Наварра, не отводя глаз от пришельца, стал шарить среди смятых простынь и ощупывать груду одежды. Значит, у него есть оружие. Англичанин сделал шаг вперед и левой рукой схватил баска за горло, нажав изо всей силы на гортань. Затем толкнул мужчину на кровать и, оседлав его, уперся коленом ему в живот. Наварра метался, борясь за воздух, – на лице его читалась смесь паники и отчаянной решимости.
Англичанин всадил нож в мякоть тела под ребрами баска, нацелив острие вверх, к сердцу. Глаза у Наварры вылезли из орбит и тело напряглось, затем обмякло. Кровь заструилась по лезвию ножа.
Англичанин вытащил нож из груди покойника и выпрямился. Девица вскочила на ноги. Шагнула вперед и сильно ударила его по лицу.
– Какого черта, да что вы себе позволяете?
Англичанин не понимал, как отнестись к этой женщине. Только что на ее глазах он насмерть заколол ее любовника, а она ведет себя так, будто он прошел в грязных сапогах по ее чистому полу.
Она влепила ему вторую пощечину.
– Я работаю на Арагона, идиот! Я уже месяц встречаюсь с Наваррой. Мы собирались арестовать его и забрать остальных из его ячейки. Кто вас сюда послал? Уж конечно, не Арагон. Он сказал бы мне.
Она стояла, ожидая его ответа, казалось, нимало не стесняясь своей наготы.
– Я работаю на Кастильо. – Он произнес это спокойно, на хорошем испанском. Он не знал никого под таким именем – просто это было первое имя, какое пришло ему в голову. Где он его видел? В булочной? Точно. В булочной, что через улицу.
Она спросила:
– А кто это – Кастильо?
– Человек, на которого я работаю.
– Кастильо работает на Арагона?
– Откуда мне знать? Почему бы тебе не позвонить Арагону? Он позвонит Кастильо, и все выяснится.
– Хорошо.
– Позвони ему по телефону, что там стоит.
– Позвоню, чертов идиот!
– И говори тихо, не то все жильцы в доме узнают, что мы только что убили человека.
Она прикрыла руками груди, словно впервые почувствовав свою наготу.
– Как тебя звать?
– Я не собираюсь говорить тебе мое имя.
– Почему?
– Откуда я знаю, работаешь ли ты в самом деле на Арагона? Может, ты работаешь с этим твоим любовником. Может, ты член его группы. Может, ты кликнешь его дружков, они явятся сюда и убьют меня.
Он поднял вверх окровавленный нож и провел большим пальцем по лезвию. Девица бросила на него злой взгляд:
– Даже и не думай пытаться! Чертов идиот!
– Вызови Арагона к телефону. Тогда я скажу тебе мое имя.
– У тебя будут большие неприятности.
– Пусть Арагон подойдет к телефону, и я все объясню.
Она села на край кровати, схватила трубку и быстро набрала номер. Англичанин шагнул к ней и положил палец на рычаг аппарата, прерывая связь.
– Что это ты делаешь? Как твое имя?
Убийца резким движением провел острием ножа по ее горлу. И отступил, чтобы кровь не брызнула на него; затем опустился перед ней на колени и стал смотреть, как жизнь исчезает из ее глаз. Когда она улетучилась, он нагнулся и прошептал девушке на ухо свое имя.
* * *
Остаток дня Англичанин провел в машине – промчался по скоростному шоссе из Витории в Барселону, затем по идущему вдоль берега шоссе – из Барселоны, через границу, в Марсель. Поздно вечером он сел на паром, который ночью перевезет его на Корсику.
Он был одет как типичный корсиканец: широкие штаны из хлопка, пропыленные кожаные сандалии, толстый свитер, спасавший от осенней прохлады. Темно-каштановые волосы его были коротко острижены. Поплиновый костюм и шляпа, что он носил в Витории, покоились в мусорном баке придорожного кафе в Бордо. Серебристый парик был брошен из окошка машины в горное ущелье. А машина, зарегистрированная на имя Дэвида Мендельсона, которое было одним из его многочисленных фальшивых имен, была возвращена в агентство по прокату.
