- Все будет хорошо! - ободряюще сказал он. От этих слов Леня ожил, расцвел, засуетился… и замер от восторга, когда Вася сел на стул, именно на тот стул, на котором так часто представлял его себе Леня… Вася сел, положил на стол широкую ладонь, огляделся… Но в это время дверь тихонько скрипнула, и в нее боком протиснулась Динка. Лицо у нее было очень серьезное, вокруг головы повязана широкая черная лента, из-под которой во все стороны торчали непослушные вихры.
Не обращая внимания на тревожные знаки Лени и на строгий вопросительный взгляд репетитора, она вскарабкалась на подоконник и, задернув за собой занавеску, скромно уселась там, сложив на коленях руки.
- Что это за явление? - недовольно опросил студент. Леня подбежал к девочке и взволнованным шепотом начал умолять ее уйти:
- Макака… Я же тебя прошу… Он может рассердиться… Репетитор нетерпеливо постукивал по столу пальцами, потом встал, широким шагом подошел к окну, отодвинул занавеску, за которой скрывалась Динка, и строго спросил:
- Ты зачем здесь?
- Я с Леней… Мы вместе… - пробормотала Динка.
- Это ни к чему. Ты нам мешаешь, - сказал репетитор. Легко, как перышко, он перенес ее к порогу, открыл дверь:
- Ступай!
Леня ожидал, что Динка заупрямится, будет добиваться… Но за дверью было тихо. Репетитор вернулся к столу.
- Исчадие ада, - как бы мимоходом сказал он, придвигая к себе аккуратную горку тетрадей.
Леня не понял, но переспрашивать не решился.
"Это что-нибудь из закона божия", - подумал он, вытаскивая из ящика стола новенький учебник Ветхого завета. Но репетитор не обратил на него внимания. Задумавшись, он сидел, поглаживая ладонью гладкую поверхность стола. Репетитор решал первую трудную задачу: с чего начать?
Леня, присев на кончик стула и вытянув шею, напряженно ждал. Неожиданно, словно приняв какое-то решение, студент круто повернулся к своему ученику.
- Да! В наших судьбах с тобой есть много похожего… Ну, об этом мы еще поговорим, а сейчас я проверю твой багаж… Стой! Не вздумай выдвигать из-под кровати свой чемоданчик! - громко расхохотался репетитор, видя, что Леня испуганно и нерешительно смотрит на дверь. - Вот этот багаж - в твоей голове… Ну, знания, которые ты там накопил за свои годы…
Смех студента, неожиданный и громкий, совершенно успокоил мальчика. Ленька вдруг освободился от какой-то тяжести и напряжения, сдавливающего его словно обручем… Закинув голову, он тоже разразился счастливым мальчишеским смехом и, утирая рукавом нос, сказал:
- А я думал, обыск! В моей башке все сразу вверх тормашками перевернулось! Вот, думаю, куда заехали, и опять обыск! Вскочил было бежать предупредить своих!
- Подожди, - живо перебил его репетитор. - Что-то наплел ты несуразное… Почему это у вас могли быть обыски?
- Ого! - усмехнулся Ленька. - Мы птицы стреляные! Но, боясь сделать какую-нибудь промашку, он откашлялся и, поспешно придвинув к репетитору один из учебников, раскрыл заложенную бумажкой страницу:
- Вот тут я читаю…
Потом, выбрав одну из тетрадок в линейку, положил ее перед репетитором.
- А вот как пишу… Это мне Алина поправляла… Вон красным карандашом все крест-накрест перечеркнула. - Он перевернул страницу: - А это Мышка… Она осторожненько поправляет… Только одни ошибки… и то, чтоб не обидеть…
Вася наклонился. Внизу страницы, исписанной Ленькиными каракулями, стояла отметка "четыре" и подпись: "Мышка".
Он перевернул страницу и посмотрел на другую, резко перечеркнутую красным карандашом. Там стояла отметка "два" и подпись: "Алина".
- Интересно, - усмехнулся студент. - Сразу видно два характера…
Он вспомнил застывших у дверей девочек и живо спросил:
- Кто же из этих девочек Алина, а кто Мышка?
- Да их сразу видно! Которая постарше, глаза такие голубые, - это Алина, а тоненькая, беленькая, - это Мышка!
