- Вася? - с неожиданной улыбкой посмотрел на Васю Андрюшка.
- А что такого? - чуть вспетушился Вася.
- Да ничего, так. У меня здесь есть друг Васька, лечим его стрептомициновой эмульсией, а он не понимает, клюётся и кричит…
- Это кто же такой? - спросил Вася.
- Васька-то? Чайка… Нашли его с отцом в скалах с перебитым крылом. Бегал по камням, волоча одно крыло, а взлететь не мог. Едва поймали. Щипался, дёргался. А сейчас ничего, выздоравливает, набирается сил. Аппетит у него прямо волчий: покупаем ему солёную рыбу, сыр, булки… Скоро разоримся на Ваське… Ой, прости меня. Я тебя не обидел?
- Ничего, - Вася засмеялся. - Мы с ним тёзки… А тебя зовут Андреем?
- Угадал! - Андрюшка торжественно поднял зеленоватую бутылку. - В таком случае, леди и джентльмены, я предлагаю тост за знакомство, за здоровье всех нас, за всех дельфинов и чаек этого моря… - Они звонко чокнулись с Андрюшкой, с его бутылкой, и выпили. - А теперь - наверх!
Однако он не ринулся первым, а пропустил вперёд Иру с Васей. Что-то в нём, в этом Андрюшке, было от Саньки, подумал Вася. Доброта, что ли?
На теплоход, откуда ни возьмись, с пронзительными криками налетели чайки. Налетели, как пираты. Их было много - штук двадцать. Тугие, белые, с чёрными краешками крылья со свистом резали воздух. Смеясь и весело вскрикивая, пассажиры с кормы кидали чайкам еду.
Поджав розовые лапки, чайки то высоко парили, оглядывая зоркими глазками теплоход, и развивали такую скорость, что запросто обгоняли его, то стремительно падали вниз и на лету хватали сильными хищными клювами, созданными для ловли живой рыбы, кукурузные хлопья, куски булочек, печенья, вафель.
- Ой, Вась, я тоже хочу покормить! - захныкала Ира.
- У меня ничего нет… Я сбегаю к маме, - ответил Вася и бросился было к салону, однако быстрая рука Андрюшки схватила его за ремень.
- Никаких мам! Сейчас притащу! - он снова кинулся в бар и через несколько минут вернулся.
Чайки, к счастью, ещё не наелись и продолжали преследовать теплоход, а продовольственные ресурсы добросердечных пассажиров кончались, так что Андрюшка прибыл вовремя. Он разорвал обёртку пачки с печеньем, дал Ире и Васе, и они, ломая печенье на куски, стали швырять вверх, в свистящий, насыщенный моросью воздух.
Ни один кусочек печенья не был брошен напрасно и не утонул в море: острые птичьи глаза всё видели и замечали. Если не успевали схватить на лету, садились на воду, подбирали и, судорожно дёргая головками, проталкивали внутрь и заглатывали. Чайки заметно подтянулись, держались плотной тучкой за кормой и едва ли не из рук выхватывали пищу.
Ребята в пять минут скормили чайкам печенье. Бросать уже было нечего, но ещё долго чайки летели за судном с капризно-требовательными криками, потом одна за другой стали отставать, удаляться в открытое море.
- Давайте ещё купим еду для них? - предложила Ира.
- Хорошенького понемножку! - ответил Андрюшка. - А то совсем разучатся ловить рыбу… Кем они тогда станут? Курортными попрошайками. Мы за своего Ваську боимся.
Всё резче и круче закручивались гребни волн, всё сильней покачивало "Иван Айвазовский", и Вася с беспокойством подумал о маме: как там она?
Радиоэкскурсовод давно кончил рассказ о Новом Свете и Судаке, о бывших царских угодьях, дворцах и прославленных марках вин, о посёлках на берегу, о размытых расстоянием и мглой горах, скалах и хребтах, о выжженных солнцем долинах, смутно видневшихся по правому борту. Кончился рассказ о древнем Судаке, и над вспененным морем громко разносилась музыка из популярных оперетт.