Он спустился вниз, в свою каюту. У него была отдельная каюта, с собственным душем и туалетом. Англичанин оставил свою маленькую кожаную сумку на койке и поднялся на пассажирскую палубу. Паром был почти пуст – лишь несколько человек зашли в бар, чтобы выпить и перекусить. После долгой езды на машине Англичанин устал, но строгая внутренняя дисциплина не позволяла ему лечь спать, пока он не оглядит лица пассажиров.
Он обошел палубу, не увидел ничего тревожного, затем прошел в бар, где заказал пол-литра красного вина, и вступил в разговор с корсиканцем по имени Маттео. Маттео, как и Англичанин, жил в северо-западной части острова, но на две долины южнее, в тени Монте д'Оро. Он двадцать лет не бывал в долине Англичанина. Таков был ритм жизни на острове.
Разговор перешел на поджог, от которого пострадала долина Англичанина в предыдущее сухое время года.
– Хоть нашли, кто устроил поджог? – спросил Маттео, наливая себе предложенное Англичанином вино.
Когда Англичанин сказал ему, что власти подозревают сепаратистов из Национального фронта Корсики, корсиканец закурил сигарету и пустил вверх струю дыма.
– Мальчишки, горячие головы! – буркнул он, и Англичанин медленно кивнул в знак согласия.
Через час он пожелал Маттео спокойной ночи и вернулся к себе в каюту. В чемодане у него был маленький радиоприемник. Англичанин прослушал "Ночные известия" по марсельской станции. После нескольких минут передачи местных новостей шла подборка новостей из заграницы. На Западном берегу еще день шли военные действия между войсками палестинцев и израильтян. В Испании, в городе Витория, были убиты два члена баскской террористической организации ЕТА. А в Швейцарии известный банкир Аугустус Рольфе был обнаружен убитым в своем доме в престижном районе Цюриха. Арестован неизвестный мужчина. Англичанин выключил радио, закрыл глаза и мгновенно заснул.
3
Цюрих
Управление цюрихской полиции находилось всего в нескольких сотнях метров от железнодорожной станции на Цойгхаусштрассе, между мутной рекой Силь и большим железнодорожным депо. Габриеля провели через мощенный камнем центральный двор в пристройку из алюминия и стекла, где располагался отдел убийств. Там его поместили в комнату для допросов без окон, где стоял стол светлого дерева и три разных стула. Багаж у него отобрали, вместе с красками, кистями и химикалиями. Как и бумажник, паспорт и мобильный телефон. У него забрали даже часы. Он полагал, что они надеются дезориентировать его и запутать. Он был уверен, что знает технику допроса лучше цюрихской полиции.
Его уже трижды допрашивали три разных офицера: сначала кратко на вокзале, прежде чем арестовать, и дважды в этой комнате. Судя по одежде и возрасту, значимость тех, кто вел допрос, прогрессировала.
Дверь отворилась, и в комнату вошел один-единственный офицер. Он был в твидовом пиджаке и без галстука. Назвался старшиной Баэром. Он сел напротив Габриеля, положил на стол папку и уставился на нее, точно это была шахматная доска и он обдумывал следующий ход.
– Назовите ваше имя, – выпалил он по-английски.
– Оно не изменилось с тех пор, как меня в последний раз об этом спрашивали.
– Скажите мне ваше имя.
– Меня зовут Марио Дельвеккио.
– Где вы проживаете?
– В Порт-Нэвасе, Корнуолл.
– В Англии?
– Да.
– Вы итальянец, а живете в Англии?
– Это не считалось преступлением, когда я в последний раз проверял.
– Я и не говорил, что это преступление, хотя интересный факт. Чем вы занимаетесь в Порт-Нэвасе в Англии?