Репетитор прищурил глаза, снова припоминая безмолвную сцену у дверей, и вдруг с готовностью кивнул головой:
- Да, да… Они разные, это верно… Родные сестры?
- А как же, все трое родные. А это их мать, что потом пришла, заторопился Леня.
- Погоди… А этот лохматый шарик, что сначала встретил меня в передней, а потом эдакой смиренницей уселся на окошке? Чья это такая?
- Да это Макака! - засмеялся Ленька. - Для нее закон не писан!
- Ну-ну! - покачал головой Вася. - Трудная у тебя компания! А эта девчонка действительно макака! Ей бы только по деревьям лазить!
- Она может! Она что хочешь может! Ничего не боится! - с гордостью сказал Ленька.
- Оно и видно! Балованная… Я б ее драл с утра до вечера! - неожиданно сказал студент. Леня махнул рукой.
- Не стали бы! - уверенно сказал он и добавил со счастливой многообещающей улыбкой: - Вот узнаете нашу семью, тогда будете иначе думать. А я их всех люблю!
- И эту, голубоглазую? - подозрительно спросил студент.
- И ее… - немного помедлив, сказал Леня.
- Не думаю, - уверенно заявил студент. - Уж очень она барышня…
- Что вы! - испугался Леня. - У нас слово "барышня" вроде ругательного… И к Алине оно никак не подходит. Алина у нас умная, на одних пятерках учится, она не лентяйка какая-нибудь…
- Да?.. Ну, давай оставим это пока и займемся тобой… Сейчас я погляжу, что ты знаешь, а потом составлю тебе расписание уроков, и мы будем метить прямо в пятый класс! Не весной, так осенью! - потирая свои большие ладони, с неожиданной энергией сказал репетитор. Ученик пришелся ему по душе.
Полоса везения в семье Арсеньевых завершилась еще одним, третьим событием: Марина поступила на службу.
- Вот теперь если бы хоть какую-нибудь весточку получить о папе, - тоскуя, говорила она детям. - Тогда все было бы хорошо.
Со времени приезда в Киев Марина ничего не знала о муже и очень волновалась.
Глава 4
ГУЛЛИВЕР СРЕДИ ЛИЛИПУТОВ
Приход репетитора был знаменательным событием в семье. Событие это каждый переживал по-своему. Леня ходил торжественный, подтянутый, с рассеянной улыбкой смотрел на свою комнату, на стол… Он еще никак не мог поверить, что тот самый репетитор, которого звали таким обычным именем "Вася", придет и завтра и послезавтра… Придет для того, чтобы сделать из него, Леньки, образованного человека, гимназиста…
Алина, поглядывая на Леньку, усмехалась.
- Он совсем обалдел, мама! - шептала она матери и тут же решительно добавляла: - Я буду помогать ему изо всех сил, его необходимо скорей обтесать, ведь все думают, что он наш брат!
Мышка просто радовалась, заглядывая Лёне в глаза и, забываясь, по нескольку раз в день спрашивала одно и то же:
- Леня, он еще ничего не задавал тебе? Может, нужно какую-нибудь тетрадку? Возьми у меня! И ручку мою возьми, там такое перо, что совсем не делает клякс.
Динка, необычайно любившая всякие события, не могла простить Васе, что он так бесцеремонно выпроводил ее из Лёниной комнаты; она уже не встречала его веселым криком:
"Идет студент!", а сухо сообщала:
- Леня, идет твой длинный Гулливер!
Динка понимала, как важно для Лени появление репетитора, но, видя общую радость, пыталась использовать ее и для себя.
- Ну давайте хоть угостимся, раз этот Вася пришел! Леня, дай мне денежек, я сбегаю за тянучками!
- Да откуда у меня деньги? - расстраивался мальчик. Динка была сластена и по любому случаю мучила его такими просьбами.
- Жалко, жалко… К тебе репетитор пришел, а ты три копейки для меня жалеешь! А как на утесе были, так я без всякого репетитора сколько сахару там сгрызла, - обидчиво бубнила Динка.
