиться?
- Да нет, я просто так… - пробормотал Ваня.
Но Маша подошла к нему, запустила руки в его волосы и подняла его голову. Ваня смотрел на неё совсем растерянно.
- Что случилось, мальчик? О чём ты? - спросила она ласково.
- А ты… скажешь мне правду?..
- Скажу. О чём ты?
- Маша! Мне всегда очень скучно без тебя… И я всегда жду у окна, когда ты придёшь… И вот я заметил… Ведь дорога из города идёт слева, а ты каждый раз - каждый раз! - приходишь справа… Значит, не из города?
- Ну, сыщик, он сыщик и есть! - снова засмеялась Маша. - Верно, справа прихожу. Потому что из города всегда иду на завод, а потом уж домой.
- А зачем тебе на завод?
- На заводе, в старом бараке, тётин крестничек живёт, рабочий. Тётя ему каждый раз гостинец посылает. А мне три версты крюку сделать не трудно.
- А-а… - разочарованно протянул Ваня.
- Эх ты, сыщик! - смеялась Маша. - Слушай, а что же ты теперь читать будешь? Кончились книги-то в том шкафу. Хочешь, я тебе книжек принесу?
- Ты? Откуда?
- А я прошлое воскресенье у тёти свою корзину разобрала. Она у меня неразобранная стояла, как я из Питера приехала. А там три книжки. Маленькие графы оставили, когда уезжали, а я подобрала.
- А интересные?
- А кто же их знает! Мне читать и там было некогда.
- Принеси!
* * *
"Хижина дяди Тома"… "Андрей Кожухов"… "Овод"… Когда последняя из этих книжек была прочитана Ваней, подробно рассказана Маше и вместе обсуждена, Маша задумчиво сказала:
- Какие похожие книжки-то!..
- Похожие?.. - удивился Ваня. - Потому что все с приключениями, думаешь?
- Нет. А во всех - про одно.
- Что ты! Совсем про разное!
- Про одно! - упрямо повторила Маша. - Про неправду людскую… Про несправедливость… Да про людей, что правды добиваются… По-моему, похожие, а по-твоему, - как?
Ваня крепко задумался. И он сам не понимал, почему, но чувствовал себя всё более и более чужим в дядином доме.
* * *
Ване пошёл уже пятнадцатый год, когда он тяжело заболел корью. В сильном жару, приходя в сознание, он всегда видел около своего изголовья Машу, заботливую, встревоженную. А как-то, очнувшись, он услышал над собой взволнованный голос дяди Кузьмы:
- Как хотите, доктор, а вылечите парня. Денег не пожалею. Поймите, ведь коли помрёт, - мне беда! Родственников больше у меня нет, а помощник в деле вот как нужен! На то Ваньку и растил. Что же, прикажете чужого в дом брать? Этак оберут меня как липку. Ваньку мне вылечите, в долгу не останусь…
Иногда днём, когда Маша бывала занята внизу, около Вани сидела Адель Львовна с книгой. Ваня открывал глаза, глядел на неё минуту и снова впадал в забытьё. А потом, вновь придя в себя, видел вместо тётки Машу с шитьём или с вязаньем в руках.
- Маша… - шептал он радостно. - Это ты тут?
- Я, мой мальчик! Лежи, лежи спокойно, доктор не велел говорить с тобой.
- А ты не уходи…
Выздоровление шло медленно. Жар уже спадал, и сознание полностью вернулось к Ване. Но был он ещё очень слаб.