– Я уже объяснял трем офицерам, допрашивавшим меня.
– Да, я знаю.
– Я художник-реставратор.
– Зачем вы приехали в Цюрих?
– Меня наняли почистить картину.
– На вилле, что на Цюрихберге?
– Да.
– А кто вас нанял чистить картину? Чистить? Именно это слово вы употребили? Странное слово: чистить. Чистят пол, чистят машину или одежду. Но не картины. Это слово употребляют обычно в вашей работе?
– Да, – сказал Габриель, и инспектор, казалось, был разочарован тем, что Габриель ничего не добавил.
– Кто вас нанял?
– Не знаю.
– Что значит "не знаю"?
– А то, что мне это не уточняли. Все было оговорено между адвокатом в Цюрихе и торговцем картинами в Лондоне.
– Ах да: Джулиусом Ишервудом.
– Джулианом.
С чисто немецким уважением к бумагам детектив старательно изъял из текста оскорбительное слово и тщательно вставил исправленное. Покончив с этим, он с победоносным видом поднял глаза, словно ожидая аплодисментов:
– Продолжайте.
– Мне было просто сказано поехать на виллу. Меня там встретят и проведут внутрь.
– Встретит кто?
– Мне это не уточняли.
В папке лежал факс Ишервуда. Детектив надел очки с полукруглыми стеклами и поднес факс к свету. Читая, он шевелил губами.
– Когда вы приехали в Цюрих?
– У вас есть корешок от моего железнодорожного билета. Вы знаете, что я приехал сегодня утром.
Детектив насупился, давая понять, что ему не нравится, когда подозреваемые уточняют, что он знает, а чего не знает.
– Куда вы отправились по приезде?
– Прямо на виллу.
– Вы не зарегистрировались сначала в отеле?
– Нет, я ведь еще не знал, где буду жить.
– А где вы планировали остановиться?
– Как вы видите из записи, оставленной для меня на вилле, мне был забронирован номер в гранд-отеле "Дольдер".
Баэр не задержал внимания на этой промашке и продолжил допрос:
– Как вы добрались от вокзала до виллы?
– На такси.
– Сколько вам стоила поездка?
– Около пятнадцати франков.
– В какое время вы приехали на виллу?
– В девять часов и две минуты.
– Как вы можете быть в этом уверены?
– А вы взгляните на факс Джулиана Ишервуда. Мне было сказано приехать точно в девять часов. А у меня нет привычки опаздывать на встречи, старшина Баэр.
Детектив восхищенно улыбнулся. Он был человеком точным и ценил в других пунктуальность и внимание к деталям, даже если подозревал человека в убийстве.
– А что вы предприняли, приехав на виллу?
– Я воспользовался телефоном охраны, но никто не ответил. Тогда я позвонил мистеру Ишервуду в Лондон. Он сказал, что человека, который должен был меня встретить, неожиданно вызвали и ему пришлось уехать из города.
– Он вам так сказал? Что его вызвали и ему пришлось уехать из города?
– Что-то в этом роде.
– И этот мистер Ишервуд сообщил вам коды?
– Да.
– А кто дал эти коды мистеру Ишервуду?
– Не знаю. Наверное, адвокат хозяина.
– Вы записали коды?
– Нет.
– Почему?
– В этом не было необходимости.
– Почему же?
– Потому что я запомнил коды.
– В самом деле? У вас, должно быть, отличная память, синьор Дельвеккио.
* * *
Детектив отсутствовал в комнате четверть часа. Вернувшись, он принес чашку кофе для себя и ничего для Габриеля. Он сел и продолжил допрос:
– Все это кажется мне странным, синьор Дельвеккио. Вас обычно держат в неведении относительно художника, пока вы не начнете своей работы по реставрации?
– Нет, обычно это не так. Собственно, это необычно.
– Вот как. – Он откинулся на спинку стула и скрестил руки, словно это утверждение было равноценно подписанному признанию. – И вам обычно не сообщают фамилии владельца картины, которую вы будете реставрировать?