- Да ведь мамины это деньги, на хозяйство дадены, поняла? Мы с Алиной каждый день все расходы записываем, как же я могу тебе чужие деньги давать? И так уж то тянучку впишу, то конфету "Гоголь"…. Погоди, выучусь немного, тогда сам начну зарабатывать…
- Ага! Буду я еще ждать! Я к маме пристану! - пугала Динка.
- Нет, матерю ты не беспокой, у ней и так полна голова забот! На вот тебе на две тянучки, и отстань… Ничего на свете знать не хочешь - дай ей, подай, и кончено!
Сдвинув темные брови, мальчик растерянно рылся в своем хозяйственном кошельке… И Динке становилось жаль его.
- Не надо, - говорила она, махнув рукой. - Я уже расхотела. Я за этого Гулливера ни одной тянучки не хочу… С чего это мне радоваться, если он меня выгнал…
Время шло, и постепенно все в доме привыкли к аккуратному появлению долговязой Васиной фигуры, к его размеренным шагам и спокойному густому голосу. Однажды он попросил Марину вместо платы за урок кормить его обедом. К тому времени в кухне у Арсеньевых уже появилась веселая черноглазая украинка Маруся и взяла в свои руки все хозяйство. Вася называл Марусю профессором украинской мовы, так как она терпеливо обучала Динку украинскому языку, по-своему разъясняя ей значение непонятных слов.
- Мне было бы очень удобно обедать у вас, иначе придется терять время на столовую, а время нам с Леонидом дороже всего! - сказал Вася.
Марина согласилась, предупредив детей:
- Вася будет у нас обедать, поэтому я вас очень прошу: не поднимайте за столом шума. У нас принято так: если чего-нибудь мало, все начинают отказываться и громогласно предлагать друг другу.
- Ну, это ты скажи Мышке и Лёне. Они постоянно перекладывают какие-то куски из тарелки в тарелку; конечно, чужому человеку это покажется неприлично! - заявила Алина.
- Да я только иногда, если что-нибудь вкусное, Динке… - оправдывалась Мышка.
- Ты Динке, а Леня Макаке, - расхохоталась Алина. - Вот и получается очень милая картинка!
- Одним словом, смотрите, чтобы, глядя на вас, этот самый Вася тоже не начал перекладывать со своей тарелки в Динкину! - засмеялась и Марина.
- А мне что? Кладите хоть все! Я если набегаюсь, то целого вола съем! - веселилась Динка.
В первое время, когда Васина фигура начала возвышаться в конце стола, за обедом царила такая тишина, что Динка боялась есть, чтоб не "чавкать"; и, получив вкусную кость, убегала с ней на кухню.
- Та чого ты бигаешь с тою кисткою? - удивлялась Маруся. - Чи кто ее отнимае у тебя?
- Да я хочу всласть погрызть, а там репетитор…
- А хиба репетитор кисткы не грызе? - риготала Маруся. Стесненная тишина, царившая за столом, длилась недолго. Вася держал себя очень просто, ел с аппетитом здорового человека, иногда немногословно что-нибудь рассказывал. История его жизни, которую уже знал Леня, вызвала сочувствие и опоры. Вася был сыном чернорабочего. Отец его, надорвавшись на работе, умер, а мать поступила прачкой в семью инженера. Когда Вася подрос, хозяева помогли матери устроить его в гимназию на казенный счет. Вася был первым учеником; он обожал мать и мечтал, окончив гимназию, поступить на любое место, лишь бы уйти от своих благодетелей. Но мать умерла раньше, чем Вася кончил гимназию, - мальчик был только в пятом классе. Умирая, мать оставила Васю на своих хозяев.
- Конечно, я ни на что не мог пожаловаться, это были вполне интеллигентные люди. И все же я ушел, я ненавидел всякое благодеяние, я не мог есть за их столом… - сказал Вася.
- Но как же они отпустили вас? - с горечью спросил Леня.
- Какое там отпустили! Они и уговаривали меня, и просили именем матери, и высылали мне по почте деньги… - Вася махнул рукой. - Одним словом, я им наделал много хлопот и все-таки не вернулся. Набрал уроков, голодал, ходил в рваных ботинках, но зато знал, что никому не обязан…
Леня покачал головой:
- Как же так можно?.. Ведь они хорошие люди.
- Да, неплохие. Очень неплохие, они и мать мою не обижали - последнее время она у них почти не работала, - летом брали нас с ней в имение… Хорошие люди, но я всегда видел в них "благодетелей", и это унижало меня.
