- Давай рассказывай. - Вадим пристально посмотрел на нее. - Про Северный полюс. - Он-то совершенно не волновался. Ему это просто надо было.
На диване среди торосов
И тут словно кто-то подтолкнул Таню, и она, как в пропасть, упала в свой рассказ.
Сперва она увидела то, что уже видела в прошлый раз, - низкое выпуклое солнце над ледяными и снежными горами, полями, полянами. И это было не кино, не фантазия. Это все она когда-то видела своими глазами.
Таня ехала куда-то… Ехала? На чем же? Странно сказать, но, честное слово, она ехала на диване, покрытом пушистым толстым пледом или ковриком. Диван двигался не спеша, мягко качаясь и переваливаясь. При этом он двигался удивительно упорно, все время вперед, без единой остановки, без секундного отдыха. Таня сидела свесив ноги… Только спинки у него не было, у этого дивана.
Так она ехала сколько-то времени. Вдруг диван оглянулся, изобразил улыбку, и Таня увидела наконец, что это же белый медведь! У него была морда немного насмешливая, и немного наглая, и еще плюс к тому немного курносая. И он вез Таню без всякого, самого малейшего труда. И почему-то было понятно: если медведь ее, упаси боже, уронит или заденет о ледяную глыбу, мимо которых они двигались, ему сильно кое от кого влетит. Но от кого, Таня пока не знала и догадаться не могла.
И тут она заметила, что едет в одном лишь коротеньком белом платье! Почему-то она помнила это платье. Но почему - вылетело из головы… И вот сейчас, из Гришкиной комнаты, глядя на себя ту, в коротком платье среди снегов, она с тоской подумала - как вспомнила, - что ей совсем не было холодно, что она опять не похожа на других, опять не такая…
Этот страх Таня затаила в сердце - надо было смотреть, что там дальше произойдет с тою Таней, которая сидела на белом медведе… Солнце опустилось еще немного - ярче подожгло верхушки зеленовато-прозрачных гор.
- Он за тюленем. - Медведь мотнул башкой куда-то вперед. - За тюленем.
И тогда вдруг Таня увидела, что впереди действительно стоит ледяная глыба, похожая на тюленя. Тут ей и открылся секрет этих гор и глыб. Они все были на кого-то похожи: на моржей, на медведей, на тюленей, на рыб. А может, наоборот: северные рыбы и звери взяли себе такие тела, как у ледяных гор, вылизанных волнами и вьюгами.
А за ледяным тюленем стоял ее дед! Сейчас, глядя это "кино", Таня поняла, что совершенно забыла своего деда. Но и помнила его!
Она смотрела и удивлялась его полупрозрачной, как бы стеклянной бороде, его серебристой старинной одежде. "Как же называется она? - подумала Таня. - А… кафтан!" И удивлялась дедовским рукам: они были живыми, они двигались и одновременно были тоже полупрозрачными, как его борода…
Взгляд солнца легко проходил сквозь Таниного деда, не оставляя тени.
"Кто же я такая, - подумала Таня со страхом, - кто же я, если это мой дед?.." И продолжала смотреть на себя - ту, которую вез медведь…
Дед поднял ее на руки - легко, словно совсем невесомую, и Таня сразу вспомнила, какой он сильный. Медведь стоял, ожидая его слова.
- Ну? - спросил дед. - Отвезешь нас туда?
- Боюсь, - ответил медведь.
И Таня поняла, что бояться - для медведей совсем не стыдно, не то что для людей. Для медведя "боюсь" - то же, что для человека, например, "хочу поесть".
- Вы невидимы, - сказал медведь, - а я - боюсь!
Дед помолчал немного.
- Ладно, отпущен. - И пошел прочь куда-то с Таней на руках.
А медведь остался стоять, словно чем-то обиженный и в чем-то виноватый… Они шли довольно долго. Сколько? Таня сейчас не могла вспомнить. Вдруг дед легко взошел на вершину ледяной горы и остановился.
