После обеда я снова приходил в интернат. И с каждым днем все больше втягивался в деятельную подготовку к строительству полотняного городка.
Ежедневно с двух до четырех пятиклассники отправлялись "заготовлять лес". И постепенно весь двор интерната заставился аккуратными штабелями бревен, досок, брусьев и фанерных листов.
Убедившись, что "леса" набралось много, Владимир Викторович предложил ставить палатки не на землю, а на специальные щиты, сколоченные из досок и поставленные на круглые катки. Таких щитов нужно было шестьдесят восемь штук - по два на каждую трехместную палатку.
Столярная мастерская интерната получила крупный заказ. Сроки окончания работ остались те же, а объем их увеличился в три раза. То работали на уроках труда одни шестиклассники, теперь пришли на помощь мальчики даже четвертого класса. От двух до четырех и по вечерам столярка наполнялась множеством добровольцев.
Весело было смотреть на мальчиков: не поднимая головы, они стучали молотками, повизгивали ножовками, тесали топорами.
Я любил вдыхать бодрящий запах стружек, смолы и опилок.
Изредка в столярке появлялись Эдик и Саша, оба приглаженные, чистенькие, пахнущие душистым мылом. Они ходили между верстаками, щурились, критически осматривали готовую продукцию и записывали, сколько сколочено новых щитов.
Командовал в столярке преподаватель по труду Павел Александрович - широкоплечий, краснощекий здоровяк лет тридцати пяти.
Он проводил там все свое время - и рабочее и нерабочее - до самого отбоя.
- Разве отсюда уйдешь? - частенько ворчал он басом. - Этим сорванцам ничего нельзя доверить; чуть зазеваешься - обязательно подойдут к зубьям пилы, или что-нибудь поломают, или куда-нибудь залезут.
Он сам протаскивал тес и брусья через визжащее колесо циркулярной пилы; при этом он делал вид, что сердится, и предостерегающе гудел на всю столярку: "Семь раз примерь - один отрежь!", "Ударяй не по пальцу, а по гвоздю!", "Осторожно, руку убери!"
Павел Александрович считал, что нужно как можно больше столярных работ сделать в интернатских стенах, чтобы везти на место готовые детали и там их только монтировать.
Кроме щитов, неутомимые мальчики сколачивали части навеса над столовой и кухней, а также изготовляли множество мелочей - вроде лавочек, столов для настольного тенниса, грибка для часового, всякой всячины для "уголка тихих игр" и прочее и прочее.
Заходил я в часы уроков ручного труда и в портновскую мастерскую, слушал там неумолчное однообразное журчание швейных машин. Девочки подрубали белые платочки и нашивали на них темно-синие номера. У каждой палатки будет свой номер.
Не зря пятиклассница Тонечка говорила, что с мальчишками интереснее. Девочки скучали за шитьем этих номеров, хмурились и завидовали мальчикам, потому что визг циркулярной пилы, стук молотков и топоров издали напоминали веселую музыку.
Многие родители сперва отнеслись к идее полотняного городка с недоверием, и я чувствовал, что тут предстоит упорная битва за некоторых сынков и дочек.
Мамы зачастили в интернат. Если с мамой приходилось разговаривать мне, я говорил примерно так:
- Видите, какой ваш сын малокровный и узкогрудый. Чистый лесной воздух, солнце и купанье будут ему очень полезны. Обещаю специально следить за его здоровьем, и вернется он к вам крепкий, загорелый, веселый.
Мама уходила от меня успокоенная и сияющая.
Владимир Викторович действовал иначе: он тащил маму прямо в столярку и, стараясь перекричат: шум, тыкал пальцем в щит и говорил:
- Смотрите, палатка будет стоять на двух таких помостах, поднятых на двадцать сантиметров, снизу ее будет продувать ветерок, никакая сырость не заведется и змеи не заползут.
- Только не очень моего мальчика заставляйте работать, - просила колебавшаяся мама, - он у меня такой слабенький, и купается он пусть поменьше; а в походы его совсем не берите - вдруг еще дождик пойдет.
- Нет, нет, мамаша, не беспокойтесь. Работать он почти не будет, и в поход я его не возьму,
За день Владимир Викторович раздавал десятка полтора таких обещаний.
Познакомился я и с интернатской медсестрой Варварой Семеновной. Да, менее приспособленную для палаточной жизни медсестру трудно было сыскать - пожилая, очень полная, рыхлая, с испещренной морщинами кожей лица. Ее ужасала сама мысль - залезать в палатку на четвереньках, спать на холодном брезенте… Жизнь в полотняном городке ей казалась сплошной мукой.
