Повесть о том, сколько радости, сердечного тепла приносит людям дружба, внимание, забота о других людей - без этого человек одинок. Герои повести, разные по характеру и по возрасту, понимают, что общение с людьми, умение понять их делают сильнее и богаче духовнее их самих.
На должность дворников принимаются граждане, достигшие 18 лет и не имеющие медицинских противопоказаний к работе в данной должности.
ПОЛОЖЕНИЕ О ДВОРНИКАХ
Костя на тротуаре из плотного, слежавшегося снега вырубил Профиль девушки. Бегавший трусцой мимо Кости пенсионер Овражки и остановился, сказал:
- Выразили убедительно, - и побежал дальше, остро двигая локтями.
На мотоцикле ехал участковый инспектор, притормозил, солидно и не спеша козырнул. Костя приставил к ноге стальной скребок:
- Салфет вашей милости.
- Ладно, ладно. - Участковый инспектор взглянул на произведение и поехал, подгазовывая старенький кашляющий мотоцикл и переваливаясь в седле, как спелая груша.
Подошла почтальон Аида, хмыкнула, покрутила ногой, зашнурованной в красивый замшевый сапог, еще раз хмыкнула и тоже отправилась дальше. У дверей в бойлерную Аиду караулил оператор-кочегар Толя Цупиков. Проходя вплотную около Толи, Аида царственно кивала ему. Толя долго и совершенно подчиненно смотрел Аиде вслед, потом спускался в бойлерную. Это повторялось каждое утро.
Костя, облокотившись о скребок, стоял, решал, какие бы внести добавления или уточнения в произведение на асфальте: он был взыскательным мастером - со снегом работал не первую зиму. Если тоже спуститься в бойлерную и принести оттуда воды, облить слегка произведение, то оно приобретет сверкающую янтарность. Можно в бойлерной нагреть скребок и потом оплавить только края произведения, засеребрить их.
Подошла группа ребят в лыжных костюмах и с лыжами. Один из ребят достал из кармана пятаки, наменянные для проезда в метро или в автобусе, и высыпал на снег со словами:
- Художник, воспитай ученика.
Костя ничего но сказал. Ребята ушли.
Неслышно приблизилась девушка с небольшой дорожной сумкой, затаилась за Костиной спиной, сумку поставила на землю. Молчала, потом не выдержала, осторожно спросила:
- Кто это?
Костя обернулся, взглянул на девушку:
- Ты.
- Всю жизнь мечтала.
- О чем?
Девушка подумала и ответила:
- О приключении.
- Я - тоже. И поэтому я здесь, на твоем пути.
- С лопатой?
- Скребком, - уточнил Костя.
Девушка была одета в темное расклешенное пальто с кожаным лакированным поясом, с крупными в два ряда пуговицами и в белую с черным плотным шнуром вокруг шапочку. В кольцо одной из ручек сумки были продернуты белые и тоже с черным перчатки. Она их, очевидно, недавно сняла и несла теперь таким способом. Конечно, фасон, потому что на пальто были карманы.
- Куда путь держишь?
- С юга на север.
- Багаж? - Костя кивнул на сумку.
- Да.
- Весь?
- Мне хватает.
- Что в нем выдающегося, если хватает?
- Термобигуди, солнечные очки, зубная щетка. - Девушка подумала и добавила: - Электрическая.
- Пешком дуешь? Деньги кончились? - Костя наклонился и поднял пятаки. Высыпал их девушке в карман пальто. - До вокзала хватит. - Потом разбил произведение и сбросил осколки на мостовую, и они заскользили далеко на проезжую часть.
- У меня ноги крепкие. - Девушка хотела вернуть деньги, но Костя удержал ее руку.
- Я преуспеваю.
- Давно? - Девушка улыбнулась. Передний зуб у нее был чуточку искривлен, но это но портило ее внешности, а делало даже в чем-то индивидуальной, привлекательной. Глаза - большие, спокойные под большими спокойными бровями, к которым почти вплотную приблизилась шапочка. Может быть, шапочку и не стоило так глубоко надевать, это делало лицо старше и строже. Но сейчас девушки носят шапочки именно так.
Костя закинул на плечо скребок, направился во двор к каморке, где у него был сложен инвентарь. Каморка была устроена под шахтой наружного лифта. Открыл дверцу, чтобы убрать в каморку скребок. Девушка не сдвинулась с места. Ее внимание привлекли фигуры, сделанные из льда и снега, она увидела их во дворе.
- Ну чего ты! - крикнул Костя. - Бери лопату и топай сюда, если ноги крепкие! - Лопата стояла у дальней стены дома.