Однажды он проснулся ночью и открыл глаза. Маша сидела в кресле у стола и читала. Перед ней горела свеча, загороженная от его кровати ширмой, и бросала яркий свет на Машино лицо. Ваня в первый раз увидел её читающей и стал с любопытством наблюдать за ней. Было ясно, что книга интересная, - глаза Маши быстро скользили по строчкам, она то слегка улыбалась, то удивлённо приподнимала брови, то становилась серьёзной. Ваня снова закрыл глаза, но ему не спалось. Должно быть, опять начинался жар, - его лихорадило, кружилась голова, а мысли бежали в голове стремительно, обгоняя одна другую, и он никак не мог поймать какую-то одну, какую-то главную, очень важную…
Он услышал, как Маша перевернула страницу и зашевелилась в кресле, видимо удобнее усаживаясь. Ваня открыл глаза. Да, Маша пересела. Она уже не держала книгу на коленях, а поставила её перед собой на столе, продолжая читать с увлечением. Свечка освещала теперь не только лицо Маши, но и обложку книги в твёрдом красном переплёте. Да это же… это же та самая книга, которую днём читала у него Адель Львовна и оставила на столе! Французский роман!..
Ваня чуть не вскрикнул и снова зажмурился. Нет, это, верно, сон… или снова бред… не может же этого быть! Но когда он вновь открыл глаза, Маша всё так же, с явным интересом, быстро читала французскую книгу!
Мысли каким-то буйным вихрем понеслись в голове. Да, да, вот этого он только что и не мог поймать… Он же всё время думал о Маше… Да, да, он же давно догадывается: у Маши есть тайна от него… И вот новая загадка! "Маша, Маша, кто же ты? Ты же мне стала как мать… такая близкая, такая дорогая… никого же у меня нет, кроме тебя, а ты… зачем же ты таишься от меня?! Почему, как я ни просил, ты никогда не возьмёшь меня с собой в город, к твоей тёте? Почему ты иногда из города приходишь весёлая, а иногда такая, будто там что случилось? Неправда, не тётя у тебя там, кто-то другой… И неправда, будто ты "чуть-чуть" грамотная! Теперь я понимаю: это ты нарочно со мной уроки готовила! Чтобы я учился! Говоришь, что плохо пишешь, уроки готовишь со мной только устные. Неправда! Я один раз случайно увидел… дверь была неплотно закрыта… ты быстро писала что-то в своей каморке. Я ничего не сказал тебе… и ни разу не сказал, что догадываюсь: ты что-то скрываешь от меня… Почему? Почему я молчу? А-а, знаю почему! Боюсь, ты снова скажешь, - "сыщик"! Нет, Маша, я тогда был глупый, маленький… Я больше не хочу быть сыщиком! И… и не тебя же, Маша, я стал бы выслеживать. Маша, Маша, неужели, ты думаешь, что я мог бы тебя выдать?"
Эта последняя мысль точно огнём обожгла его. Сердце на мгновение замерло, а потом забилось так, что трудно стало дышать. Ваня закрыл глаза и глухо застонал. В тот же миг Маша оказалась у его постели.
- Ваня, мальчик, что с тобой? Тебе нехорошо? - прошептала она встревоженно. Ваня молчал и прерывисто дышал. Маша опустилась на колени у его изголовья и положила ему руку на голову. Рука была холодная, и это было приятно. Сразу стало как-то спокойнее. Но Ваня не открывал глаз и молчал.
- Боже мой, - прошептала Маша, - опять весь горит… Снова жар… Ваня, ты спишь? Слышишь меня? - еле слышно спросила она. - Боже мой, неужели снова без памяти?
Ваня открыл глаза. Он увидел совсем близко бледное лицо Маши с широко раскрытыми, испуганными глазами.
- Кто ты такая? - в упор спросил он.
- Ваня, да ты что? - Маша побледнела ещё больше. - Не узнаёшь! Бредишь… Смотри, это же Маша, твоя Маша…
- Вижу, Маша. - Ваня говорил почти спокойно. - А всё-таки кто ты такая? Ты же знаешь, - молчать я умею!
Последняя краска сбежала с Машиного лица. Казалось, она перестала дышать. С минуту они молча, очень близко смотрели в глаза друг другу. Потом Маша глубоко передохнула и ласково провела чуть дрожащей рукой по Ваниному лбу и щеке.