– Это неслыханно.
– Рольфе. – И посмотрел на Габриеля, проверяя, вызвало ли это имя какую-либо реакцию, но ничего не увидел. – Человека, которому принадлежит картина, зовут Аугустус Рольфе. И это тот человек, которого вы убили на вилле.
– Я никого не убивал, и вам это известно. Он был убит задолго до того, как я приехал в Цюрих. Я был еще в поезде, когда его убили. Сотня людей может подтвердить, что это так.
Детектива, казалось, ничуть не тронул приведенный Габриелем довод. Он глотнул кофе и спокойно произнес:
– Расскажите, что было после того, как вы вошли в виллу.
Габриель монотонно перечислил цепь событий: как он вошел в темный вестибюль, как искал выключатель, как обнаружил записку без подписи в чаше на столе, странный запах, который он почувствовал, войдя в гостиную, как обнаружил труп.
– А картину вы видели?
– Да.
– Прежде чем увидели тело или после?
– После.
– Как долго вы смотрели на нее?
– Не знаю. Минуту-другую.
– Вы только что обнаружили мертвеца, но задержались, чтобы посмотреть на картину. – Детектив, казалось, не знал, как расценить эту информацию. – Расскажите мне о художнике… – Он заглянул в свои записи. – Рафаэль. Боюсь, я мало знаю об искусстве.
Габриелю было ясно, что детектив лжет, но он решил подыграть ему и целых пятнадцать минут читал ему подробную лекцию о жизни и работе Рафаэля: учеба и оказанные на него влияния, новое в его технике, непреходящее значение его основных работ. Когда он закончил, полицейский сидел, уставясь на остатки своего кофе, как побитый.
– Хотите, чтобы я продолжил?
– Нет, спасибо. Это очень помогло. Если вы не убивали Аугустуса Рольфе, почему вы покинули виллу, не позвонив в полицию? Почему вы пытались бежать из Цюриха?
– Я понимал, что обстоятельства могут показаться подозрительными, и запаниковал.
Детектив скептически оглядел его, словно не вполне веря, что Марио Дельвеккио из тех, кто способен поддаться панике.
– Как вы добрались от Цюрихберга до Главного вокзала?
– Сел на трамвай.
Баэр тщательно осмотрел отобранные у Габриеля вещи.
– Я не вижу тут трамвайного билета. Вы, конечно же, купили билет, прежде чем сесть в трамвай?
Габриель отрицательно покачал головой. Брови Баэра взлетели вверх. То, что Габриель сел на трамвай без билета, представлялось ему ужаснее того, что Габриель мог убить старика выстрелом в голову.
– Это очень серьезный проступок, синьор Дельвеккио! Боюсь, вы будете оштрафованы на пятьдесят франков!
– Я глубоко об этом сожалею.
– Вы раньше бывали в Цюрихе?
– Нет, никогда.
– Откуда же вы знали, что этот трамвай довезет вас до Главного вокзала?
– Я думаю, это была счастливая догадка. Он шел в нужном направлении, я и сел на него.
– Скажите мне еще одно, синьор Дельвеккио. Делали ли вы какие-либо покупки в Цюрихе?
– Покупки?
– Покупали ли вы что-нибудь? Заходили ли в магазины?
– Я купил пару ботинок.
– Почему?
– Потому что, пока я ждал, чтобы меня впустили в виллу, мои туфли промокли на дожде.
– Вы запаниковали. Вы боялись пойти в полицию, отчаянно хотели выбраться из Цюриха и, однако же, потратили время на то, чтобы купить новые ботинки, потому что у вас промокли ноги?
– Да.
Он откинулся на спинку стула и постучал в дверь. Она открылась, и появилась рука, державшая пакет с вещественными доказательствами, в котором лежали туфли Габриеля.
