Но вторая попытка, минут через десять, закончилась с тем же успехом. Андрею удалось повиснуть на никелированной штанге в середине обильной человеческой грозди, шевелением и густотою напоминавшей пчелиный рой, но у Ивана Петровича с носа сшибли очки, он наклонился, разыскивая их на бетонных плитах, и Андрей, конечно же спрыгнул и поспешил ему на помощь. К счастью, очки нашлись даже остались целы.
Тут дверца "Субару" распахнулась, и пожилая европейка (розовая рубаха ее по-разбойничьи и очень простецки была подпоясана черным кушаком, тощие ноги обтянуты пестрыми не по возрасту брючками) вылезла из кабины и направилась прямо к ним. Обута она была пляжные шлепанцы, водить машину в такой обуви было, должно быть очень неудобно.
- Папа, держись, - вполголоса сказал Андрей. - Затевается провокация.
Но было поздно: старушонка уже приблизилась.
- День добрый, - сказала она на правильном русском языке с несколько неуверенной искательной интонацией, улыбаясь и по-собачьи заглядывая им в глаза - снизу вверх, поскольку росточек у нее был совеем небольшой. Не сочтите меня за назойливую, но я вижу, что вам нужно в аэропорт. Вы знаете, так у вас не получится, вы действуете слишком деликатно. Если хотите, могу вас подвезти. Мне все равно предстоит ехать в ту сторону. Я ждала мужа, но он не пришел.
"Ну, вляпались, - сказал себе Андрей. - Как по-русски чешет, белогвардейское охвостье!"
Особого страха он не испытывал, скорее это было игровое волнение: уж раз за тобою идет охота - значит, все правильно, просто им удалось вычислить твое переходящее "я".
- Спасибо, - застенчиво улыбаясь, проговорил Иван Петрович. - Но нам туда и обратно, багаж хотим получить.
На месте отца другой, более опытный товарищ прикинулся бы непонимающим: "Сорри? Мадам спикс хинди, урду? Ранш? Бат… в общем, с чего вы взяли, что мы понимаем по-русски? Ах, вы за нами давно наблюдаете? Ну и валите отсюда…"
- О, получить багаж? - деловито переспросила белогвардейка. - Он что же, сравнительно небольшой?
"Да, небольшой", - мысленно просигналил Андрей, пристально глядя на отца и пытаясь взять события под свой контроль.
- Нет, как раз большой, - словно извиняясь, проговорил Иван Петрович. - Холодильник.
- И вы рассчитываете, что достанете попутную машину в аэропорту? настойчиво допытывалась дама.
"Нас будут ждать там друзья!" - мучительно напрягаясь, подсказал Андрей, но отец игнорировал правила шпионской игры.
- А что, - простодушно спросил Иван Петрович, - разве это так сложно?
- Сложно - не то слово, - отчеканила белогвардейка. - Вы совсем наивные люди. Пойдемте со мной.
И, повернувшись, не глядя больше на них, решительно зашагала к своему пикапу.
Иван Петрович вопросительно посмотрел на сына, тот пожал плечами.
- Мне что? - с деланным безразличием сказал он. - Это тебя предупреждали насчет лифтов.
Тут белогвардейка, подойдя к кабине, обернулась.
- Не бойтесь меня, пожалуйста, - сказала она. - Я не заразная, я москвичка, выросла на Переяславке…
- Мы не боимся, - ответил Иван Петрович, - просто стесняемся вас затруднять.
- Да что вы, - нервно передернулась белогвардейка, - это я должна стесняться, я же сама напросилась. Вижу - наши сидят…
"Наши"… У Андрея было чуткое ухо, и он отметил, что это "наши" прозвучало не так.
Меня зовут Тамара, - сказала старушонка, - а вас?
- Иван, - ответил отец, с галантным академическим поклоном пожимая ее маленькую морщинистую лапку, - а это мой сын Андрея.
- Господи, Иван, Андрей. - Белогвардейка тихо засмеялась, - Прелесть какая… Да садитесь же, садитесь. Кабина просторная у меня, уместимся все втроем. После скажете, что это бог Тамару послал.
- Садись, сынок, ничего, - сказал Иван Петрович. - Или ты хочешь у окна?