- Я Евгению Ивановичу говорила, - искала она меня сочувствия, - хоть увольняйте - не поеду. Нормальные школьники в пионерские лагеря едут. Там спальные корпуса в яркие цвета выкрашены, всюду дорожки асфальтовые, клумбы с цветочками, весь участок высоким забором огорожен, ребята спят на кроватях с пружинными матрацами. Какая там благодать! А в нашем интернате? Я знаю, это все пионервожатого затеи. Неугомонный какой выискался! Надо же придумать - на земле, в холодных и тесных палатках! Ведь ребята там перепростудятся, не ровен час воспаление легких схватят.
Варвара Семеновна обещала полностью снабдить меня медикаментами и предметами санитарии, а также представила мне девочек-санитарок, недавно сдавших экзамен на значок ГСО. Иные из них были чуть повыше ростом, иные чуть пониже, но потому, что платья они носили одинаковые - фланелевые, никак не различал их и так и не успел с ними как следует познакомиться.
А вот Витя Панкин взял меня просто своим упорством. Каждый раз, когда я его встречал, он осторожно трогал меня за рукав, заглядывал в глаза и задавал один и тот же вопрос:
- Принесли сачок?
Я ему неизменно отвечал:
- Нет, к сожалению, забыл.
В конце концов я сжалился над Витей. Он засопел от восхищения, когда впервые увидел paспpaвилку, сачок, энтомологические булавки. Мы с ним сговорились на следующий день после уроков идти ловить бабочек.
Он повел меня на четвертый этаж, в спальню мальчиков пятого класса. Там стояли ряды ослепительно блестевших кроватей, накрытых ослепительно белыми
одеялами. Витя подвел меня к своей постели и откинул подушку, прикрытую чистой накидкой из тюля.
Но под Витиной подушкой не было безупречного порядка. Гайки, рыболовные крючки, гвоздики, поплавки, пустые спичечные коробки, почтовые марки - чего только не хранилось в этой драгоценной кладовой. Сюда же Витя спрятал расправилку и пакетик с булавками.
Через две минуты большой сачок из белой марли мы надели на палку. Я показал Вите, как надо накрывать бабочку, сидящую на цветке, как размахивать сачком с вывертом, когда ловишь бабочку на лету.
Вдвоем мы отправились за добычей. Дошли до сквера, я уселся на скамейку и стал издали наблюдать за мальчиком.
Не раздумывая долго, он перепрыгнул через чугунную решетку и бесцеремонно побежал по бархатно-зеленому газону, побежал туда, обратно, остановился, что-то увидел… Крадется, крадется… Бац! Взмах сачком.
Эх, шляпа, - промазал! Побежал, побежал, взмахнул с вывертом и с видом победителя протянул мне добычу. В марле трепетала бабочка. Я ее оглушил, щелкнув двумя пальцами грудку, и осторожно вынул из сачка. Бабочка была цвета крепкого чая с отливом в лиловый, переходящий в коричневый. На каждом из четырех ее крыльев сидело по голубовато-зеркальному глазку величиной с горошину. Впрочем, разве можно описать, как выглядит Дневной Павлиний Глаз - он был непередаваемо красив.
А через полчаса я сидел в пятом классе за учительским столом и показывал, как расправляют бабочку, уже убитую эфиром, наколотую на булавку и вставленную брюшком в щель между дощечками расправилки. Вокруг меня затаив дыхание собрался весь пятый класс во главе с Валерой Шейкиным.
Витя гордо поглядывал на товарищей. "Посмотрите, это я поймал", - уговорили его искрившиеся серые глаза.
- Бедная бабочка, как мне ее жалко, - прошептала сидевшая на первой парте против меня маленькая Тонечка и быстро-быстро заморгала.
Когда операция над бабочкой была закончена, Витя бережно понес расправилку в спальню.
Я объяснил ему, что бабочка "должна сохнуть три дня, а потом ее нужно наколоть в специальный ящик.
Через несколько дней я встретил Витю.
- Ну как дела?
Вместо ответа он скорчил жалкую, плачущую гримасу, вынул из кармана спичечную коробку и показал мне изрядно потрепанное единственное крыло Павлиньего Глаза.
Я было решил, что Витя поймал другую бабочку, но вот что он мне рассказал, шмыгая от обиды носом.
Три дня подряд он ходил в столярку, просил позволить ему сделать ящик самому, но Павел Александрович отвечал: "Не сумеешь, успеется". Тогда Витя отшпилил бабочку от расправилки: он боялся что она "вся пересохнет и развалится".
- А дальше что?
