- Найдём… Мороженого хочешь? Какое тебе?
- Сливочное, - тотчас потеплевшим голосом отозвался Макарка, ужасно любивший всё сладкое, но жалевший тратить свои "велосипедные" деньги на сласти.
Алька купил по стаканчику мороженого и, пока ели, подумал, что неплохо бы для закрепления их дружбы позвать его к себе домой.
Правда, бабка могла бы, ничего не объясняя, просто выгнать Макара. Ясное дело, такой не ровня ему. И всё-таки Макарка был очень нужен ему сейчас, и Алька позвал.
Макарка, чуть помедлив, согласился. Он привык, что отдыхающее шефствуют над ним: подкармливают, угощают сладким, дарят кое-что; привык жаловаться на свою полусиротскую жизнь, чтобы отдыхающие были щедрей. И действовало.
Алька привёл его к себе и показал две большие комнаты на втором этаже.
- Лучший корпус, - с уважением сказал Макарка. - Артистократический. Все в него рвутся, да не всем удаётся… А у вас целых два номера и на втором этаже… Твой отец часом не министер?
- Пока нет, а вот я постараюсь быть министером. - Алька поглядывал на уродливо громадные уши и никогда не чищенные зубы… - Располагайся, как дома… - Он широким жестом показал Макарке на глубокое плетёное кресло-качалку на балконе перед столиком. - Я принесу что-нибудь пожевать… Ты жвачку любишь?
- Жевал несколько разов. Мятную - рот холодит. Угощали отдыхающие, - вздохнул Макарка. - Где у нас её возьмёшь?
Пока Алька ходил по комнатам, Макарка сидел в кресле, для форса закинув ногу на ногу, сидел и потихоньку приходил в себя. "Вот это живут! - думал он, вспоминая виденное в комнатах. - Бывают же такие счастливцы!"
На столе в одной комнате сверкал и пускал зайчики никелированной отделкой японский кассетный магнитофон; когда Алька зачем-то открыл дверку шкафа, Макарка увидел там такое множество висевших на плечиках и лежавших в ящиках многоцветных рубах и маек, что у него дух захватило: ему бы одну такую - ходил бы как настоящий курортник! На столике лежала длинная серая труба… Подзорная, что ли? Макарка робко взял её в руки, увидел стёкла впереди и сзади, наставил трубу на темневшее меж кипарисами море и стал крутить более широкую трубку, наводя фокус, и море приблизилось к нему. Он вдруг поймал шлюпку. "Ой, Митька!" - вскрикнул Макарка, увидев в ней спасателя в плавках, с сигаретой, зажатой в углу рта…
Ему бы, Макарке, такую подзорную трубу!
На балкон вышел Алька с тарелкой красной черешни.
- Угощайся, мама только что принесла.
Макарку никогда так церемонно не угощали. Он положил в рот три ягоды, медленно съел их и спросил:
- А у тебя есть велосипед?
- У кого же его нет! Спросил бы про автомашину, так у меня её пока что нет, но у папы есть новенькая чёрная "Волга". Ты давай ешь. Хочешь лимонада? Я сейчас принесу.
Алька включил магнитофон, в комнате мягко и нежно зазвучала музыка и поплыла через балкон к морю. Алька вернулся и поставил перед Макаркой тарелку с большим куском пахучего торта с затейливым шоколадным узором и бутылку лимонада.
- Работай!
Макарка пил из стакана холодный, приятно покалывающий нёбо лимонад и вдруг представил, что он, Макарка, он, а не Алька - сын Виктора Михайловича, и у него есть свой велосипед, и отец возит его на чёрной "Волге" по городу, и дома у него полно всяких игрушек - подзорных труб, пистолетов, удочек, ружей… Что ни попроси у отца - всё купит или где-нибудь достанет, потому что у него куча денег… У Альки всё есть, а у Макарки ничего - разве это справедливо?
- А ты нескучно живёшь, - Алька зевнул и отпил глоток лимонада. - Я тоже не люблю скучать, заходи ко мне, будем вместе купаться и загорать… Ты вот не старше Васьки, а куда живей его!.. С тобой интересно.