Девушка подхватила лопату, вошла во двор. Фигур было много - на газонах, в детской песочнице и даже внутри старой автомобильной покрышки, выкрашенной зеленой краской; фигуры выстроились в шляпах из газет, в коробках из-под тортов, вместо глаз - электрические лампочки. На крыше беседки были сделаны из снега купола и кокошники, а на крыше навеса, под которым стояли бункеры с мусором, смешно вверх торчали сосульки.
- Кто это упражняется?
- Дед Мороз.
Костя позвал девушку, но так и не смог объяснить себе почему. Костя любил неожиданности. Собственная судьба была пока что неожиданностью на этом участке его жизни. Девушка всунулась в узенькую дверцу, потеснив Костю плечом, поставила лопату. Костя ощутил прохладный запах наклонившейся шерстяной шапочки. Подъехал лифт и опустился как будто бы на крышу каморки.
- Сюда не заедет, не пугайся.
- Ты заметил, я не из пугливых. Я из любопытных.
В окне прачечной вспыхнул свет - специально, чтобы осветить двор: приемщица белья Тетеркина рассматривала незнакомку. Одета строго, но при этом очень молода, такие в намерениях бывают самостоятельными.
Девушка спросила Костю:
- Ты дворник?
- Увы. Ты разочарована?
- Почему? Может быть, очарована. - И девушка позвенела в кармане пятаками.
- Есть хочешь?
Она в ответ неопределенно повела сумкой, которую подняла с земли и снова держала в руке.
- У меня фасолевый день.
- Никогда не бывала в гостях на фасолевом дне.
Из подъезда, рядом с лифтом, выбежал вначале мальчик с портфелем в школьной форменной курточке с эмблемой на рукаве и в облокотившейся на уши фуражке - как есть чиновник. За мальчиком выскочила могучая женщина в фланелевом капоте и в валенках. В руке сжимала красное яблоко - копилку. Могучая женщина - Соня Петровна, или тетя Слоня, а мальчик в облокотившейся на уши фуражке - ее племянник. Глеб Рожков.
- Повытаскал! - закричала вслед убегающему племяннику Соня Петровна и остановилась, чтобы вложить в ладонь глиняное яблоко, как спортсмен вкладывает ядро в секторе для толкания. Но быстро увеличивающееся до племянника расстояние заставило тетю Слоню отказаться от попытки удачно толкнуть яблоко. И вместо этого она опять крикнула:
- Только вернись домой, содранец!
Племянник продолжал убегать. Куда зимой убегать в куртке, он знал - в бойлерную: во-первых, там постоянно тепло, во-вторых, Толя Цупиков не выдаст, в-третьих, тетя Слоня в бойлерной ни за что не развернется и попросту даже застрянет. Все это уже проверено и доказано жизнью.
- Разрешите, - сказала девушка Соне Петровне, вынула из кармана пятаки и побросала в глиняное яблоко.
- Что вы! - приятно удивилась тетя Слоня. - Она кто такая? - тут же спросила у Кости, встряхивая яблоко и прислушиваясь к тому, как в нем позвякивало.
- Моя новая модель, - отвечал Костя.
Тетя Слоня, переполненная бесхитростным желанием добыть все-таки новость, зашла с фланга:
- Она к тебе приехала?
Из прачечной, гонимая тем же непреодолимым желанием добыть новость, выскочила и приемщица белья Тетеркина в белом мятом халате и в пушистом розовом берете. Но тут из бойлерной появился Глебка. Портфель пристроил на голове и нес его, придерживая за ручку, будто какой-нибудь кувшин. Тетя Слоня ахнула, и внимание двора переключилось на Рожкова, на его театральное выступление. Соня Петровна, вскинув свое могучее тело, ринулась продолжать погоню. Рожков немедленно убрал с головы "кувшин" и ринулся удирать.
***
Дворнику на время работы предоставляется служебная жилая площадь.
Костя помог Кате снять пальто, зацепил его за большой крюк, заменявший вешалку, и пальто повисло беспомощно, будто на подъемном кране.
- Когда крупные зодчие создавали интерьеры дворцов, они проектировали и мебель. - Костя зацепил теперь за крюк и свою куртку. - Да ты садись.
Катя кивнула, присела на стул. Куда же она попала? Что это?
В дворницкой было сочетание мебели, собранной по дворам и кое-как подремонтированной, и мебели, созданной буйной фантазией из обрезков труб, штакетника. К стенам прибито несколько держалок для флагов, в которые вставлены сухие цветы и раскрашенные прутики. Висели как живописные полотна дорожные знаки - обгон воспрещен, тупик, ведутся ремонтные работы, стоянка разрешена, стоянка запрещена.
Ну, а самое удивительное - часть комнаты занимал уличный фонарь. Во всей этой своеобразной неорганизованности и неожиданности была своя особая привлекательность.