Ноги у Андрея вдруг ослабли. Неужели вот так сразу, без подготовки, без предупреждения, начнут колоть психотропные препараты?
Тамара сняла очки, оглядела Андрея с головы до ног. Глаза у на тоже были обезьяньи, маленькие, черные, круглые, почти без белков и ресниц. Была она не так уж стара: во всяком случае не старше отца. И лицо у нее было даже привлекательное, этакая седая секретарш машинистка со следами былой красоты, если бы не портили его две темные вертикальные морщины по обе стороны рта.
- Надо же, как мальчик меня боится, - проговорила она. - Весь прямо взъерошился. Ты думаешь, я сотрудница ЦРУ? Ты такой важны мальчик, что нужно тебя стеречь?
- При чем тут ЦРУ? - буркнул Андрей. - Вы эмигрантка. И я вас не боюсь.
- Тогда в чем дело? - открыв в улыбке желтые зубы, спросил Тамара. Садись, и поехали. Не загрызу же я вас, двоих мужчин.
Поглядев по сторонам, Андрей молча кивнул отцу, забрался в кабину следом за ним, захлопнул дверцу. Внутри "Субару" выглядела еще более неказисто: диванчик был весь изодран, декоративные панели сняты, ниша для приемника пустовала, и даже крышка бардачка отсутствовала.
- Согласись, - сказала Тамара, круто выворачивая руль, - согласись, что на таких машинах агенты специальных служб не ездя И вовсе не эмигрантка я, у меня такой же советский общегражданский паспорт, как и у твоего отца. Показать?
- Спасибо, не надо, - ответил Андрей. - Мы же вам свой не показываем.
- Однако твой папа - смелый человек, - продолжала Тамара, резкими рывками выводя машину на проспект. - Не всякий на его месте решился бы сесть в мою "Субару". Ваши пугаются, шарахаются меня, как от чумной.
"Ах, все-таки "ваши", - усмехнувшись, отметил Андрей. - Ну, и где ты прячешь свои ампулы и шприцы? Неужели в багажнике?"
Он покосился на отца. Отец сидел, расслабленно опустив плечи глядя перед собой, на лице его была улыбка страдальческого облегчения.
- Мой муж - местный, - уверенно пристраиваясь к автомобиль ному потоку, говорила Тамара, - я уже много лет за границей живу, но от советского подданства не отказывалась. Муж учился в Союзе, у него диплом МГУ, он работал в департаменте ирригации, после прошлого переворота его уволили с государственной службы, сейчас он в частной компании, временно, не по профилю, но - ничего, живем.
Она умолкла, ожидая вопросов, но Тюрины молчали, и она заговорила вновь.
- У нас небольшая ферма, личное хозяйство здесь, за дамбой, мы разводим коров и свиней. Если будут проблемы с мясом… Давно вы приехали?
Иван Петрович ответил.
- И где работать будете?
Отец ответил и на этот вопрос, но с некоторой заминкой. Тамара пытливо взглянула ему в лицо.
- А что вас смущает? Что университет закрыт?
Иван Петрович признался, что это и в самом деле его смущает.
- Но боже ж ты мой, - изумилась Тамара, - да разве вы виноваты, что вас прислали? В таком же положении, как вы, сидят и голландцы, и французы, и западные немцы, и чувствуют они себя прекрасно. Кто виноват, что эти унтер-офицеры не знают, что делать с университетом? Это шайка мошенников и мародеров, дурачье и ворье, которому не с кем воевать, кроме как с подростками на улицах собственных городов…
По тому, как напряглись локоть и колено отца, которыми он касался Андрея, мальчик понял, что обсуждение этой темы отца обеспокоило.
Должно быть, Тамара и сама почувствовала, что предмет разговора лучше сменить.
- Холодильник - замечательная идея, - сказала она. - Кто надумал? Мама? Передайте ей, что она молодец. Но выцарапать его будет не так-то просто. Нужно расположить к себе, вы меня понимаете?