– Мы нашли это в туалете на Главном вокзале, в мусорном баке. Я подозреваю, что они ваши. Я также подозреваю, что они совпадают с кровавыми отпечатками, которые мы обнаружили в вестибюле виллы и на дорожке к ней.
– Я ведь уже сказал вам, что был там. И если отпечатки ног и совпадают с туфлями, это ничего еще не доказывает.
– Весьма неплохие туфли, чтобы просто взять и выбросить их в туалете железнодорожной станции. И мне они не кажутся такими уж мокрыми. – Он поднял на Габриеля глаза и улыбнулся. – Но, правда, я слышал, что у людей, легко поддающихся панике, чувствительные ноги.
* * *
Прошло три часа, прежде чем Баэр снова вошел в комнату. Впервые он был не один. Габриелю было ясно, что новый человек представлял высшую власть. Ясно было и то, что это не рядовой детектив из цюрихского отдела убийств. Габриель это понял по мелочам в поведении Баэра: по тому, как Баэр щелкнул, точно метрдотель, каблуками, когда сажал этого человека за стол допросов, и как незаметно отошел в глубину.
Человек назвался Петерсоном. Без имени и никакой информации о себе. На нем был безупречно отутюженный темно-серый костюм и банкирский галстук. Он был почти седой и аккуратно подстриженный. Руки, лежавшие перед ним на столе, могли принадлежать пианисту. На левом запястье красовались крупные золотые часы с синим циферблатом, конечно, швейцарские, – такие могли выдержать давление на большой глубине. С минуту он изучал Габриеля сонными, скучающими глазами. В нем чувствовалась естественная самонадеянность человека, знающего тайны и ведущего картотеку.
– Коды. – Как и Баэр, он говорил с Габриелем по-английски, при этом почти без акцента. – Где вы их записали?
– Я их не записывал. Как я говорил майору Баэру…
– Я знаю, что вы говорили майору Баэру. – В его глазах неожиданно появилась жизнь. – Теперь спрашиваю вас я. Где вы их записали?
– Коды сообщил мне по телефону мистер Ишервуд из Лондона, и, воспользовавшись ими, я открыл калитку и входную дверь виллы.
– Вы запомнили номера?
– Да.
– Сообщите мне их сейчас.
Габриель спокойно их произнес. Петерсон взглянул на Баэра – тот кивнул.
– У вас очень хорошая память, синьор Дельвеккио.
Он перешел с английского на немецкий. Габриель тупо смотрел на него, словно не понимая. Допрашивавший возобновил разговор на английском.
– Вы не говорите по-немецки, синьор Дельвеккио?
– Нет.
– А по словам таксиста, который вез вас с Банхофштрассе на виллу, что на Цюрихберге, вы вполне прилично говорили по-немецки.
– Произнести несколько слов по-немецки и говорить по-немецки – это не одно и то же.
– Таксист сказал нам, что вы назвали ему адрес быстро и уверенно на немецком языке с заметным берлинским акцентом. Скажите мне вот что, синьор Дельвеккио. Чем объяснить, что вы говорите по-немецки с берлинским акцентом?
– Я же вам сказал: я не говорю по-немецки. Я могу произнести на немецком лишь несколько слов. Я провел несколько недель в Берлине, реставрируя одну картину. По-видимому, там я и приобрел этот акцент.
– Как давно это было?
– Года четыре назад.
– Года четыре назад?
– Да.
– А какая картина?
– Извините?
– Картина, которую вы реставрировали в Берлине. Кто художник? Как она называется?
– Боюсь, это конфиденциальная информация.
– В данной ситуации конфиденциальных вещей уже нет, синьор Дельвеккио. Я хотел бы знать название картины и имя владельца.
– Это был Караваджо из частной коллекции. Извините, но я не могу сообщить вам имя владельца.
Петерсон, не глядя на Баэра, протянул к нему руку. Баэр открыл свою папку и передал ему лист бумаги. Петерсон со скорбным видом просмотрел ее, словно пациенту осталось совсем недолго жить.