Немного истории
Оставив дома рыболовные снасти, отец взял корзиночку для грибов, суковатую палку, оставшуюся еще от дедушки, кликнул собачонку Тузика, и мы быстро миновали околицу, ни у кого не вызвав любопытства.
Только какой-то старик проводил нас взглядом, высунув бороду из-за забора. Странный был этот забор. На его острых кольях торчали лошадиные черепа и один коровий или бычий, с рогами.
- Пчельник, - объяснил отец, - а черепа - это не для страху, а для удобства пчел. В них пчелиные рои любят прививаться. Этому деду, - шепнул он, - поди, сто лет. Когда я еще маленьким был, помню его белую бороду и черные глаза… Крепка порода Чашкиных!
Путь в ближайший лесок пролегал как раз мимо грязного болота, куда вчера какая-то неведомая сила загнала коней. Отец стал обходить болото по кругу, внимательно оглядывая траву, и вдруг остановился:
- Иди-ка сюда. Не видишь ли ты следы подков?
Я разглядел, что местами трава была выворочена с корнем и на ошметках земли явно отпечатались полумесяцы подков.
- Вспомни, были ли у кого из ваших ребят подкованные кони? Едва ли. Здесь на всю деревню подкованные кони только у кулака Трифона Чашкина; он батраков в извоз в город недавно посылал… А к жнитву они вернулись. Сынишка, его, Гришка, был с вами в ночном?
- Как, разве Гришка сын кулака?
- А ты не знал?
- Да ведь он же в драных штанах!
- Вот ты чудак какой! Это же кулацкая жадная манера: в будни - в драном, а в праздник - паном. Вот погоди, увидишь, как в праздник Гришка разрядится!
Сердце так и упало. Хорошо, что не выдал я Гришке свою заветную тайну!
- Значит, не было с вами Гришки… Так, так, - сказал отец. - И батраки его не были… Теперь пойдем посмотрим, есть ли такие же следы там, у вашего костра.
К разрушенному барскому поместью проделали путь по перелескам. По дороге набрали грибов. Когда подошли к развалинам, отец вспомнил про старину:
- Богато господа тут жили. Всеми этими лесами и полями владели. Мальчонкой еще я у них батрачил. За харчи пас телят. Вон там, на конюшне, наших отцов и дедов при крепостном праве пороли. А вон там, в людском помещении, внизу, в полуподвале, мы, батраки, жили. Слышали, как наверху музыка играла и барышни, помещичьи дочки, с кавалерами танцевали. Мы работали на них, они пировали.
С любопытством смотрел я на развалины барского поместья, где жили жестокие господа, у которых отец был в рабстве. Даже не верилось, что так могло быть. И ведь совсем недавно это было… Еще в семнадцатом году они тут жили, когда мне было уже шесть лет. Значит, и меня могли угнетать, останься отец в деревне и не уйди в город на фабрику…
- Да, поцарствовали, - задумчиво сказал отец. - И как тучи прошли. И хоромы их травой заросли. И вороны в жилье их вьют гнезда.
- И филины, - сказал я и с уважением посмотрел на отца.
Ведь помещики не сами по себе прошли-пропали, это он знает. Вот такие, как мой отец, дядя Никита, Машин отец, взялись за оружие и прогнали их.
- Папа, ну зачем такие хоромы сжигать? Лучше бы клуб… Или Дворец пионеров.
- Опасались мужики, что помещики могут вернуться. Да и ярость народа была велика… Уж очень прогневило барство бедных людей. Вот и пустили все в дым. Зря, конечно, уничтожили такие богатства. Тут и картины были хорошие и книги… много всякого добра.
Я вспомнил зеркало в хлеву и ковер на сушилах.
- А некоторые деревенские эти богатства взяли себе.
- Да, кулачье воспользовалось. Такие вот, как Тришка Чашкин, первые подбивали народ громить имения. С подводами являлись, возами награбленное везли. Бедняк, он месть утолял, а кулак имущество приобретал.
Я рассказал отцу про тайну рыжего Гришки.
Он рассмеялся:
- Коровы в зеркало глядятся, а? Вот она, кулацкая культура! И это еще не главная тайна Чашкиных… Ну постой, мы до них еще доберемся. Дай срок…
Отец умолк, поймав себя на том, что слишком горячится, и сказал другим тоном:
- Ну, пошли искать нечистую силу… Где ваш костер, где паслись бедняцкие кони? Поищем-ка следы подков.
Вообразив подкованных чертей, я рассмеялся.
Кулацкий заговор
След костра скоро нашелся. Он чернел среди травы, как сковорода. А следы подков никак не попадались. Уж очень густа была здесь трава. Вся луговина перед поместьем заросла курчавым клевером. Ночью я не разглядел его темно-красный цвет.