- Мы захватили с собой сувениры, - ответил Иван Петрович, приподымая матерчатую сумку. - Ложки деревянные, еще кое-что…
- Матрешки, наверно? - улыбаясь, подсказала Тамара. - Все это очень мило, но… поймите меня правильно, они же бедные люди. Вот что: я вам, пожалуй, помогу. У меня с собой есть блок сигарет "Три пятерки", здесь их почему-то считают престижными. Знаете, приходит человек на прием в канцелярию и вместо визитной карточки выкладывает на стол пачку "Пять-пять-пять", то есть не пачку, а только коробочку, в которой всего лишь две сигареты. Одну проситель важно предлагает клерку, другую либо сам закуривает, либо забывает вместе с коробочкой на столе. И тем самым подтверждает свою репутацию. На черном рынке у этих сигарет совершенно несуразная цена.
- Давайте мы у вас их купим, - сказал Иван Петрович. - Нам уже выдали деньги.
- И вы не знаете, куда их девать? - Тамара снова засмеялась. Поберегите. Позже, когда хорошо познакомимся, я подскажу вам, на что их можно с пользой истратить. А с сигаретами потом разберемся. Договорились? Могу же я оказать соотечественникам маленькую услугу!
Андрей был разочарован: белогвардейская женщина не проявляла и малейшего интереса к Эндрю Флейму. Похоже, она даже не подозревала, кого везет в своей задрипанной машине. И вместо того чтобы выуживать сведения и запутывать в сети, без умолку говорила сама.
- Сперва на стенку готова была лезть. Жарко, дико все… Правда, мы не сразу сюда приехали - из-за политического положения. Долго мыкались по третьим странам, перебивались случайными заработками, а потом была объявлена всеобщая амнистия, и Жора решил вернуться Жора - мой муж, я его так зову… Но амнистия амнистией, а московский диплом признавать отказались, целую комиссию ему пришлось пройти, унизительная процедура. Ну да ладно… После разбогатели немного, нет - лучше сказать, разжились, обустроились, обзавелись хозяйством. И опять не слава богу: прошлой осенью уволили Жору из департамента, никак не могут простить, что учился в Союзе. Удивляюсь, когда читаю московские газеты: все в них пишут, что мы здесь страшно демократические, пробы негде ставить…
- Ну, на это, наверно, есть какие-то высшие соображения… неуверенно возразил отец.
- А наши с вами, значит, низшие? - быстро, как кошка лапкой, царапнула вопросом белогвардейка.
Отец ничего не ответил.
Миновали последние кварталы многоэтажного города, проскочили под насыпью, и в окно повеяло тонким ароматом. Иван Петрович зашевелился, потянул носом.
- Что это так пахнет? - спросил он.
- Апельсиновые рощи цветут, - безразлично ответила Тамара. Пикапчик мчался, бренча, по рыжему шоссе, и в кабине плескался душистый ветер. На кочковатом лугу, повернувшись мордой к дороге, стояла корова, обыкновенная красная буренка, она растопырила ноги, рога и уши с таким ошалелым видом, как будто ее только что сбросили с парашютом.
11
Всё прошло как нельзя более гладко. Желто-синий блок "555" открыл сердца работников аэропорта. Десять оборванцев вынесли тяжелый ящик на руках и легко, как мешок с травой, забросили его в кузов пикапа. Тамара не позволила Тюриным даже подержать брезентовый полог "Субару".
- Пожалуйста, не надо, - сказала она с какой-то непонятной враждебностью.
Вся операция "Смоленск" заняла в аэропорту не более пятнадцати минут, и Андрей так и не успел взглянуть на меднотрубную карту на дальней стене главного зала.
- Ну вот, а ты говорил: "Провокация", - добродушно сказал отец когда Тамара, доставив их к подножию "Саншайна" и помахав обезьяньей лапкой, укатила.
- А никакой провокации и быть не могло, - возразил Андрей. - Просто гражданочка поняла, что здесь ей ничего не обломится. А то, что она работает на три разведки, я тебе гарантирую.
- Не знаю, не знаю, - сказал отец. - Хороший человек, и говорит от души.
Собственно, Андрей и сам не думал, что старушка работает на три разведки, но так уж сказалось, и теперь стыдно было отступать.
- И все равно картоночку лучше выбросить, - упрямо сказал он отцу.