Таня с удивлением увидела дом, и людей около дома, и флаг на мачте. Вернее, это она теперь знала, что там за люди, дом, флаг, мачта. И понимала, что все это зимовка . Но Таня, которую она, теперешняя, видела на руках у деда, ничего не знала и, прижавшись к дедовой груди, вся дрожала, как дрожат от холода. Все, что было там, на ледяной поляне среди… А! Вспомнила слово: "торосы"!.. Все, что было на ледяной поляне среди торосов, это все было ей неприятно, страшно. Она - теперешняя - не могла понять, откуда были тот страх и неприязнь. Но они были!
- Дрожишь? - Дед как-то странно и внимательно посмотрел на нее. - Ну вот, значит, я правильно задумал.
- Что?
- После узнаешь… Медведю-то их можно бояться…
- А мне?
- А тебе их надо любить.
В тишине
Она опять увидела себя в Тришкиной комнате. А та северная картина распадалась прямо на глазах, таяла, словно была сном: думаешь, запомню на всю жизнь, а попробуй-ка вспомни через полчаса - ничего не увидишь в душе, будто на экране погасшего телевизора.
- А дальше? - тихо спросил Гришка. - Дальше что?!
Таня молчала. Что-то мешало ей говорить. Или кто-то мешал…
- Ты же в нашей школе учишься, да? Тебя как зовут?
- Это ты в нашей школе учишься! - усмехнулся стоящий в дверях Вадим.
Таня уверена была: он только что вошел сюда. И поняла: "Вот кто меня перебил".
Гришка не обиделся на Вадима. Вообще не посмотрел на него. Вся его суета ушла. Он сидел на стуле, словно пианист перед невидимым роялем - сосредоточенный, готовый через секунду заиграть.
Кошка и собака, забыв ссориться, смотрели на Таню - внимательно, не мигая, как умеют смотреть только звери.
Трудный вечер
Прошло несколько дней, и Таня наконец поняла: больше она не вытерпит… Кстати, зря вообще терпела - бабушка заметила сразу, заволновалась:
- Ты здорова? - Тронула губами лоб. Эх, надо бы этот разговор начинать понезаметней, мол, просто к слову пришлось. Но уже не могла удержаться:
- Бабушк, а где наш дед?
Несколько мгновений бабушка не могла побороть испуг и почему-то жалость, которые проступили на ее лице. Потом открыла нижнюю дверцу книжного шкафа - она была не стеклянная, а из деревяшки, и, значит, в том отделении всегда было темно.
Бабушка вынула большой альбом в зеленом бархатном переплете. Таня сразу поняла: там семейные фотографии! Такие альбомы она не раз видела у ребят из класса - на дне рождения или когда просто так придешь в гости… Чай выпит, сладкое - все, что полагалось, - съедено, до мультфильмов, допустим, еще минут двадцать. Ну и чего делать? Тебе говорят: "А давай я наш альбом покажу". И сидишь, переворачиваешь картонные страницы. Такое не очень уж увлекательное занятие. Но, кстати, не такое уж и скучное.
И сейчас, проведя рукой по тяжелой бархатной обложке, Таня подумала, и ей как-то удивительно стало: "Почему же я ни разу бабушку не спросила про наш собственный такой альбом?" А ведь он, оказывается, все это время лежал в темном ящике - только дверцу приоткрой, и туда сразу прольется свет.
На первой странице Таня увидела молодую бабушку, рядом с нею стояла девушка. Невольно Таня улыбнулась, глядя на них. И тогда бабушка сказала:
- Это моя дочь!
И по лицу ее поняла Таня, что бабушка сейчас жалеет о сказанном… Девушка с фотографии смотрела и серьезно и весело, словно говорила тому, кто ее снимал: "Ну, скоро ты?!" И Таня спросила:
- А у тебя еще дочери были?
- Нет, - с трудом ответила бабушка, - она была у меня единственная… Потом и ее не стало…
"Бабушкина дочь - она же должна быть моя мама", - подумала Таня. И знала: на фотографии хорошая, но совершенно незнакомая, совершенно неродная женщина.
- Баб, а у меня есть мама?