- Папа, посмотри, как красиво! Прямо жалко конями топтать!
- И не тебе одному жалко… Подумай-ка, не в этой ли красоте вся причина?
- Какая причина?
- А та, что ваших коней в болото загнала!
Я с удивлением посмотрел на отца. Какое отношение мог иметь этот чудесный красивый клевер к ночному происшествию?
Если бы каким-нибудь чудом в шапке-невидимке я попал в это время в дом кулака Трифона Чашкина, то удивился бы еще больше. Так же как мы с отцом, там говорили об этом самом клевере!
За большим деревянным столом сидела вся многочисленная семья кулака. На столе дымилась громадная чашка щей. В переднем углу сидел сам хозяин - Трифон, толстый мужик с длинной рыжей бородой.
По правую руку - старший сын, Авдей, молодой мужик, тоже с рыжей, но короткой бородкой, за ним второй сын - Фролка, безусый, рыжеголовый, круглолицый парень, затем рыжий Гришка.
По левую руку сидела жена кулака - толстая баба Агафья, рядом с ней - дочь, Алена. За Аленой - жена Авдея, Фроська. А уж затем, ближе к дверям, по концам лавок сидели батраки. (Вот они-то и рассказали потом, как было дело.) По полу ползали двое малышей - дядя и племянник. Это последний сын Трифона и первый сын Авдея. А девочка-батрачка качала в люльке грудного младенца, дочку Авдея. Большое семейство было у кулака!
Батраки держали себя, как подневольные люди. В чашку тянулись с ложками по очереди. Мясо стали доставать только после того, как хозяева уже наелись и сыновья Тришки вытащили лучшие куски и когда Трифон стукнул своей большой ложкой о край чашки и сказал:
- Таскай с говядиной!
На стол подавала стряпуха, батрачка Луша, молодая женщина, повязанная по самые брови платком.
Наевшись и положив ложку, Трифон вытер сальные губы и вдруг рассмеялся:
- Ха-ха-ха! Ловко это вы… Значит, как увидали, что Парфеньку филин дерет, так вы и взяли коней в кнуты - ха-ха-ха! - да в трясину их! То-то, не трави клевер. Ишь, чего задумали - своих кляч клевером кормить! Не по коням корм! Ишь, куда собрались, гольтепа несчастная!
- Они бы сами не решились, это их городской подбил, - сказал Авдей.
- Пинаер этот! - выпалила его жена, бойкая Фроська.
Трифон взглянул на нее с неудовольствием: чего это бабенка в разговор мужиков лезет?
- Пионер, - поправил ее Фролка, - я в газете читал. Есть теперь организация такая, только что в Москве началась в этом году. Маленькие коммунисты - еще помоложе комсомольцев, ребята, значит, организовались…
- Ишь ты, только завелись и уже к нам попали! - поднял густые рыжие брови Трифон. - Откуда же этот коммуненок взялся?
- От Гладышевых. Ивана Гладышева сынок. Слышь, Ванька-то в отпуск приехал, на деревенское молоко, на сосновый воздух. Ему там, в типографии-то, легкие, вишь, свинцом забило… - затараторила Фроська, как сорока, и теперь Трифон не останавливал ее взглядом.
- Жалко, ему в семнадцатом году глотку свинцом не забило, - пробормотал он.
- Так вот, пионер этот - его сын.
- Ишь ты, яблочко от яблони недалеко падает! И что же, как он действует?
- А это Гришку надо спросить! - засмеялся Фролка. - Он с ним крепко познакомился. Летал вверх тормашками…
- Чего? - строго спросил кулак. - Кто летал вверх тормашками? Пионер?
- Нет… Это он меня с ног сшиб, когда мы подралися, - потупившись, ответил отцу младший сын.
- Тебя? А ты что же сдачи не дал? Почему поддался?
Гришка молчал.
- Это что же, чтобы люди говорили - мои сыны слабаки? Недокормленные? Я тебя мало мясом кормил? А ну, поди сюда!
Гришка виновато подошел, и на всю избу прозвучала звонкая затрещина. Из рыжих Гришкиных глаз так и вышибло две слезинки. Но отцу показалось этого мало, он ухватил сына пятерней за патлатые рыжие волосы и, таская, приговаривал:
- Не плачь - давай сдачи, не реви - сам дери, не робей - сам бей!
Так учил кулак своего сына в кругу семейства.
Старшие братья смеялись, а батраки, скромно потупив глаза, молчали.
- Ну, а вы что, а вы чего не заступились, тихони? - обратился вдруг к ним кулак.
- Да мы этого случая не видали, - ответил батрак Федя.
- Коней-то мы угнали, - сказал в оправдание второй батрак, Митя, - отомстили, значит.