Макарка внимательно слушал и думал: "К чему он клонит? Чего он хочет от меня?" Он привык, что ничего в жизни не делается просто так, даром. А Алька ни к чему не клонил, просто размышлял.
Вошёл отец Альки, молодой, в шортах, похожий на парня. Он первым поздоровался с Макаркой и стал расспрашивать, у кого из местных можно купить хорошие камни, какое сухое вино у них считается лучшим.
Виктор Михайлович спрашивал, Макарка отвечал, и ему приятно было отвечать человеку, у которого была собственная "Волга". Потом высунула на балкон голову Алькина бабка - толстые щёки сердито отвисли, глазищи подозрительные, и, окинув Макарку с головы до ног неодобрительным взглядом, исчезла. Зато Алькина мать, тоже на минуту заглянувшая на балкон, очень мягко и любезно улыбнулась Макарке, и он невольно вздохнул: "Какая добрая и красивая у Альки мамка, небось ни разу не орала на него, не хлестала по лицу мокрым полотенцем…"
На прощанье Алька подарил Макарке две пластинки жвачки с рычащим тигром на этикетке. Макарка крикнул: "Спасибочко" - и убежал.
Алька сидел на каменной ограде у причала и ждал "Иван Айвазовский". Море шумело, белая пена гуляла по гальке, и валы то отступали, то набрасывались на берег. Ждал он долго. Наконец на горизонте появилась точка. Она всё росла, увеличивалась и превратилась в теплоход. Он шёл к Кара-Дагскому, сильно зарываясь в волну и качаясь. На причале его встречали ожидавшие. Алька сидел на ограде и слушал, как медленно бьётся его сердце, - ему очень хотелось увидеть Ваську.
Вначале Алька увидел художника, бледнолицую Иру и Васькиных родителей с незнакомым худощавым мужчиной в синей куртке. А вон и Васька. Он шёл легко и бодро вместе с каким-то мальчишкой - длинным, темноволосым и тощим; тот что-то втолковывал ему, и Васька кивал головой и время от времени подпрыгивал от удовольствия…
Альке стало неприятно.
Глава 22. Далеко не детская история
Васе было весело с Андрюшкой, пока они шли от причала, потом через парк, но как только Вася остался один, ему стало не по себе. Сколько раз слышал он, как папа разговаривал с мамой об этом самом Коковихине, как они горячились и спорили, но ему, Васе, всё это было до лампочки или, как теперь говорят, до форточки. Он даже не понял до конца, в чём там дело, и совершенно случайно узнал от постороннего мальчишки!
Они шли к своему корпусу - мама всё ещё бледная после качки и чуть пошатываясь, папа - со всей кладью. Вася был мрачный и тихий. Он попробовал ответить себе, почему всё это узнал не от папы. Ну, во-первых, потому, что очень не хотел ехать сюда; во-вторых, не привык влезать в папины дела. Но это же было такое необычное дело!
Как же он ничего не расспросил у папы?
Даже самому стало странно. Васе вспомнилось всё, что говорил ему в глаза Алька о нём и каким изобразил на холсте Иван Степанович. В этом, наверно, всё дело!
С этой минуты Вася только и думал, как бы поподробней узнать у папы, как всё там было. Не терпелось, да сразу не мог, что-то мешало. Так долго не спрашивал - и вдруг! И Вася молчал. Лишь вечером, когда они гуляли вдоль моря, Вася спросил:
- Па, а что там была за авария? Кто-нибудь погиб?
Папа посмотрел на него чуть удивлённо:
- К счастью, никто. Что это ты вдруг заинтересовался?
Вася промолчал. Через несколько шагов он снова спросил:
- Па, а как всё это было?
- Зачем тебе, Вася? Это долгая, сложная и далеко не детская история… Нужно ли тебе её знать? - Папа, наверно, хотел, чтобы Вася подтвердил: "Нужно", а может, и не хотел, а спросил лишь для порядка.
Но Вася не отстал:
- Пап, расскажи.
- Ну, если тебе так уж хочется, слушай… - ответил папа. - Траулер Коковихина врезался в другой траулер, и его едва удалось спасти.