Бабушка сидела опустив глаза, словно ее кто-то пристыдил:
- Я не знаю, Танечка… Я простая женщина…
- А я, бабушк?!
Бабушка ничего не ответила, только смогла заплакать. Но не вытирала слез, и они капали на колени, покрытые байковым халатом в синий цветок. Потом бабушка спросила, и уже ничего не надо было между ними скрывать… Не скроешь! Она спросила:
- Ты еще побудешь со мной, Таточка?
"Значит, я должна уходить?.." - так она подумала. И не знала, что себе ответить. Должна? Не должна?
Бабушка собралась с силами, вздохнула глубоко, чтоб успокоиться. "Как же я смею плакать при ней, - подумала бабушка, - о чем же я таком смею плакать!"
Впервые Таня услышала не слова человеческие, а мысли. И ей трудно было не удивиться, не ахнуть. Однако она сумела.
- Бабушк, пойдем "Спокойную ночь" смотреть… - Да, сейчас уж было не до альбома!
Они сидели перед телевизором. Таня - привалившись плечом к бабушкиной руке… Что-то должно было с ней случиться, что-то надвигалось на ее жизнь - огромное, чего нельзя ни изменить, ни остановить. Как нельзя остановить входящую в Москву зиму.
На чтении
Она сидела за партой и смотрела в "Родную речь". Но думала совсем не про урок. И было ей неуютно, словно душу одели в "кусачее", жаркое платье.
- Зайцева, читай дальше!
Таня вздрогнула, опустила глаза.
- Плохо, милая. Надо следить!
Учительница вообще была с нею строга. Посмотрела Тане в глаза - лицо спокойное, бледное. Теперь мало кто боится учительниц, однако второй "В" свою побаивался… У нее был сын в армии, в десантных войсках. Две недели назад во время ночных прыжков он сломал ногу. Но сейчас уже поправлялся! Он сидел у окна, не спеша ел печенье из шуршащей бумажной пачки и читал материно письмо. И нога у него не болела!
Про сломанную ногу учительница, конечно, знала. Вот и письмо ее было не в часть, а в лазарет. Но про то, что не болит, учительница знать не могла, и Таня это сказала ей. Только не словами, а… вроде бы очень ясно подумала для нее.
Учительница сперва не услышала… не поверила себе.
- Таня… Ты мне сказала что-то?
- Я? Нет! - И покраснела. Но бояться было нечего: весь класс видел, что она не вымолвила ни словечка.
- Сядь, Зайцева, работай.
А сама все думала о сыне. И верила, что нога у него не болит. Говорила себе: "У меня же сердце чует!"
Потом она вспомнила про свою строгость и решила спросить, о чем это ее ученица Зайцева думает с таким нахмуренным лбом. Ведь ясно, что не о чтении!
Таня попросила ее: "Вы мне, пожалуйста, не говорите об этом!"
Она думала о "конфискованной" у Гришки книге… Книга лежала на столе в какой-то незнакомой комнате. Сперва Тане показалось, там никого нет, только свет льется в окно да чистый воздух - в приоткрытую форточку. Свет ударяется обо все, что есть в комнате, и брызгами, похожими на кусочки мягкого стекла, разлетается в стороны. А воздух наполняет и наполняет комнату зимней свежестью, но никак не может наполнить… Вдруг Таня разглядела на кресле маленький пушистый коврик… Пеструха! И сразу поняла, чья это комната.
Наверное, Таня могла бы узнать, что за сон снится милой собаке… Да нет же. Она пробралась сюда из-за книги… Там внутри, под обложкой, таилось что-то плохое. Только Таня никак не могла приподнять тяжелый картон… Если б страничку, она бы сумела!
Наконец Тане удалось уцепиться за край… Книга вдруг стала огромной, как разложенная двуспальная тахта, а Таня, наоборот, - не больше немецкой куклы с закрывающимися глазами…
Наконец Таня поняла: ей ни за что не поднять эту обложку-тахту. И тогда, чуть не плача от боли, Таня все же подняла ее. И обложка, кажется, даже всхлипнула, словно дверь деревенского погреба.