- Ну, то-то! - угрожающе сказал кулак, поднимаясь из-за стола. - Мне чтоб клеверная луговина была цела! Травить надо своими конями только там, где ближе к дому, там косить несподручно - камни да корни. А остальное клеверище мы на зиму скосим… Ничье оно, так пусть будет наше!
- А если опять пионер этот туда сунется? - спросил Фролка. - Запретить-то ведь нельзя - это выгон общий, нами не купленный.
- Не сунется, теперь ребята сами не поедут, напугались.
- А если поедут? - настаивал сын.
- А тогда вы пугните их еще, только покрепче!
- Пугнем! - с готовностью сказал Фролка, и рыжие глаза его озорно блеснули.
Это все узналось потом, но тогда ничего не знали об этом разговоре ни я, ни мой отец Иван Гладышев.
И опять в ночное
Я и подумать не мог, что клеверная лужайка была под властью кулацкой "нечистой силы". Но отец догадался, что здесь надо искать того, кто бережет лужок для себя.
И, когда мы отыскали следы подков, он окончательно уверился, что бережет его кулацкая семейка для своих коней.
- До чего жадна кулацкая природа! - сказал отец. - Ты смотри: дали Трифону Чашкину земли, как и всем, по норме, дали ему лугов, а все ему мало. Все хочет захватить больше. Мало ему сыновей - набрал батраков. Кто из бедняков оплошает, не может с землей управиться, сейчас он у них землю за бесценок арендует. Богатеет на этом. Если бы его советская власть не укорачивала, он бы тут новым помещиком стал!
- А нельзя ли его совсем укоротить?
Отец засмеялся:
- Вот вырастешь, ты этим и займись.
- А я сейчас займусь! Все равно опять поеду с ребятами вот на этот луг, пусть бедняцкие кони вкусный клевер едят!
- Это, пожалуй, правильно, - одобрил отец. - И я тебе в этом помогу…
Вернулись мы поздно. А дядя Никита еще поздней. Он был весь черный от пыли, усталый. А его лошаденка едва волочила за собой горбатую соху.
- Досталась мне, браток, залежь, - сказал он, умывшись и садясь за стол. - Хорошая землица, да в руки не дается. Не берет соха!
- Конечно, надо плугом, - сказал отец.
- Сам знаю, да ведь тебе известно, для плуга нужна пара лошадей, а у меня одна…
- И у соседа одна, и у соседки одна, и у других бедняков по одной… Вот вам и надо сойтись вместе, собрать своих коней, запрячь их в хорошие плуги, да и вспахать по-хорошему землю!
Дядя Никита головой покачал:
- Ведь это сказать быстро, а сделать не так просто. Артель надо.
- Я и говорю - артель. А то обманут вас кулаки. Пока вы сошками ковыряете, вон Тришка Чашкин плугами помещичью землю дерет, хороший урожай берет, богатеет кулак.
И опять у братьев пошел спор-разговор об артели. Я слушал, а сам думал: опоздаем в ночное. Все ребята, наверное, уехали. Неужели отец забыл про свое обещание повести бедняцких коней на хорошие корма?
Но отец не забыл. Он вдруг поднялся и сказал:
- Ну, ты, брат, подумай как следует, мы еще поговорим, а я пока в ночное съезжу. Высмотрел я сегодня хороший клеверный лужок. Охота мне детство вспомнить, у костра посидеть с ребятами… Да и твою клячонку побаловать сладким клеверком…
Дядя Никита не возражал.
Отец постелил на костлявую спину кобылки дядин полушубок, сел на него боком, свесив ноги на одну сторону. Меня посадил впереди себя, и так шажком и поехали.
Разговор у костра
Деревенская улица была темна, тиха, даже собаки не брехали.
Потихоньку доехали к развалинам барского поместья.
Еще издалека я заметил на прежнем месте огонь костра. Вот так чудо! Значит, ребята расхрабрились, несмотря на проделки "нечистой силы". Мне стало весело: значит, пробудил я в них сознательность. Попытался от радости свистнуть, как Парфенька, да не сумел.
Неожиданно у костра нас атаковали громадные злые собаки. Они так и бросались на лошадь. Одни пытались схватить кобылку за морду, другие цеплялись за дядин полушубок и норовили стянуть его на землю.
- Эй, вы! - крикнул отец сидящим у костра. - Уймите псов!
От костра окликнули собак, и они, ворча, отступили и улеглись у ног своих хозяев.
И тут я разглядел, что на месте моих друзей сидят у огня незнакомые парни.
А на клевере пасутся их кони.
- Мир вам, и мы к вам, - сказал отец, слезая с коня.
Незнакомцы молча уступили место у костра. Их было двое. Третий спал, накрытый большим тулупом, и так громко храпел, что даже не проснулся от собачьего лая.