- Ящика-то не было, - пробормотал, глядя в пол, очень смущенный Витя. - Я думал, думал, что мне делать с бабочкой, принес ее в класс и наколол в верхний угол классной доски.
Пять уроков подряд все мальчики и девочки, вместо того чтобы слушать объяснения учителей, любовались издали прелестным Павлиньим Глазом. На последнем уроке возмущенная учительница математики Марья Петровна заметила бабочку. Валера Шейкин полез ее доставать и нечаянно уронил на пол.
- Ну вот и все, - вздохнул Витя.
- Эх ты! - пристыдил я его и отошел, больше не желая с ним иметь дела.
* * *
Наконец мальчики доставили в интернат последние четыре палатки.
Ура-а! Теперь у нас набралось сорок два полотняных домика - тридцать четыре маленьких - для жилья и восемь больших - шатровых.
Мы решили разместить в этих шатровых клуб, штаб, материальный склад, библиотеку, а четыре пойдут под лазарет.
Строить городок поедут Владимир Викторович, Павел Александрович, восемь мальчиков и две девочки. Поедут за неделю до начала летних каникул.
Кто же будут эти счастливцы?
На втором этаже интерната в коридоре уже давно висела доска с заголовком: "Ребята пятого и шестого классов! Кто из вас завоюет почетное право называться покорителем целины?" Доска разделялась вертикальными полосами на три части; над каждой частью была надпись: "Лучший ученик", "Лучший пионер", "Лучший спортсмен", и далее шли фамилии ребят.
Иногда некоторые фамилии заклеивались бумажками, иногда вписывались новые, но Саша Вараввинский и Эдик Шестаков с тех пор, как повесили ту доску, были самыми первыми и самыми бесспорными во всех трех списках.
Оба они учились только на пятерки. Как активныe члены совета дружины, считались лучшими общественниками. В интернате привыкли, что на всех досках почета фотокарточки удлиненной физиономии "Дон-Кихота" и круглой - "Санчо Пансы" неизменно помещались в центре. Оба мальчика жили в интернате на так называемом "свободном режиме", то есть готовили уроки не вместе со всеми, в строго определенные часы, а когда хотели и где хотели.
"Главный путешественник", если зададут ему две задачи, решал шесть и потом, желая похвастаться, подсовывал тетрадку учительнице математики Марье Петровне.
Лучшего спортсмена Эдика, получившего второй разряд по легкой атлетике, прозвали в интернате "заслуженный мастер спорта". Он отдавал рапорт таким звонким голосом, так лихо и четко подходил к Владимиру Викторовичу, что все девочки замирали от восхищения.
Словом, Саша и Эдик считались красой и гордостью интерната. Правда, и Марья Петровна и Владимир Викторович несколько раз просили, обоих мальчиков помочь отстающим, а те неизменно отказывались: им едва хватало времени на тренировки в кружке легкой атлетики.
Был такой член совета дружины, ученик пятого класса Володя Дубасов - высокий и неуклюжий, большеголовый, медлительный и невозмутимый мальчик. Владимир Викторович считал его самым добросовестным и самым аккуратным, он наметил его на должность "хранителя сокровищ", то есть попросту кладовщика. Эти самые сокровища, иначе говоря, все имущество городка, повезут под Звенигород "покорители целины"; разумеется, Володя будет нужен на строительстве городка с первого дня. Но у Володи в табеле стояли троечки. Появлялись тройки и у "главной девочки" - председателя совета дружины.
Валя Гаврилова по вечерам выручала свою подругу, помогала ей познавать алгебраические премудрости.
Кстати, эту "главную девочку" звали довольно странно - Южка. Было у нее имя - Верочка, была и фамилия, которую я, признаться, позабыл… Но иначе, как Южка, ее не звал в интернате никто - ни ребята, ни воспитатели, ни даже сам Евгений Иванович.
Мне рассказывали, что два года тому назад приехала она осенью из Крыма, похорошевшая, загорелая. И Марья Петровна - как известно, самая восторженная из интернатских учительниц - воскликнула:
- Верочка, да ты у нас настоящая южная красавица!
Услыхав эти слова, два дня подряд мальчишки только так и звали Верочку, а на третий день перешли просто на Южку - эдак ведь выходит куда короче. А Верочек в интернате было целых двадцати шесть, надо же как-нибудь отличать из них хоть одну.
В конце концов с помощью Вали Южка получила четверки по геометрии и по алгебре. Из девочек только они попали в список счастливых "покорителей целины" на должности кухарок. Оказался в списке и "главный агроном", он же горнист - Валера Шейкин и незадачливый биолог Витя Панкин и другие мальчики.
Володя Дубасов выправил все свои отметки, но по арифметике у него по-прежнему стояло "три". Значит, он не мог ехать "покорять целину".