Сразу книга опять стала маленькой, простой. "Похождения Чичикова, или Мертвыя души". Поэма Н. Гоголя, - было написано на первой странице. А рядом был нарисован Гоголь с очень внимательными бархатными глазами. А под всем этим - вот оно, плохое! - синий, чуть расплывшийся и от этого чуть жирноватый штамп: "Библиотека им. А. С. Пушкина".
И она вспомнила… По правде она этого никогда не видела, но казалось, что вспомнила… Вадим идет по школьному коридору, а Гришка его сзади как схватит:
- Ты! Подонок! Отдай!
- А ты полай!
- Вор!
- Ну правильно. Я вор, и ты вор… Вор у вора дубинку украл.
Эта книга была не Гришкина. Но и не Вадима! Ее украли из библиотеки.
Коля Зайцев
Долго Таня выжидала, пока бабушка уйдет в магазин. Наверное, она могла бы в мыслях наврать бабушке, будто у них, например, кончился стиральный порошок. Но стыдилась этого!
Наконец бабушка, ушла - тихо так, Таня и не заметила. Ушла, будто бы и правда уступила внучкиной просьбе. А на самом деле - заглянула: "Ах, какая умная девочка - сидит за уроками…" Таня услышала ее, лишь когда хлопнула входная дверь.
Тогда она сразу встала, открыла то отделение, где лежал бабушкин семейный альбом… Но еще не хотела так думать и сказала себе: "Наш".
Стала листать его. Думала, быстро пролистает, а не смогла. Задерживалась на каждой странице бабушкиной жизни, иногда угадывая, как звали того или иного человека - слишком уж ясно ей улыбались люди на фотографии.
Наконец нашла. Бабушка, молоденькая, в свадебном платье, в фате, а рядом с ней офицер… Таня совсем не разбиралась в погонах. Только имя его сумела услышать: Николай Николаевич, Коля Зайцев… С огромным удивлением смотрела Таня на этого человека: "Вот, значит, чья у меня фамилия!.."
Николай Николаевич смотрел с фотографии прямо на Таню, но не видел ее, потому что не знал. Он вообще ждал совсем другую внучку. И Таня больше не могла себя обманывать: она была не бабушкина. И никогда она не станет простой счастливой девочкой!
"Уходи! Уходи!"
Плача, Таня выбежала на улицу…
Эти дни она все думала, как поступить с книжкой, с этими "Душами". Может, просто сказать Вадиму: я все знаю? Но теперь решила совсем другое - раз не стать ей обычной, то пусть будет так!
Она остановилась посреди улицы. Про нее сейчас легко могли бы подумать, что она самая обычная плачущая второклассница, и принялись бы жалеть. Но от перекрестка до перекрестка Таня Зайцева стояла абсолютно одна, и некому было ее утешить. Ладно! Всхлипнув последний раз, она стала слушать, в какой стороне раздается невнятный говор героев, спрятавшихся под обложкой украденной книги… Услышала. И пошла в ту сторону.
Вдруг она подумала: "Может, я колдунья?.." Но не верилось ей, что колдунья - хотя бы и семи лет от роду - может не знать, где живет ее вожатый. Понимаете, есть на свете вещи, про которые, даже особенно не задумываясь, обязательно скажешь: так не бывает.
Наконец Таня вошла во двор, где звук голосов из книжки раздавался особенно ясно. Пожалуй, двор этот был Тане знаком. Она заглядывала сюда, когда ходила с ребятами за макулатурой… Подняла голову - шестой этаж. И форточка приоткрыта.
Теперь она поняла, что легко может взлететь туда. Раньше ей казалось, что обязательно нужна метелица, но теперь она поняла, что может это в любую погоду. И сказала себе: "Ну, лети!" Однако не полетела, как уже не летала много раз… "Неужели я опять забоялась?.. Нет, не в том дело". Таня чувствовала: что-то мешает ей. Оглянулась вокруг - внимательно, медленно. Вроде все свои: деревья, снег, дома… И, не раздумывая больше, решив, что она просто трусиха, Таня взлетела!.. Казалось, она это делала всю жизнь… Главное, правильно подпрыгнуть!