История Васи взволновала Арсеньевых и, когда Вася ушел, они продолжали бурно обсуждать ее.
- Ну и бессовестный! Просто неблагодарный! - возмущалась Алина.
- Ах, нет, нет! Так нельзя судить, мы же многого не знаем! - защищая Васю, говорила Мышка.
- Конечно. Но если эти люди обещали умирающей матери поставить ее сына на ноги, то я могу себе представить, как они себя чувствовали, когда он ушел… Ушел на голодную жизнь, совсем еще мальчиком… в шестом классе, - вздохнула Марина, исподволь с тревогой наблюдавшая за Леней.
Леня долго молчал, потом, словно про себя, мрачно сказал:
- Не прижился он… Чужим себя чувствовал, а каждый день чужой хлеб есть не будешь. Вот и ушел.
- А ты прижился! Ты уже никуда не уйдешь! - встрепенулась вдруг Динка и с тревогой взглянула на мать.
- У меня четверо детей, - задумчиво сказала Марина. - Разве бросил бы меня мой сын с тремя девчонками? - Она покачала головой и ответила себе сама: Нет, никогда!
- Никогда! - серьезно подтвердил Леня.
- Так он же не чужой, он наш! А этот Гулливер вообще чужеватый ко всем людям, у него и лицо такое жесткое, как камень! Он никого не любит! - кричала Динка.
Леня вдруг хитро улыбнулся:
- А вот походит к нам и оттает маленько. Захолодал он со смерти матери, а обогреется и человеком станет в лучшем виде. А я уже привык к нему, мне он самый лучший…
Устав от занятий и целого дня беготни по урокам, Вася усаживался в кресло около пианино и, вытянув свои длинные ноги, отдыхал, невольно проникаясь теплом окружающей обстановки. За окнами сеялся мелкий дождь; прохожие, низко наклонив головы, спешили домой; по опустевшим вечерним улицам носился сердитый ветер, а в уютной маленькой столовой ярко горела печка Марина любила живой огонь, и потому дверцы печки были всегда открыты, и там красными, синими и розовыми огоньками вспыхивали догорающие поленья. Не зажигая огня, Марина присаживалась к пианино и начинала что-нибудь тихонько наигрывать по памяти. Собирались девочки, залезали с ногами на кушетку, Леня придвигал свой стул поближе к Васиному креслу.
- Вася! - капризно говорила Динка, переступая через вытянутые на середину комнаты Васины ноги. - Уберите ваши большие ноги, мы боимся таких больших ног! Задвиньте их куда-нибудь под стол!
- Дина! - строго останавливала сестру Алина. А Мышка, боясь, что Вася обидится, поспешно смягчала ее слова.
- Ничего, ничего, Вася… Это же просто такие башмаки…
- А вы тоже боитесь? - спрашивал Вася, подбирая ноги.
- Нет, что вы… Я их обхожу, здесь же много места… Ко всем членам семьи Арсеньевых Вася относился строго и придирчиво, одна только Мышка неизменно вызывала в нем тихое умиление. Часто, сидя в своем кресле, Вася, забывшись, смотрел на разлетающийся венчик тоненьких волос вокруг Мышкиной головы, на мелкие веснушки, рассыпанные на курносом и удивительно светлом лице девочки…
- Когда я смотрю на нее, мои глаза отдыхают, и вся усталость, вся накипь дня смывается с моей души, как черная копоть, - с восторгом говорил Вася своему ученику и тут же, взъерошив свои густые полосы, привычно удивлялся: - И как это в одной семье, у одной матери могут быть такие разные дети? Динка и Мышка! Как их сравнить?
- А я их и не сравниваю… Я для Мышки в огонь и в воду полезу, а без Макаки я и одного дня не проживу! - горячо говорил Леня.
Вася искренне хохотал:
- Смотри, смотри, эта твоя Макака может за один час всю твою жизнь вверх тормашками перевернуть!
- Это она может! Она еще не то может! - с гордостью согласился Леня и, улыбаясь, просто добавил: - Вот за то и люблю!