Отец послушно достал из нагрудного кармана визитную карточку Тамары, скомкал ее и бросил в угол, где наметена была куча мусора.
- Ни фига себе конспиратор! - Андрей посмотрел на отца, покачал головой и, подобрав карточку, развернул ее, посмотрел.
Там было написано: "Миссис Тамара Маймон Уиллз, Белависта-хауз. Сикст майл" - и обозначены два телефона. "Звонить вы мне вряд ли станете, сказала в аэропорту Тамара, - это чистая формальность".
- Представляю, как мать обрадуется, - проговорил Иван Петрович, вкантовывая ящик в лифт.
Мама Люда и в самом деле обрадовалась, даже затанцевала.
- Привезли, золотые мои мужички, умнички вы мои! Как же это вам удалось? Ладно, ладно, после расскажете. Все расскажете, по минуткам, уж мы с Настенькой будем слушать вас, как я не знаю кого! Давайте распакуем скорее, пока этого хрумзеля нет, надо проверить, не растрясли ли в дороге. Он со службы явится, а холодильник уже горит.
Втроем затащили ящик на кухню, распороли швы, сняли холстину, разрезали ножом картон, открыли дверцу "Смоленска" - все цело внутри, поленья колбасы вроде даже еще прохладные.
- А говорит, пошлину надо платить в десятикратном размере! - язвительно сказала Людмила Павловна, обернувшись в сторону хозяйских дверей, - Сам плати, хрумзель! Ну, включайте скорее.
- А компрессор освободить? - спросил Андрей. - Об этом ты, конечно, не подумала? "Включайте, включайте…" Включалка нашлась.
Ему приятно было, что они с отцом выполнили-таки свою мужскую работу, поэтому он говорил с матерью ворчливо, но снисходительно. И она поняла это и растрогалась: поднялась на цыпочки и погладила Андрея по голове. Он и это ей простил, такое в его душе наступило затишье.
Наконец все было готово. Отец воткнул вилку в свободную розетку, лампочка внутри зажглась, но урчания не последовало. Минуту все молча ждали, потом Андрея осенило, он протянул руку и поставил вертушку на "норму". И тут же зарокотал мотор.
- Ур-ра! - закричали все, включая Настасью.
"Смоленск" придавал всему происходящему с ними какую-то основательность. Рядом с большим, как троллейбус, рефрижератором "хрумзеля" (мама Люда была мастерица на такие словечки) он выглядел, как ишачок рядом с битюгом. Но зато сиял новизной, тот, матвеевский, был даже не белого, а какого-то бетонного цвета. Правда, работал молча, а наш урчал.
Заполненный "Смоленск" приобрел совсем домашний вид. Любуясь своим маленьким хозяйством, Тюрины столпились вокруг. Самое время было произносить речи.
- Как русская печка, - заметил Иван Петрович, не подобрав, должно быть, у князя Щербатова ничего подходящего. - Только наоборот.
- Это - наша жизнь, - торжественно сказала Людмила Павловна, - без этого мы бы просто пропали. Вы с папкой молодцы, вал медали надо вручить…
- За взятие "Смоленска"! - сострил Андрей, и все рассмеялись так дружно, что он покраснел от удовольствия.
А Настя еще несколько раз повторила: "За взятие "Смоленска"!" И не в силах придумать что-нибудь столь же остроумное, но, ощущая неудержимое желание растянуть, продлить момент всеобщего веселья, стала говорить разные глупости.
- Теперь еще мяса достать бы - и заживем, - мечтательно проговорила Людмила Павловна. - Я вам и нажарю, и напарю, можно даже не здесь, чтоб хозяина не нервировать, можно и в нашей ванной, там кафельный пол, и розетки имеются.
- Ох, ох! - подзадорил ее Иван Петрович. - А размечталась-то, расхвасталась, стряпуха Яниха!
- А что? - довольно смеясь, отвечала мама Люда. - Зелень кое-какую имеем: щавелек, редиска. Картошки и хлеба, правда, нет, но ничего, проживем. Ведь где-то люди хлеб берут, я в офисе видела у одной белый хлеб, настоящий.
- Там своя пекарня, - сказал отец.