- Ты сидишь на резном стуле с обивкой из натурального штофа. Стул создан по рисунку Кимерона. Штоф ткали лионские мастера по моему эскизу.
Катя оторвала взгляд от уличного фонаря и теперь взглянула на стул, на котором сидела. Он был на двух ножках настоящих и на двух, сделанных из ящичных планок. Прикрыт махровым полотенцем, прикрепленным канцелярскими кнопками. Катя шевельнулась, стул издал угрожающее поскрипывание.
- Я знаю Бирона, - сказала Катя, стараясь больше не шевелиться.
- Кимерон - типичное не то. Кимерон - придворный архитектор.
- Извини, я темно-серая в архитектуре…
- Ничего, - разрешил Костя. - Объясню. В моем интерьере стоит софа с росписью, бронзой и накладной вышивкой. Обеденный стол на двенадцать персон, за которым я имею счастье принимать тебя. - Костя опустился в кресло и тут же у кресла отвалился подлокотник. Костя поймал его и вернул на место. - Дальше… Что там дальше? Элегантная ширма, и на ней парча с букетами и золотыми пчелами. Но так ли? (Ширма была затянута кумачевыми полотнищами со следами плакатных букв.)
Катя кивнула - так. Она сама умела забавлять и умела забавляться. Но уличный фонарь!..
- А в конце девятнадцатого века и в начале двадцатого характерно параллельное развитие - ты следишь за моей мыслью? - парадных форм мебели и мебели интимной для жилых комнат. Ты спросишь, почему? Да потому, что уют начал высоко цениться.
- Ты работал в музее?
- В детстве рисовал красками. - Костя показал на скамейку на кухне. - Оттоманка. Сохранен натуральный цвет тополя. Не припомню, на каком из аукционов мною куплена… Пышный был аукцион.
- В Греции, - сказала Катя.
- Точно. Я плыл из варягов в греки. Простите, вы какое благородное заведение закончили?
- Простите, не начинала.
- Провалилась?
- Если я провалюсь, то сейчас - Стул под Катей покосился. Катя отвела назад плечи, чтобы максимально выпрямиться.
Костя поднялся с места и пошел на кухню.
В кухне была двухконфорочная плита, небольшая мойка и совсем небольшой холодильник "Морозко". На нем совершенно натурально сидела божья коровка - очевидно, раскрашенный кусочек магнита.
Вскоре на стол были поданы консервированная фасоль, подогретая прямо в банке, нарезанная свежая булка и на блюдце развернутая пачка масла.
- Вилки бы еще, - сказала Катя, - хотя я и живу в глубине России.
- Очень даже любопытно.
Костя принес вилки и вновь расположился напротив в кресле. Катя зачерпнула фасоли, отломила кусочек булки. Костя тоже зачерпнул из банки.
- Откуда ты пришла? Из какого такого Пешехонья?
- У меня в сумке термобигуди. Верно?
- И что из этого?
- Где-то я должна была быть красивой?
- Где же?
- На свадьбе у подруги.
- Угу. А солнечные очки?
- Подруга живет в том крае, где солнца восход.
- А работаешь ты в леспромхозе. На севере диком, на голой вершине. Пилишь сосны. Верно?
- И оказалась здесь, на Спасоналимовской. Верно? - Катя улыбнулась, и Костя еще раз отметил, что передний зуб у нее искривлен и что это совершенно не портит ее внешности. - Меня поразило название улицы.
- Две тысячи метров асфальта, булыги и щебенки, - сказал Костя. - Газоны и зеленые насаждения.
- Спасительный Налим. А мне надо немного успокоиться.
- После чего?
- После чужой свадьбы… Но не будем больше об этом.
- Не будем, - кивнул Костя. - Но ты красивее любой твоей подруги.
- Скажи лучше, где ты приобрел уличный фонарь?
- Как всегда, по случаю. Продается еще старинный неаполитанский балкон. Привезли, конечно, из Неаполя вместе с серенадами. Тебе не нужен? Мне он ни к чему на первом этаже.
В дворницкую, мешая друг другу, проталкиваются Соня Петровна и Глебка. На Глебке уже пальто, а на Соне Петровне, поверх капота, жакет, очень напоминающий мужской пиджак из магазина "Богатырь". На лацкане пристегнута брошь "Аленушка", ювелирное изделие.
- Костя, меня приняли в институт, - задыхаясь, с ходу говорит тетя Слоня. Рукой хватается за грудь, как и положено в момент серьезного переживания.
Костя растерянно смотрит на Соню Петровну, на брошь "Аленушка".
- Открытка вот, - Соня Петровна достает из кармана жакета почтовую открытку, показывает ее Косте. - Аида принесла, только что.
- Извещение? По конкурсу прошли? Поздравляю. Сколько баллов набрали?