- А чего же он врезался? - спросил Вася. - Ведь капитан, как ты говорил, замечательный, опытный!
- Ещё какой! - сказал папа. - Он отлично водил суда, отлично знал все районы лова и особенным капитанским чутьём чувствовал рыбу, спускал трал и в любую погоду умел держаться на рыбьем косяке, а это так не просто, здесь опыт, талант и храбрость нужны! И всегда перекрывал план… Так вот, увидев впереди траулер, пересекавший его курс, Коковихин дал по телеграфу в машинное отделение команду "задний ход", а Мылкин - третий механик, бывший в то время на вахте, дал полный вперёд… Он был навеселе и спутал команды, а потом всячески отпирался, утверждал, что в точности выполнил команду из штурманской рубки.
- И ему поверили? - Вася остановился и дёрнул папу за руку. - Ему, а не капитану?!
- Да, получилось так… - Папа подумал, как трудно всё это объяснить сыну, но нужно. Видно, не из праздного любопытства затеял Вася этот разговор.
Папа коснулся рукой его мягких волос и сказал:
- Получилось так, Вася, что механику поверили, потому что один человек, второй штурман, своими ушами слышавший, как отдавалась команда, и знавший, что Коковихин прав, солгал и предал его…
- И за это ему ничего не было?!
- А кто докажет, что он солгал? Он был единственный свидетель.
- Что же теперь будет? Выходит, этот бессовестный врун победил?
- Пока что - да, но ненадолго. А ты что, Васька, вдруг так заинтересовался этим делом? - повторил папа.
Вася лишь пожал плечами.
- Па, а ты скоро кончишь работу? - спросил он через несколько минут.
- Теперь скоро, и тогда махнём с тобой в Сердоликовую бухту собирать камешки и загорать, и махнём не на теплоходе, а на более интересном транспорте…
- На каком?
- На нашем матраце.
Вася засмеялся.
- А про Золотые ворота ты всерьёз сказал или просто так?
- Всерьёз. Видал сидевших на них ребят?
- Видал… Па, а тебе удастся помочь Коковихину?
- Будем надеяться, что удастся. Если бы не надеялся, не взялся бы. Хочется так написать, чтобы всем было ясно, кто прав. Чтобы самые простые, точные слова убедили, доказали. И стали делом. Ведь мы, Вася, для того и живём, чтобы превратить слово в дело…
Папа в этот день работал допоздна. Чтобы не мешать Васе и маме, он перенёс настольную лампу на террасу и там стучал на машинке. Вася лежал и слышал сквозь полуотворённое окно стук и впервые за всю свою жизнь по-новому подумал о папе - где он только не был, о чём только не писал! Он присылал репортажи в свой журнал из Байконура, откуда в космос уходят ракеты, окутанные огнём и дымом; из сибирской чащобы, где прячутся соболи; из пастушеских чумов Малоземельской тундры; и однажды чуть не из кратера вулкана, который вдруг ожил, заработал на далёкой Камчатке, и земля раскалывалась и прыгала под папиными ногами. И наверно, всякий раз так непросто, так трудно было вникать в жизнь разных людей и писать так, чтобы всё и всегда было по правде. А сколько было у папы друзей! Частенько у них останавливались то бородатый геолог из Сибири, то тралмейстер с мурманского траулера, то камчатский вулканолог, с которыми папа сдружился в командировках; иногда приезжали сразу по двое, и тогда их квартира заставлялась раскладушками и походила на солдатский бивак, и мама сбивалась с ног от хлопот. Многие не любили папу. На него раз пять подавали в суд, а какой-то жуликоватый заведующий гаражом, которого папа вывел на чистую воду, обещал его по телефону даже убить…
И вдруг Вася с улыбкой подумал, что вот сейчас он слышит не просто стук металлических литер о белый лист, а пулемётный треск - папа неустрашимо и метко обстреливает своих недругов; что это он бьёт не по клавишам пишущей машинки, а стучится в дверь, чтобы достучаться до правды.
Глава 23. Очки
Утром Ира подбежала к их столу (Алькино семейство ещё не явилось), встряхнула чёлкой и весело спросила:
- Во что будем играть сегодня?