- А мы что, чужие? Пойду к самому советнику, раз вы говорите, что он такой хороший. Не может он отказать матери двоих детей. - Она вздохнула от избытка чувств. - Ну, ладно, все это пустое. Рассказывайте, как доехали, как получили, как обратно везли, все па порядку.
И в это время в замок входной двери вставили ключ. Все притихли. Андрей поежился от неприятного предчувствия. Ох, не стоила так бурно радоваться, даром это никогда не проходит…
Вошел Матвеев, темный и хмурый, непривычно парадный, в белой рубашке при галстуке, в брюках полной длины, с желтым тощим портфелем в руке.
- Добрый день! - приветливо сказала Людмила. - Со службы уже?
Матвеев что-то пробурчал и, глядя под ноги, прошел к себе. Людмила и Иван Петрович молча переглянулись.
- Уйдемте, ребятки, - шепотом сказала мама Люда. - Не будем мозолить глаза.
Они ушли в свою комнату, сели на кровати друг напротив друга, как в поезде…
- Дурной какой дядька, - все еще по инерции веселья проговорила Настя. - У него, наверно, электроциты разрушили косвенный мозг.
Никто даже не улыбнулся.
Вдруг на кухне что-то грохнуло, по коридору застучали шаги - и без стука, настежь распахнув дверь, к Тюриным ворвался хозяин. Лицо у и зубы него было плоское, передернутое, страшно белели белки глаз.
- Эт-то как понимать? - задыхаясь, спросил он. - Это что за самоуправство?
- Вы не волнуйтесь, - поднимаясь, сказал Иван Петрович. - Если мешает, мы его сейчас сюда перетащим.
- А я и не волнуюсь! - высоким страдальческим голосом вскричал Матвеев. - Это вам придется поволноваться! Капитально устроиться вздумали? Не выйдет, господа! Немедленно выматывайтесь отсюда! За простачка меня принимаете? Приехали на готовенькое! Рвачи. Это я квалифицирую как заместитель старшего группы! Рвачи.
- Послушайте, Володя, - побледнев, Людмила тоже встала, - но это неприлично! Уж если кто и рвач… Один, как волк, в огромной квартире, а у нас все-таки двое детей…
- Ах, вот так! - Матвеев трагически захохотал. - Значит, я все правильно вычислил! Значит, именно такая задумка - меня уплотнить! И не мечтайте! Я еще разберусь, кто это вбил вам в голову, что меня не продлевают. Я еще выясню, кто это сеет клеветнические слухи! И не меч-тай-те! Я еще вас тут пересижу! А ну, давайте ключ.
Людмила машинально сунула руку в карман передника. Матвеев шагнул к ней навстречу с судорожно протянутой рукой. Рот его был приоткрыт, вставные зубы сбоку синели.
- Давайте, давайте! Иначе ваш холодильник через минуту окажется вверх тормашками на площадке вместе со всем содержимым!
- Ваня! - вскрикнула Людмила, отступая в угол. - Ваня, беги скорей к Звягину.
- А что мне Звягин! - Матвеев продолжал на нее надвигаться. - Давайте ключ, не принуждайте меня к решительным мерам! Я человек слова, я шутить не люблю!
Настасья заплакала.
- Отдай ему, Мила, - сказал Иван Петрович. - Тут дело не в ключе.
Мама Люда молча протянула Матвееву ключ, нагнулась к Настасье, которая завалилась бочком на кровать и плакала, уткнувшись в горчичное покрывало.
- Вот, - удовлетворенно сказал Матвеев, пряча ключ в нагрудный карман. - Теперь не засидитесь. А за "волка" вы еще ответите, причем на достаточно высоком уровне.
И, оставив дверь распахнутой, ушел.
- Слушай, - нервно смеясь, сказала Людмила, - у него и вправду разрушен косвенный мозг. Что будем делать?
- Переезжать в гостиницу, конечно, - ответил Иван Петрович, - и как можно скорее. Мне вас тут страшно будет по утрам оставлять.
С кухни послышался противный скрежет бетона, по которому тащат металлолом.
- Беги! - вскрикнула Людмила. - Он же вещь изуродует!
- Что мне с ним, драться? - спросил Иван Петрович. - Заграница все-таки. И потом это же не Баныкин.