- Вон он, сейчас придём, - сказал Андрюшка, и Вася увидел впереди, за белыми гребнями волн, за серыми просторами галечных пляжей, за светлыми корпусами санаториев и домиками городка давно знакомую по картинам и фотографиям уходящую вверх тёмную, острую скалу, как-то неестественно, странно, красиво и грозно вписанную в ярко-голубое небо, и на ней хорошо были видны крепостные стены и башни с зубцами.
Вася дёрнул Иру.
- Подходим! Айда к своим.
В салоне уже многих укачало, какие-то девчонки дремали, привалившись к плечам матерей, да и Васина мама прислонилась к папе.
Переваливаясь с волны на волну, вздрагивая и зарываясь носом в воду, "Иван Айвазовский" подошёл к причалу.
Глава 20. Крепость на скале
Выскочив на причал, Вася стал искать глазами Андрюшку. Тот шёл по берегу с отцом. Вася догнал его.
- Андрей, полезем к крепости?
- Времени маловато… Я бы хотел с папой…
- Я останусь здесь, а вы бегите, а то не успеете, - сказал ему отец, - теплоход никого ждать не будет.
В это время к ним подошли Ира с Иваном Степановичем и Васины родители; его мама, молчаливая, с бледным лицом, отказалась идти к крепости. Познакомились с Андрюшкиным отцом, Петром Петровичем, выпили на набережной по кружке хлебного кваса, и все, кроме Васиной мамы и Андрюшкиного отца, зашагали к крепости.
Шествие возглавлял Ирин дед в яркой непромокаемой куртке, джинсах и кедах. За дедом следовал Васин папа, а мальчишки с Ирой шли своей обособленной группкой.
Шли в гору, глотая свежий ветерок, говоря о чём попало, перескакивая с пятого на десятое. Ира была оживлённая, весёлая, то и дело закатывалась смехом, да таким, что слёзы брызгали.
Она внимательно поглядывала на Андрюшку, старалась не отстать от него ни на шаг, и Васе было чуточку обидно. Будто она одна с Андрюшкой.
Не вытерпев, Вася прервал её:
- А чего твой отец не пошёл с нами? Не здоров?
- Какое там здоровье, - угрюмо сказал Андрюшка, - три инфаркта уже было, лезть в гору ему нельзя. Врачи вообще отговаривали от поездки на юг. Не согласился, поехал…
Васин папа, отставший от деда и шедший с ребятами, вздохнул и спросил:
- Сколько отцу лет?
- Пятьдесят один… Любит он эти места, когда-то студентом практику здесь проходил, тут ведь столько минералов, до сих пор коллекцию бережёт, и маму когда-то встретил здесь, тоже была студенткой, микропалеонтологией занималась и искала на пляжах разные окаменелости и отпечатки древних моллюсков… Не смогла с нами поехать.
- А папа, наверно, геолог?
- Минералог. Он весь Союз объездил, излазил… И всему, виновником знаете кто? Кара-Даг! Если бы не он, неизвестно, кем бы стал отец. Ещё до войны привезли его родители в Кара-Дагский. Он увидел на пляжах такие красивые самоцветы, столько всего наслышался о них от знающих людей, что никогда потом не мог забыть о здешних камушках, и пошёл по этой части…
Ира чутко слушала его. Как будто всё, что говорил Андрюшка, было очень важно ей.
- Ему бы с моей мамой поговорить! - сказал Вася. - Мама тоже не может без этих камней, спит и во сне видит разные там ферлампиксы, холцедоны, агаты…
- Ой, мальчики, какие стены и ворота! - закричала Ира. - Вот это крепость! Не то что мы с Васькой строили!
Перед ними стояли громадные толстые ворота и длинная стена с массивными квадратными башнями, сложенными из крупного, потемневшего от столетий кирпича. Кое-где стена была разобрана, башни с зубцами наполовину разрушены, но всё равно от крепости веяло давней боевой мощью. Стена уходила влево и вправо от ворот по крутым склонам, надёжно опоясывая зелёную гору, а вернее сказать - огромную скалу, нависшую над морем и городком.