Но тут случилось непредвиденное.
Мама Эдика и мама Саши, узнав, что их сыновья поедут строить городок, будто запротестовали; они явились в интернат прямо к Евгению Ивановичу и наговорили ему с три короба: да, их сыновья отличники, да, они гордость интерната, но это не значит, что "заслуженный мастер спорта" и "главный путешественник" должны (какой ужас!) копать землю. И мамы дали согласие отправить в городок свою мальчиков только потому, что Владимир Викторова твердо им обещал ни на какие работы их детей не посылать.
Евгений Иванович вызвал Владимира Викторовича, тот было нахмурился, как же - столько времени ребята упорно боролись за право называться "покорителями целины", и вдруг - с самыми первыми кандидатами такое недоразумение! Но потом Владимир Викторович пожал плечами, усмехнулся, не стал спорить с мамами и прямо прошел в пятый класс.
Пятиклассники кончили готовить уроки, благополучно решили задачи и разбежались кто куда; один Володя Дубасов сидел за своей партой и мутными глазами с тоской глядел в учебник арифметики.
Владимир Викторович подсел к Володе за парту. Нет, нет, он не помог, а только чуточку подсказал.
Володя тотчас же решил задачу. Владимир Викторович торжественно сообщил ему новость:
- Поздравляю тебя с поездкой на строительство.
Будущий "хранитель сокровищ" не сразу понял в чем дело, когда же до него дошло, то положил книжку в парту и радостно прошептал:
- Спасибо.
Другим счастливцем оказался шестиклассник Юра Овечкин - долговязый, нескладный, с оттопьренными ушами, с упрямым подбородком и толстыми губами мальчик. Он тоже получил две тройки. Но на его сторону встал даже сам Евгений Иванович. Дело в том, что Юра всю зиму свободные часы проводил на кухне, там он учился у старшей поварихи интерната тети Тоси постигать тонкости кулинарного искусства. В городке он займет должность "шеф-повара", но во время строительства его руки вместо половника и веселки будут держать лопату и мастерок. Да, да, мастерок печника, ведь Юра обещал сложить настоящую кухонную плиту по всем правилам.
- У меня папа каменщик, я такую мировую плиту сложу, на четыре конфорки, только возьмите меня с собой, - умолял он.
Владимир Викторович поверил Юре и включи его в список "покорителей целины".
Эдик и Саша ходили по интернату с обиженными лицами; чтобы усилить выражение печали, они старались приподнять повыше брови, всем своим видом показывая, что очень хотели ехать. И совсем они не виноваты, что их мамы оказались такие несознательные. А потом - кто же будет проводить последний пионерский сбор? Да и календарный план летних спортивных соревнований еще не составлен. Так что волей-неволей, а придется им остаться в Москве и ехать вместе со всеми, когда городок уже построят.
Наконец настал долгожданный день!
Евгений Иванович не зря хвалился своими "богатыми" шефами. В то ясное и теплое утро конца мая въехало во двор интерната шесть порожних грузовиков.
Ввиду исключительных обстоятельств уроки были на один час прекращены, и ученики высыпали во двор.
Я подоспел как раз вовремя, когда погрузка была в самом разгаре.
Юркий Владимир Викторович, одетый в синий комбинезон со множеством туго набитых карманов, носился между грузовиками, распоряжался и фотографировал.
Евгений Иванович в своем темном в полосочку костюме степенно расхаживал по двору и тоже распоряжался.
Павел Александрович ворчал басом и тоже распоряжался.
Тетя Тося - дородная и ширококостная, в белом халате - стояла на крыльце, в последний раз перебирала звонкие кастрюли, миски, кружки, ложки и вздыхала:
- Ах, если бы вы меня взяли с собой!
Но Владимир Викторович и ребята делали вид, что не слышат ее жалоб.
Ребята от полноты чувств вопили, визжали и без толку носились по двору. Даже взрослые были возбуждены и взволнованы.
Машины никак не могли разойтись друг с другом. На них грузили круглый лес, доски, щиты под палатки, сами палатки в чехлах, рулоны толя, одеяла и прочие сокровища, в том числе два больших ящика с медикаментами и десять раскладушек для будущих больных. Все это грузили с шумом, со смехом, с веселыми возгласами.
Эдик и Саша ходили с блокнотами в руках и старательно записывали, что на какую машину погружено.
Появилась Южка в новеньких синих шароварах, в синей куртке, ее капроновый бант напоминал огромную белую бабочку. Она и Валя то вбегал в дом, то вновь выбегали; лица обеих девочек сиял таким нескрываемым счастьем…