- Хозяин спит - батрак сторожит; хозяин гуляет - батрак пот затирает. Знакомая картина, - сказал отец.
Парни у костра негромко засмеялись, услышав такую присказку.
- Это Гришка храпит, - сказал один.
- Ишь, бедняжка, плотно поужинал, вот и умаялся, - пошутил отец.
Стало понятно, что брошенную ребятами позицию занял враг. И мне особенно показалось обидным, что враг этот так спокойно расположился, как дома на печке. Без всяких страхов перед "нечистой силой" - храпит себе в удовольствие…
Отведя взгляд от спящего Гришки, я с любопытством стал присматриваться к батракам, которых не видел еще ни разу в жизни, только читал про них. Что ж это за люди, почему они покоряются кулаку и работают на него? Ведь теперь советская власть, всем свобода, работали бы на себя! Плюнули бы на этого Гришку и на его отца, Тришку Чашкина, да и шли бы себе по домам. Пусть сами кулаки и коней пасут, и пашню пашут, и в извоз ездят…
Мне многое тогда было непонятно и очень хотелось расспросить батраков про их жизнь.
Но в это время отец стал рассказывать про свою жизнь. Как он с малолетства батрачил вот у этих помещиков, на лужке которых горит костерок, как умер отец и он ушел в город и поступил в "мальчики". А затем стал подмастерьем на фабрике. Как обучили его грамоте добрые люди, как он подружился с революционерами, которые были против царя и господ, как поднялось восстание на Красной Пресне и он, тогда еще совсем мальчишка, подносил патроны.
И так это было интересно, что все заслушались.
А потом сами батраки вдруг начали рассказывать про свою жизнь.
И тут я узнал, что Федя сирота, отца у него убили белые в гражданскую войну. У матери еще трое детей, и прокормиться никак нельзя. Служит он у кулака, за это Трифон дает ему весной и осенью коней, чтобы вспахать и посеять хлеб. Иначе бы пропали…
А у Мити тоже большая семья, а конь один. Земли-то много помещичьей дала советская власть, а обрабатывать ее на одной лошади трудно. Приходится исполу кулаку отдавать. У них в селе тоже такой, как Трифон, кулачина есть. И только за то, что он на своих конях поле вспашет, отдай ему половину урожая. Вот отец и послал Митю в батраки. Наказал до тех пор батрачить, пока на коня денег не заработает… Во всем приходится кулаку угождать, день и ночь работать, чтоб из нужды выбраться…
- Да, ребята, - сказал отец, - трудновато вам еще живется. Одну революцию мы сделали, вторую еще надо делать. Нужно организовать в артели бедняка и середняка, освобождать деревню от кулака…
- Оно бы, конечно, лучше, - тихо сказал Федя, оглядываясь на спящего Гришку…
- Да ведь когда это будет, - сказал Митя.
- Это от вас зависит. Вы почему не в комсомоле?
- В комсомол действительно идти надо! - сказал вдруг Митя. - Меня уж звали. Шут с ним, с конем. Теперь, говорят, есть такой трактор, в нем пятнадцать коней. Наши сельские в совхозе видали. Запрягли, говорят, в него пятнадцать телег, а ему нипочем, прет как хочет. Вот тебе и стальной конь! И правит им молодой парень! Почему не я? Потому что он комсомолец! Его комсомол на курсы послал.
- Ну вот, и тебя пошлет. А у кулака чему научишься?
И тут пошел горячий разговор о тракторах, о том, что Ленин предлагает крестьянам пересесть с коня простого на коня стального.
Проспал Гришка!
Только рассвет прекратил беседу. Проснулся, наконец, Гришка. Высунул рыжую лохматую, как у собаки, голову и ничего спросонья не поймет. Сидит против него у потухающего костерка пионер в красном галстуке. Откуда взялся? Как во сне. Протирает глаза:
- Ты, пионер, чего здесь?
- Я в ночном, а вот ты чего здесь?
- Я тоже в ночном… И тебя наши собаки не съели?
- Нет, проспали, как и ты.
- А почему Митька с Федькой не прогнали?
- Боялись тебя разбудить, хозяин, не хотели ссору подымать… Уж больно ты сладко спал, - сказал Митя. - Шутка ли, ты за ужином поросенка съел, он у тебя всю ночь в животе хрюкал…
- Врешь, это я сам! - сказал Гришка.
И батраки засмеялись.
- Вы чего это зубы скалите? Вот я отцу скажу! - погрозился Гришка.
- Ишь ты, какой злой! - сказал отец. - Смотри, на сердитых воду возят.
Гришка прикусил губы и стал собираться домой. Он был такой противный… И как это я принял его за бедняка! Когда батраки сели на коней, я крикнул им на прощание:
- Приезжайте еще, мы опять сюда приедем!
Гришка что-то проворчал в ответ, но я не расслышал.