Вот остатки глубокого рва возле стен - некогда он был заполнен водой, чтобы не подступился враг к крепости, а врагов было хоть отбавляй: хазары, татары, турки…
- Малышня, в крепость! - Иван Степанович помахал ленточкой билетов. - Сейчас поднимется мост, захлопнутся ворота, и вы не успеете проскочить!
Все со смехом ринулись к нему, проскочили - и некогда стоявший здесь мост с железным скрежещущим механизмом не успел подняться. Вошли в высокий, закруглённый вверху проём, где когда-то висели дубовые, обитые кованым железом ворота…
"Вот бы Саньку сюда! - подумал Вася. - Уж он бы взобрался на эти стены или на какую-нибудь башню. И решил бы что-нибудь похожее построить на садовом участке".
Солнце ударило Васе в глаза. Оно осветило бугристое, пустынное пространство, где когда-то располагался богатый многоголосый город, населённый генуэзцами, греками, византийцами, к причалам которого подходили на туго надутых парусах суда из Турции, Италии и Африки, шумели праздники и ярко одетые купцы приценялись к товарам на рынке…
На обширном пустыре, заросшем полынью, овсюгом и одуванчиками, были видны развалины строений, мечеть с куполом, и молча стояли, охраняя тишину, тяжёлые зубчатые башни, а на горе мрачно и величественно высились обломки Консульского замка.
Иван Степанович вытащил из сумки альбом и принялся рисовать.
Папа держался чуть особняком, разглядывал стены и обломки башен, читал надписи на латинском языке на вделанных в них металлических плитах. Потом подозвал Васю.
- Видишь, на самой вершине горы Дозорная башня? С неё далеко было видно - и вражеский флот на море, и орды кочевников на суше.
- Ты что, был там?
Папа кивнул:
- Был. Лет двадцать назад, когда впервые приехал в Кара-Дагский. Забрался на эту башню с приятелем - она полуобвалилась, плоские камни едва держались… Зачем залезли? По молодости. Было перед кем похвастаться - какие смельчаки!
- И нам бы забраться туда! - громко сказал Вася, чтобы Андрюшка с Ирой услышали. - Вот бы увидели далеко. Полезли?
- Ты не понял папу, - проговорил Андрюшка.
- Ошибаешься, больше чем надо понял! - возразил Вася, недовольный тем, что как-то уж слишком уверенно и по-хозяйски стал вести себя Андрюшка. - Всё, что им было можно, нам нельзя!
- Ребятки, пора закругляться. - Папа глянул на часы. - Двинули!
Вася с родителями уселся в кормовом салоне. Скоро Васе стало скучно, и он в поисках Андрюшки пошёл бродить по качающемуся судну. За ним и мама с папой поднялись и встали у открытого борта. К ним подошёл Пётр Петрович.
- Пошли за леденцами: твоя мама и Ира в неважном состоянии! В шторм леденцы - первейшая еда! - сказал Андрюшка, и они с Васей кинулись в бар.
Вася нечаянно увидел в длинном зеркале своё веснушчато-пёстрое лицо с беззащитно-грустными губами и отвёл в сторону глаза: да, что-то подловил в нём Иркин дед и никуда от этого не денешься…
Леденцов в баре уже не было. Сбегали в носовой салон: Ира уткнулась в грудь Ивана Степановича, и он осторожно поддерживал её рукой. Вася хотел тронуть её за плечо, но Андрюшка потащил его назад:
- Пошли. Мы с тобой не видели её… Ясно?
Потом Андрюшка ушёл к своему отцу, а Вася - к родителям.
Ему жаль было Иру: чуть ветер, чуть волна - и уже укачало. Ну что с неё возьмёшь? И не нужно на неё всерьёз обижаться…
Уже неподалёку от Кара-Дагского, возле Золотых ворот, Андрюшка разыскал Васю.
- Давай будем ходить друг к другу и вместе купаться?