"Вот так да! - удивился Вася. - Вчера была чуть жива, а сегодня…" - и хотел уже созорничать: "В пограничников будем играть!", но подумал, что Ира может повернуться и уйти.
- В матрац будем играть сегодня! Хочешь?
- А кто ещё будет? - чуть исподлобья, внимательно посмотрела на него Ира.
- Да мало ли кто будет… - И вдруг Вася вспомнил про Андрюшку. - И Андрей обещал прийти на пляж…
- Ой, правда! - вскрикнула Ира и подпрыгнула, как на пружинах.
"Не надо было говорить про Андрюшку, - подумал Вася. - Опять будет всё время вертеться возле него, без умолку трещать и не замечать никого другого…" Но подумал Вася об этом без особого огорчения: ну и пусть вертится и не замечает! Главное, что придёт Андрюшка, его Вася ждал, наверно, куда больше, чем она, а от Васи Ира никуда не денется: живут ведь в одном подъезде.
Через час все были у моря. Матрац надували не так, как Алькину лодку, не подушечкой-насосом, а самым примитивным способом: брали в рот трубочку и дули.
Ира резво прыгала вокруг упругого в сине-красных цветах матраца, резкими движениями головы откидывала назад старательно расчёсанные волосы и оглядывалась по сторонам.
Андрюшки ещё не было, но с минуту на минуту он должен прийти.
Вдруг Ира сорвалась с места и, с радостным визгом перепрыгнув через матрац, помчалась по пляжу. По нагретой гальке к ним шло Алькино семейство: отец с Верой Аркадьевной, Алькой, с Таей и Ромкой. Они несли "дрова" - лежаки из струганых досок, скреплённые пропущенными через них шнурами. Их раскатывали на гальке, как танковые гусеницы.
Ира обняла Таю, зашепталась с ней о чём-то и при этом не спускала влюблённых глаз с её матери. Вася заметил, что и вчера, и позавчера Ира точно так же глядела на Веру Аркадьевну, будто она была её, а не Таиной матерью… Чего это, интересно?
- Как водичка? - спросил Виктор Михайлович у Васиного папы. - Не слишком нагрелась? Не люблю больше двадцати: жарко в воде, чувствуешь себя в ней, как клёцка в супе…
- Водичка в самый раз, - ответил Васин папа, - вот сейчас спустим надувной флот для ребятни. Пусть подурачатся!
- Не советую. Лучше бы Васе обходиться без него.
- Почему? - Васина мама, жмурясь от солнца, подняла голову.
- Потому, уважаемая Валентина Петровна, что пусть ваш сынок собственными силёнками держится на воде, ныряет и плавает. А матрац, согласитесь, приучает к лени, к излишней страховке и баловству. Дети должны быть во всём самостоятельными.
- Должны, - сказал папа, - но и в матраце большого греха не вижу, пусть порезвятся, покувыркаются на нём… Это тоже развивает ловкость.
- Простите, не согласен! Я за то, чтобы всегда, даже здесь, давать детям кое-какие уроки. Жизнь-то их ожидает не лёгкая, пусть заранее готовятся.
- Кто ж против этого возражает?
- Вы… Но совсем немножко. Я за воспитание в них личности…
- А что вы под этим разумеете? - спросил Васин папа.
- Пожалуйста! Точную ориентацию в жизни, гибкость ума и силу воли, уверенность в себе…
- А я не совсем так понимаю это слово. Личность - это для меня, в первую очередь, щедрость души, её богатство, способность понимать других, любить и сострадать…
- Ой, какой вы теоретик! - засмеялся Виктор Михайлович, кинулся в воду и поплыл быстроходным кролем, ритмично работая руками. Вася с удивлением смотрел - умеют же люди так красиво и быстро плавать!
Вдруг из воды выскочил худенький мальчонка с тёмными от солнца руками и ногами - в маске, с дыхательной трубкой и в ластах. Выскочил и, как большая лягушка, побежал к ребятам. В вытянутых руках, как и тогда у рыбаков, он держал по крабику.
Ира с криком отскочила в сторону.