- Прошла, - доверчиво говорит Соня Петровна. - Сто двадцать кило набралось у меня.
- Институт питания зовет на похудание! - кричит Глебка и бухает на пол портфель, словно груженный булыгой и щебенкой.
- Высокий проходной балл, - говорит Костя. - В МГУ хватает двадцати.
- Куда Глебку девать?
- Сдайте в камеру хранения.
- Я серьезно, Костя.
- Возьмите с собой.
- Он и без того кожа да кости.
- Кожа для Кости! - радостно закричал Глебка.
- А вы его на другой факультет.
- Чего?
- Институт лечения зовет на утолщение! - говорит Костя.
Тетя Слоня страдальчески вздохнула:
- К пенсионеру Овражкину хотела, спортсмену…
Глебка отрицательно качает фуражкой.
- Ишь, не хочет, прынц сардынский. К Аиде думала, почтальону.
Глебка опять отрицательно покачал фуражкой.
- У Тетеркиной дите вредное, спасу нет. Куда ей еще этого налетчика, - продолжала шарить в памяти тетя Слоня.
- Может, к участковому инспектору? - предложил Костя. - Будет с ним службу нести.
- К милиционеру! - Глебка даже поперхнулся. - Я тут хочу! У тебя!
- Полгода института дожидалась. - Соня Петровна умоляюще смотрит на Костю. - Совсем здоровье потеряла.
- Очень вас понимаю, Леонелла Флоридовна. Пускай остается. Была не была.
- Правду говоришь, Константин? - счастливым голосом спросила Соня Петровна.
- Еще бы! Как абитуриент - абитуриенту.
- На тебя и рассчитывала, на твою положительность - Соня Петровна, без пауз, поехала: - Уроки-за-ним-надо-проверять-и-чтобы-зубы-чистил-ел-сырую-морковь-ему-витамины-нужны-прищепкой-чтобы-не-стрелял-взял-моду-в-прищепку-закладывать-пистоны-и-стрелять-ты-думаешь-деньги-он-для-чего-повытаскал? - на-пистоны-он-и-к-участковому-не-хочет-чтобы-стрелять-ему-вволю-стихотворение-выучил-"Скачет-сито-по-полям-а-корыто-по-лугам" - что же еще?..
Катя улыбалась. Определенно - это доставляло ей удовольствие. Кости молчал: он был обескуражен. Казалось, Соню Петровну ничто не остановит - не тетя, а каток: всех сомнет и все сомнет, утрамбует.
- Раздетым-на-улицу-чтобы-не-выбегал-руки-мыл-как-следует-с-мылом-руки-мыть-не-любит-басурман!
- Я аспект внимания, заявил Глебка, - а не басурман.
- Что такое! - возмутилась Соня Петровка. - Как ты со взрослыми разговариваешь?
- Макаронина говорит.
- Полюбуйтесь на него, люди добрые. - Соня Петровна уже обращалась и к Кате, взывала к сочувствию и с ее стороны. - Учительницу макаронами обзывает! Бессовестный! На уроках языком бренчит, нашел балалайку. Учительница жаловалась.
- Все в классе умеют, а я нет.
"В самом-то деле", - теперь посочувствовала Катя, но не вслух, конечно. С каждой минутой пребывания здесь Кате становилось вес забавнее и веселее.
- Побренчи, послушаем, - предложил Костя Глебке, чтобы как-то отвлечься от предстоящих проблем и от тяжести пережитого впечатления от монолога Сони Петровны.
Глебка зажал губами кончик языка и начал старательно играть на нем пальцами, как на струне.
- Плохо, - сказал Костя.
Глебка огорчился: он все-таки на что-то надеялся. Взглянул на Катю, Катя ему улыбнулась: Рожков определенно ей нравился.
- Плохо, - повторил Костя, зажал нос и медленно и серьезно, как большой исполнитель, побренчал: получилась гавайская гитара. Садись и слушай концерт.
- Костя! - воскликнула басом Леонелла Флоридовна. - Ты что! Ты воспитывать должен, морковь ему давать!
- Воспоминания… на заре туманной юности.
- Нет уж, ты, это… без тумана. У него и так постоянно в руках баловство. Всех перещеголял.
Глебка раскрыл ладони, перевернул их туда-обратно, состроил удивленное лицо:
- Пусто.
Но зато теперь четко были видны на ладонях чернильные контуры материков, до которых не добралось мыло.
- Вы горох едите? - спросил Глебка.
- Фасоль едим.
- Люблю фасоль, горох не люблю.
- Все съели, тебе не осталось.
- Он фасоль не ест. Придуряется! - Соня Петровна воспылала гневом в отношении племянника.
- Не ем, но люблю.