- Давай! - Вася посмотрел в его остроносое, загорелое лицо. - И к Хамелеону сходим, и на Южный перевал, и на Святую… Я знаю туда все дороги. Папа целый день занят…
- Сходим. Слушай, Вась… - сказал Андрей. - Я сегодня слышал, как твой отец рассказывал о своей статье. Как же так могло случиться? Ведь Коковихин дал верную команду, а вахтенный механик перепутал её, и траулер врезался в проходивший рядом корабль. Капитан был прав, дал верную команду, а выходит, он главный виновник аварии. Твой отец сказал, что его списали на берег и могут отдать под суд… Как же так?
На Васю в упор смотрели Андрюшкины глаза.
Вася смутился. Он ничего этого не знал. Ну, знал в двух-трёх словах суть всего, а этого не знал. Хоть убей его - не знал!
Он отвёл от Андрюшки глаза:
- Знал бы ты папину работу…
Вася постарался ничем не выдать себя. Теперь-то ему стало ясно, почему папа решил писать не о том, что ему поручили, а об этом капитане, почему так напряжённо работал дома и не хотел ехать с ними в Кара-Дагский. Теперь-то всё ясно!
Как же он, Вася, не догадался раньше расспросить обо всём у папы? Как же так?
Глава 21. Скука
Альке было скучно без Васи. А почему - и не совсем понятно. Скуку Алька почувствовал не сразу, а часа через два-три после отхода "Ивана Айвазовского". Алька даже немного обиделся на отца, но обида тоже пришла не сразу. Видно, главное всегда приходит не сразу, а потом. Когда отец на его глазах выругал Тайку за то, что она хотела поехать в Судак, Алька чуть-чуть злорадствовал. Давно пора отцу взяться за неё… Отец отказался от приглашения Васькиного папы составить им компанию, и Алька слегка огорчился: чего всё время торчать на одном месте? Ведь ничего почти не видели, кроме Кара-Дагского!
Ни Тайке, ни ему не удалось поехать. Стоило сестре заикнуться, что хочет поехать, как отец выразительно посмотрел на неё и сказал: "Поедем попозже и всей семьёй". Тайка, как всегда, стала настаивать, и отец сказал: "Они могут подумать, будто с нами тебе неинтересно туда ехать, а разве это так?" "И так, и не так, - дерзко ответила сестра, - с Ирой мне куда интересней, чем с моими родными братцами, дома осточертели вот так!" "Всё, - сказал отец, - можешь ехать с ними, но больше я тебя никуда не пущу. В последнее время ты стала слишком самостоятельная, и мне не раз приходилось краснеть за тебя…" "За что отцу приходилось краснеть?" - подумал Алька, стал вспоминать, но ничего не вспомнил. Алька почему-то был уверен, что если бы он попросил отца - а попросил бы он не так прямо и грубо, - отец отпустил бы его. Вся беда была в том, что никто не позвал его в эту поездку.
И когда теплоход, переваливаясь с волны на волну, ушёл в открытое море, Алька понял, что ему давно пора забыть о Ваське. Для этого надо было немедленно сдружиться с ребятами, равными ему по возрасту и, как говорится, по интересам. После того как он ловко вывернулся из труднейшего положения на рыбацком дворе и сделал всё, что просил его отец - потом он очень хвалил Альку за это, - ему всё было легко и просто.
На балюстраде набережной сидел парень его лет, круглолицый, в зелёных шортах, и ел мороженое. Алька подошёл к нему и спросил:
- Ты где отдыхаешь? У нас? - Алька кивнул на парк и столовую.
- Я - дикарём, а тебе чего? - Парень спрыгнул с балюстрады и пошёл от него.
- Хмырь! - Алька сплюнул. - Включай третью скорость, а то догоню! Шею намну!
Увидев, как какой-то мальчишка в жёлтой водолазке бросает в море камни, Алька сбежал к нему, кинул в воду кусок доски и сказал:
- Давай не просто бросать, а попадать… Огонь береговых батарей! - Алька швырнул увесистый камень - фонтан встал дальше доски-корабля, потом был недолёт и ещё перелёт. - Ну твоя очередь! Тебя как зовут?