- Макарка! - воскликнул Вася. - И ты здесь? Сейчас будем кататься на матраце. Хочешь с нами?
- Не! Я не уважаю матрацников! - Макарка стянул маску и подбежал к Альке. Протянул ему и Тае по крабику - они осторожно, двумя пальцами взяли их за панцири, глядя, как крабики яростно работают ногами. Тая отнесла своего к морю, опустила на камешек, и краб торопливо побежал в воду. Алька, держа краба в руке, кивком головы велел Макарке сесть рядом и сказал:
- Ты правильно ему ответил… Матрацный флот для лентяев и трусов! - громко засмеялся и швырнул крабика на раскалённую гальку, он упал светлым брюшком кверху и беспомощно заработал ногами.
Вдруг Алька увидел, как по пляжу идёт тот самый рослый тощий мальчишка в синих, много раз стиранных тренировочных брюках и в голубой махровой тенниске.
- Не знаешь, кто это? - спросил Алька.
- Не, - Макарка покачал головой.
Заметив мальчишку, Вася с Ирой побежали навстречу и стали с ним оживлённо говорить о чём-то. Алька понял, что мальчишку звали Андрюшкой и пришёл он с опозданием, потому что его отец нездоров - пришлось бежать в аптеку…
Что они нашли в этом доходяге?
Андрюшка быстро разделся. Оказалось, что он совсем не тощий, а довольно крепкий, с сильными длинными ногами. Интересно, если побороться с ним, кто кого положит на лопатки? "Я его, - решил Алька, - вряд ли он знает все хитроумные приёмчики…"
Александр Иванович поднял матрац и рывком бросил через волну.
"И пальцем не коснусь его!" - сказал себе Алька, пока матрац летел в воздухе и одним углом хлопнулся о воду, подпрыгнул и лёг. Мальчишки, как спущенные с цепи, бросились в море и стали догонять его. Андрюшка сразу пошёл неплохим брассом, быстрыми толчками продвигаясь вперёд, но Алька был уверен, что запросто обошёл бы его.
Надо было броситься вслед и показать, какую он может развить скорость! Но Алька сдержал себя. Хотел отвернуться от моря, да не смог. Васька тоже плыл прилично для его возраста, да как-то напряжённо: видно, тянул из последних силёнок, чтобы не слишком отстать от Андрюшки… Самолюбив!
Вот мальчишки взяли корабль на абордаж, вскарабкались, хлопая по воде ногами.
- А ты чего ж? - спросил у Альки Александр Иванович. - Такой ловкий, энергичный парень, а киснешь на берегу… Догоняй!
- Эти забавы не для меня! - Алька махнул рукой и пошёл по пляжу.
Навстречу шла его мать в чёрном с белыми ромбами купальнике и с блестящей - для красоты - лёгкой цепью на поясе; цепь при этом тонко позванивала. Мать подошла к Васькиным родителям, и Алька услышал её певучий, смеющийся голос:
- Как, Валечка, здесь хорошо! Какое солнце! А море… Никогда бы не уезжала отсюда.
- Нам ещё долго отдыхать! - ответила Васькина мама. - И никто вам не запрещает приехать сюда в будущем году.
- Что ж, и приедем… - Мать кинула на Альку быстрый взгляд. - Аль, опрыскай меня, пожалуйста, "Аидой": уж загорать так загорать!
- Вы и так смуглая - всем бы так загореть!
- Вы так считаете? Ах, Валечка, есть вещи, в которых я не знаю чувства меры! Пошли, Алик…
Вера Аркадьевна вынула из яркой сумки баллон с изображением египетской царицы в короне, встала на колени, повернулась к нему спиной, и Алька с удовольствием - он любил это занятие, - нажимая поршенёк, обрызгал тугой струёй плотные плечи и спину матери, потом по её просьбе стал втирать рукой жидкое, холодноватое масло.
Он работал сноровисто, методично и обострившимся слухом слышал Васькины и Андрюшкины вопли на матраце. Потом до него долетел тихий голос Васькиной мамы:
- А она симпатичная, Вера Аркадьевна, и красивая, и есть в ней какая-то непосредственность, открытость. Сейчас не так-то много открытых людей!