Она летела, а может, лучше сказать, плыла. Так ныряльщики плывут со дна к поверхности моря.
И вдруг Таня услышала крик - он догнал ее снизу. И, не оборачиваясь, Таня знала, что это кричал, что это с огромным удивлением смотрел ей вслед Гришка.
Но уже некогда было пугаться. Таня подлетела к самой форточке, на мгновение изогнулась и вытянулась, словно облако сигаретного дыма перед вентилятором. Потом опять стала собой и тихо опустилась в той самой комнате, перед тем самым столом и перед той самой книгой, которую она уже видела однажды - когда строгая учительница прикрикнула на нее: "Зайцева, дальше!"
Лежавшая на диване Пеструха подняла голову. Хотела зевнуть, но не зевнула, решив остаться строгой. С другой стороны, она же видела, что перед ней Таня.
- Ты чего сюда? - спросила собака. - Мне охранять не надо?
У Тани было такое непонятное какое-то чувство, ведь она одновременно и обманывала и не обманывала… Взяла книгу:
- На, понюхай. Это не его.
- И не твоя!
- А я отнесу куда надо… Что ж, ты мне не веришь?
Тут они услышали шум внизу… Таня, пока объяснялась с Пеструхой, забыла про Гришку, про двор, про то, как ей отсюда выходить. Но сейчас, и очень быстро, она все вспомнила. Со страхом глянула в окно, чуть тронув головой занавеску. Двое мальчишек дрались, а еще трое смотрели, как это обычно бывает. Один был высокий, уверенный, и дрался он несерьезно. А другой был так себе, что называется шплинт, и он старался, как на первенстве мира по боксу.
Это дрались Гришка и Вадим. Гришка дрался и кричал: "Уходи! Уходи!" А Вадим как будто не слышал его. Он отмахивался, чуть не смеясь: "Да сам ты уходи, дубина!"
Но пока Вадим это говорил, Гришка изловчился, стукнул его по глазу. Таня, хотя и не дралась никогда, сразу почувствовала, как больно сейчас Вадиму. С этой секунды он тоже стал драться по-настоящему - чтобы избить. Раз, два, три! И Гришке уже ничего не оставалось - только закрыть лицо скрещенными руками. Лишь иногда он опускал руки, чтобы крикнуть: "Уходи!" А Вадим ловил момент и успевал стукнуть его - то в нос, то по скуле.
"Господи, что же я молчу?!" - догадалась наконец Таня. И крикнула:
- Я ушла!
Гришка сразу упал на истоптанный снег. Вадим замахнулся ударить его ногой, но не ударил, плюнул презрительно прямо на одетую в пальто Гришкину спину и пошел к своему подъезду.
Тотчас Таня бросилась к выходу… Во второй комнате на стуле небрежно висела знакомая ей красная куртка. Когда-то, в начале первого класса, они ходили на экскурсию в лес, и Вадим был с ними… в этой куртке… Он так интересно рассказывал про птиц и про деревья - кто из них кого любит, а кого недолюбливает. У куртки неловко завернулись рукава, и было ясно, что ей больно. Какое-то время Таня помогала ей. Потом еще сколько-то провозилась у входной двери. Наконец открыла защелку - снизу уже подползал лифт.
И тогда она бросилась по лестнице. Притаилась на следующей площадке и, стараясь не дышать, слушала, как громко и сердито дышит Вадим…
Только вышла из парадного…
- Эй!
Она стояла совсем беззащитная, прижимая книжку к груди.
- Да не буду я отнимать! - Гришка попробовал усмехнуться. (Но когда губы разбиты, это получается довольно-таки плохо.) - Бери ее себе.
От волнения и страха Таня ничего не могла ответить. Только сумела помотать головой.
- Кончай… Знаешь, сколько она стоит?!
Таня опять ничего ему не сказала. Прошла мимо, уже не опасаясь, что он вырвет книгу.