- Коля… Пойду обедать. Мама ждёт… В другой раз! - Мальчишка побежал с пляжа.
"Что-то мне не везёт, - подумал Алька. - Боятся меня, что ли?" От нечего делать он пошёл по набережной, увидел толпу возле скамейки и сразу догадался: опять торговцы…
Алька умело вплёлся в эту толпу. Здесь он не скучал: с интересом наблюдал, как взбудораженные женщины прикладывают к платью или вешают на шею цепочки с кулонами… Две разряженные тётки даже поругались, желая купить один и тот же перстень с большим сердоликом тёмно-красного цвета. И опять в бумажниках уже знакомых Альке модно одетых парней исчезали вкусно, как вафли, похрустывавшие красные десятки, фиолетовые четвертные и зелёные полусотенные бумаги. Состоятельные люди!
Один из этих людей, красногубый, крепкоплечий парень с тонкими усиками, подмигнул Альке:
- С папой-мамой отдыхаем? В море заплывать не пускают?
Слова задели Альку. Щёки его зажглись.
- А я не спрашиваю их.
- Так и надо. Самостоятельность - первейшее дело!
Алька кивнул и оживился: разговор был не стандартный.
- А я, брат, помираю с голоду… Работа - не оторваться… Не принёс бы мне пирожков?
Алька помедлил: согласиться или нет? Зачем ему прислуживать этому частнику? Да ведь не трудно же! И парень может подумать, что Алька робкий, всё с папой-мамой.
- Могу, - ответил Алька, почувствовал в своей руке трёшку и пошёл к палатке, где человек тридцать ждали и с интересом наблюдали, как поджариваются в кипящем масле пирожки. Алька купил без очереди, раза три привычно огрызнувшись, и побежал обратно. Теперь он был вроде бы немножко свой и, оттеснив покупательниц, вручил красногубому парню пакет с пирожками и сдачу.
- А ты быстрый! - удивился тот. - Свои люди за прилавком?
- Свои, - соврал Алька.
- Сдачу - себе…
- Не надо! - Алька залился краской и стал отдавать парню деньги - один старый измятый рубль, один тяжёлый, юбилейный, и несколько монеток. Он никогда так не зарабатывал деньги, и вообще - не бедняк! И если парень думает, что осчастливил его - глубоко ошибается.
- Бери, говорю… Ты обижаешь меня… Ну?
- Да не нужны они мне… У меня свои есть, - заупрямился Алька.
- Свои своими, - парень глянул на него с таким удивлением, что Алька заколебался. - Я думал, ты без лишних предрассудков… Бери! - приказал он.
И Алька взял. Опустил в карман. И только он это сделал, как за его спиной послышался негромкий голос:
- Товарищи, прошу разойтись!
Красногубый, жующий Алькины пирожки, вздрогнул и стал судорожно отбирать у женщин свой товар.
Парень быстро исчез, разошлись покупатели, Алька не знал, что делать теперь, куда деть себя. И неизвестно, чем бы он занялся, если бы не увидел Макарку.
Тот вразвалку брёл по набережной и ел горох в стручках: засовывал в рот стручок, сжимал зубы, вытягивал за краешек. Горошины оставались во рту, а зелёную шелуху он выбрасывал под ноги. В другой бы день Алька и внимания на него не обратил, но сегодня и Макарка сгодится!
- Макар, привет! Куда идёшь? - остановил его Алька.
- Да никуда… - тот насупился и отвернулся: этот самый Алька перехватил у Семёна его, Макаркину, рыбу да и посмеивался над ним. - А тебе чего?
- Да ничего. Дай горошку.
Макарка не очень охотно запустил в карман руку и вытащил всего четыре, да и то не очень полных стручка.
- Пошли поговорим… Ты всё здесь знаешь, а я кто? Новичок…
Макарка насмешливо гыкнул:
- Новичок, а стоишь не пятачок! О чём с тобой говорить-то?