У Васи с Леней почти с первого дня установились крепкие, дружеские отношения, Леня уже не стеснялся больше своего репетитора, но относился к нему с горячей благодарностью и уважением. Так постепенно Вася Гулливер входил в семью Арсеньевых, пристально разглядывая каждого из членов ее, и, не скрывая своих симпатий, к каждому относился по-разному. Это отношение часто заставляло его изменять своему твердому правилу не вмешиваться в чужие дела.
Глава 5
ГОРЕСТНАЯ ВЕСТЬ
На улицах кучками собирались люди. Студенты стояли без шапок, на ходу читали газету, окаймленную траурной рамкой. Умер Лев Николаевич Толстой… Вася, держа и руке шапку и газету, остановился у двери арсеньевской квартиры.
"Знают или не знают?" - подумал он, пряча в карман газету. В последние дни девочки то и дело бегали за бюллетенями, волновались и чуть не плакали.
"Нервные такие девчонки… Если еще не знают о смерти Льва Николаевича, то, может, мне удастся осторожно подготовить." - решил Вася.
Входная дверь была не заперта, внутренняя лестница вела на второй этаж, дверь в коридор тоже оказалась открытой. Шагая через три ступеньки, Вася дошел до верхней площадки, остановился, прислушался… До него донесся чей-то жалобный голос, повторяющий нараспев одни и те же слова, прерываемые протяжным громким плачем.
"Динка воет! - сообразил Вася. - Сейчас она расстроит Алину, Мышку… Главное, Мышку… Девочка и так слабенькая… Ах ты, исчадие ада…" - с раздражением подумал Вася, шагая по коридору.
Навстречу попалась Маруся.
- Идите скорей, Васю, бо так порасстраивалысь наши… - махнув рукой, сказала она.
Вася сердитым рывком открыл дверь и остановился на пороге. Согнувшись, как старушка, и раскачиваясь из стороны в сторону, Динка сидела на полу около кушетки и, вытирая кулаками слезы, громко причитала:
- Ой, Волженька, Волженька… Голубонька моя, Волженька, зачем же мы сюда заехали?
Около стола стояла Алина. Лицо у нее было серое, как после бессонной ночи, но глаза сухие, строгие. Она поддерживала стакан, из которого, цокая зубами о края, пила Мышка. Около девочек, бледный и растерянный, стоял Леня. Вася бросился к Мышке, взял из рук Алины стакан воды и, срывая на ней свое раздражение, сурово сказал:
- Что вы здесь развели? Ведь вы же старшая! Стыдно! Выпейте, Мышка! Выпейте, голубчик! И возьмите себя в руки, нельзя же так… - ласково обратился он к расстроенной Мышке.
- Вася… Он так мучился… Так болел… Столько книг написал… и… умер… - послушно глотая воду, жалобно говорила Мышка.
- Ой, Волженька, Волженька… Он и "Ваньку Жукова" написал… и "Бог правду видит…" - подвывала Динка.
- "Ваньку Жукова" не он написал… это Чехов… ты никогда ничего не знаешь, - упрекнула сестру Алина.
- Ну, выпейте еще… Выпейте еще глоточек, Мышенька… - несвойственно ласково упрашивал Вася, заглядывая в серые глаза девочки.
Динка на одну минутку перестала причитать и, подняв голову, с живостью спросила:
- А Чехов? Чехов жив?
- Чехов уже давно умер… - не глядя на нее, ответила Алина.
- Как? Значит, и "Ваньку Жукова"… - Динка схватилась за голову: - Ой, Волженька, Волженька… Сердце у меня разрывается… Все писатели умерли…
- Леня! - в бешенстве крикнул Вася. - Выведи сию минуту отсюда эту плакальщицу! Марш отсюда, безобразница эдакая! - топнул ногой Вася.
Но Леня неожиданно вырос перед ним и, сцепив над переносьем свои черные брови, хмуро сказал:
- А что ж она, хуже других, что ли? Ей тоже жалко… - и, обняв подружку за плечи, молча увел ее в свою комнату.
По коридору застучали каблучки Марины; Вася с облегчением поставил стакан.
- Мама! Мамочка!
Откуда-то из-под руки Лени вывернулась Динка, и все три девочки бросились к матери:
- Умер… Умер…
Марина обняла всех троих, прижалась щекой к их пушистым головам и с глубоким чувством сказала: