Ребята разошлись по зонам. Северный участок, который достался Павке, был невелик, скалы громоздились на нем в таком беспорядке, что казалось, будто вытряхнул их кто-то нарочно в одну кучу - разбирайтесь как хотите. Теснота неимоверная, под ногами сновали зеленые юркие ящерицы. Вот бы лазить по скалам с такой же быстротой, как они. Перебираясь через валун, Павка чуть не наступил на змею-медянку. Она угрожающе подняла плоскую головку, стрельнула на гостя темными бусинами глаз и нехотя сползла в расщелину. Исследователь с опаской огляделся, нет ли поблизости еще змей. У глыбы, похожей на гигантскую иголку, воткнутую в землю острием вверх, Павка остановился, наметил исходную точку и быстро рассчитал азимутальный веер. Перед началом работы он прикинул размеры участка. Взгляд пробежал по торосистой площадке и там, где бурая линия скал сходилась с небесной голубизной, наткнулся на сокола-сапсана. "Уже пообедал". Размышляя о неожиданной встрече с сапсаном, Павка обошел Иглу. У основания скала имела в окружности семь-восемь метров. Сужаясь к вершине, она заканчивалась на пятнадцатиметровой высоте острой пикой. Никакой особой ценности обнаружить не удалось: обычный гранит. Павка собрался было идти по азимуту и уже достал компас, но тут заметил среди камней множество перьев. Сизые, оранжевые, красные, пестрые, с крапинками и без крапинок, они заполнили трещины, выбоины и щели. Вперемешку с перьями белели омытые дождями и туманами полуистлевшие кости. Сразу пришла догадка: "Так вот почему здесь крутился сапсан. Гнездо!" Само собой напрашивалось решение: найти и уничтожить обиталище хищника.
Что сапсан вреден, известно, конечно, каждому. Попадись соколу на глаза птица, несдобровать ей. Стальными клещами вопьются когти в тело жертвы, а крючковатый клюв довершит черное дело. Уж на что гуси - они в два раза превосходят по размерам сапсана, - но и гусей ждет смерть при встрече с крылатым разбойником.
Удобным и безопасным местом для соколиного гнезда, по мнению Павки, была Игла. Он схватился руками за выступ, покрытый мхом. Выбираться приходилось медленно. Ноги с трудом нащупывали опору, пальцы цеплялись за каждую неровность, за каждую выбоину.
Ловкость, сноровка и выдержка! Но это еще не все. Нужны расчет и осторожность, нельзя ни на минуту забывать мудрую пословицу: "Семь раз отмерь - один раз отрежь". А Павка забыл про нее. Увлекшись, он сделал одно, лишь одно, неверное движение и полетел вниз. Ладони Павка ссадил в кровь, зашиб ногу, порвал новую сатиновую рубашку.
У настоящих людей бывает так: трудно - напряг все силы, но не отступил, а еще упорнее принялся за дело. Павка тоже не подумал бросать начатое. Он решил действовать наверняка. Присев на камень, снял ботинки, скинул носки, подвернул до колен брюки, вытащил из чехла лопатку и принялся соскабливать с гранита мох: по шероховатому камню босиком лезть удобнее. Острое лезвие лопатки срезало целые пласты лишайников. "Скр-р, скр-р, скр-р" - скоблило железо о камень. И вдруг: "кр-кр!" Задержка, что-то мешает. Павка расчистил подозрительный участок - и обомлел. На поверхности серого гранита проступали какие-то знаки. Они тянулись горизонтально в четыре параллельные полосы. Буквы! Слова! Коленки у Павки задрожали, на лбу выступил холодный пот. Надпись на малоисследованной вершине! Тимины наставления разом улетучились из головы. Павка закричал во весь голос:
- Надпи-и-ись! На камне-е надпись! Сюда-а-а!..
Рядом вырос бледный, взволнованный Тима, появился Юлька.
Надпись была выбита на высоте двух метров. Кроме Юли, самого худого, но зато и самого длинного из ребят, прочитать надпись с земли никто не мог. Но звеньевой в пылу азарта не подпускал Юлю к скале. С записной книжкой и карандашом в руках Тима карабкался к надписи, лез, срывался, снова лез и опять срывался… Наконец, обозлившись, обрушился на Юлю:
- И чего ты, Юлька, стоишь истуканом. Историческая надпись, а ты глазами моргаешь. Читай! Эту надпись, может. Ермак Тимофеевич сделал или Степан Разин.
- Не было Степана Разина на Урале…
- Не спорь! Я про Пугачева сказать хотел. Читай! Голос предков это. Ясно?
- Мешаешь же!
- Кто мешает?!
Юля подтащил небольшой камень, установил его возле Иглы, влез и начал по складам разбирать слова:
- Тысяча девятьсот восемнадцатый год. Стальной солдат революции, - читал он. - Здесь лежат ге…
- Герой! - подсказал Павка.
- …геройские, - продолжал Юля, - парти… Сейчас буду дальше. Сейчас, сейчас. Мох мешает.
- Возишься долго! Быстрее!
- Партизаны!.. Две точки. Двоеточие! Степан Лоскутов, Илья Федоров, Александр Тимофеев. Точка! Они погибли за торжество революции. Точка! Григорий Лапин. Все!
Тима поверх Юлиной головы смотрел на темные борозды букв и беззвучно шевелил губами. Павка замер, полуоткрыв рот и округлив глаза. Юля быстро водил острием лопатки по камню, счищая мох: может быть, есть еще что-нибудь.
- Стальной солдат революции! Лапин! Партизаны! - свистящим шепотком повторил Тима и, круто повернувшись к Павке, схватил его за руку. - Ты, Павка, молодец! Ясно?
- Историческая?
- И еще какая! - подхватил Юля. - Тимка, надо в Москву сообщить, в Академию исторических наук!
- С Люськой будет удар!
Как только Тима назвал имя Люси, Павка опомнился:
- Где моя папка? Эх, Юлька, что наделал!
Он извлек из-под камня, который подтащил к скале Юля, папку и стал ощупывать ее.
- Целая же, - сказал Юля.
- Мы, Павка, заслужили прощение, - успокоил звеньевой.
Отряд отправился в обратный путь.
Старые, опытные альпинисты утверждают, что спуск с горы гораздо труднее подъема. Может быть, это и так. Но Тима, Юля и Павка спустились к подножию в один прием. Они использовали для этого широкую осыпь, которая брала начало на вершине и тянулась до горной подошвы. Ребята уселись верхом на походные палки, шурша, посыпались вниз мелкие камешки.
А там - кочковатое болото, лесная опушка и дорога в город. Бесконечной лентой вилась дорога среди развесистых сосен, пихт и елей. Шагалось по ней очень легко.
- Споем? - спросил весело Тима.
- Споем!
Звеньевой запел, Юля с Павкой дружно подхватили, и над тайгой зазвучала бодрая, задорная песня:
Пусть горы смотрят кручами,
Ведь это даже лучше нам:
Вез трудностей какой же интерес?
ГЛАВА ВТОРАЯ
БОЛЬШОЙ СОВЕТ
Правильно говорят, что радость окрыляет людей. Тима, Юля и Павка испытывали ее чудодейственную силу: десять километров от горы Крутой до города промелькнули незаметно. По дороге ребята мечтали, строили различные предположения о надписи. Возле первых домиков городской окраины Тима вдруг спохватился:
- А как будем действовать в лагере?
Юля предложил о надписи никому не говорить и запросить Академию исторических наук о том, жив ли Григорий Лапин, стальной солдат революции, разузнать все и только после этого всем открыть свою тайну.
- Ты, Юлька, - эгоист и единоличник, - сказал Тима. - Я от тебя, Юлька, не ожидал такого. Ясно?
- Мы нашли надпись?! Мы!
- Семену и Васе рассказать стоит, - твердо заявил Павка. - Надо рассказать.
- Как хотите. Свою тайну другим…
- Тайна, Юлька, наша, общая.
Друзья вышли на широкую центральную улицу. Она казалась узкой, потому что с обеих сторон ее высились дома. По блестевшему, недавно политому асфальту мягко скользили автомашины. На панелях было многолюдно. Ребята с трудом пробирались в гуще людей. У магазина "Гастроном" с розовым поросенком в витрине отряд пересек улицу и вышел прямо к массивным воротам рабочего городка.
По словам Коли Хлебникова, известного скептика, городком это архитектурное сооружение было названо не по правилам. "Городом или городком, - утверждал Коля, - именуется населенный пункт из нескольких сотен домов". А рабочий городок, во дворе которого десятиклассник Семен Самойлов организовал пионерский лагерь, был всего-навсего одним домом. Зато этот шестиэтажный дом занимал целый квартал. Белизна его стен подчеркивалась пышной зеленью настурций, украшавших балконы. Раскрытые настежь окна бросали на землю тысячи солнечных зайчиков. Перед фасадом в сквере бил фонтан. Радужные брызги искрящимся зонтом покрывали яркие цветочные клумбы.
Дом выглядел настоящим дворцом, да таким, какой ни одному королю и во сне не снился. Королевские дворцы угрюмые и скучные, а дворец-городок всем своим обликом говорил о счастье и радости живущих в нем людей.
Тима с гордостью давал знакомым ребятам адрес: Новострой, улица имени Героев революции, рабочий городок, корпус 2, квартира 80.
А тут, пожалуйста, новая хлебниковская "теория". Ох и разозлился же Тима, узнав о Колиных сомнениях! Немедленно собрал он своих друзей, целый день совещался с ними в голубятне, а под вечер произошла история, о которой вот уже месяц с удовольствием вспоминают даже взрослые жители рабочего городка.
В тот памятный день вторая сборная команда волейболистов проводила тренировку. Закончив игру, спортсмены в полном составе толпились на волейбольной площадке у сетки. Володя Сохатов, капитан команды, размахивая руками, "громил" недостатки отдельных игроков.
- Коля! Ты на подаче каждый раз подводишь, - укорял он Хлебникова. - Надо драйфом подавать, а не свечкой. Отработай подачу! Бей по мячу так, чтобы над самой сеткой проходил и сильно!
- А свечкой, что - нельзя?.. - начал Коля, но умолк.
Из-за кустов акаций, обрамляющих площадку, показался отряд заготовителей. Впереди энергичной упругой походкой шел Тима, за ним - толстый увалень Павка, замыкал шествие длинный худощавый Юлька с выражением крайнего любопытства на добродушном скуластом лице. Заготовители приблизились к площадке, молча вошли в круг притихших волейболистов и демонстративно выстроились шеренгой перед Хлебниковым.
Тима выдержал паузу, что всегда угнетающе действует на противника, улыбнулся дружелюбно и, как будто между прочим, спросил:
- Колька, триста одноэтажных домиков можно назвать городом?
- А что? - растерялся Хлебников, одергивая синюю майку с коричневым ромбом на груди. Светлые глаза его беспокойно забегали по фигурам заготовителей, а живое, подвижное лицо чуть покраснело.
- Мы вот поспорили с Юлькой, решили у тебя спросить.
- Как вам сказать, - успокоился Коля, - триста одноэтажных домиков немного. Города бывают разные…
- Я говорю, что город, - сказал Юлька. - Нечего, Тимка, спорить! Ты, Тимка, неправ!
- Пожалуй, город, - согласился Коля и по ухмылкам заготовителей, по вспыхнувшим вдруг озорными искорками карим глазам звеньевого понял, что совершил непоправимую ошибку.
- Вот и хорошо! - обрадовался Тима. - А сколько жителей в небольшом одноэтажном доме?
- Как тебе сказать…
- Три человека, - ввернул Павка.
Его реплика, так же как и Юлина, готовилась заранее.
Прежде чем "выводить Хлебникова на чистую воду", Тима распределил между друзьями роли "подгоняльщиков". По ходу разговора Юля с Павкой должны были вставлять нужные реплики и подзадоривать ими скептика. Коля клюнул на эту удочку.
- Ну-у, Павка, ты и придумаешь, - сказал он, твердо решив не уступать, - в небольшой домик свободно поместятся четыре человека!
- Четыре? Хорошо! Значит, четыре? - подхватил Тима, и Коля почувствовал, что окончательно сел в лужу.
Под одобрительные возгласы ребят звеньевой первого начал блестящий арифметический анализ.
Дом, вернее городок, был похож на букву "Е", положенную на землю. Состоял он из четырех корпусов. В каждом корпусе имелось шесть подъездов, в подъезде по двенадцать квартир, в каждой квартире - три комнаты…
- Будем считать на комнату по два человека, - говорил Тима. - А два человека - мало. Ты, Колька, знаешь, какие комнаты. Учти, я еще кухни не считаю. Сколько получилось? Одна тысяча семьсот двадцать восемь! Ясно? Теперь перемножить триста на четыре. Сам сказал, что по четыре. Сколько?
Подавленный столь молниеносным подсчетом, Коля хмуро молчал.
- Молодец, Тимка! Доказал ты ему! - засмеялись ребята.
- Больше, Колька, о городке не говори, что он не городок. Ясно? - заключил звеньевой.
Таков был городок. А двор…
Года три тому назад сталевар Василий Тимофеевич Катаев, отец Павки, посоветовал ребятам заняться озеленением двора. Произвели планировку, утвердили проект на общем собрании родителей и пионеров, заложили парк: посадили акации, сирень, тополя и клены. Двор преобразился. В густой зелени, как в чудесном лабиринте, переплелись песчаные дорожки, спрятались скамеечки и беседки.
Цветущий парк-двор делился на южную и северную части. Границей служила широкая асфальтовая дорога - проезд для автомашин к гаражам, что тянулись вдоль забора.
В южной части помещались волейбольная и баскетбольная площадки да опытная станция садоводов. Ее создали тоже по инициативе Василия Тимофеевича, который считал, что парк - хорошо, а сад - лучше.
Теперь на "опытной" пионеры во главе со старшим садоводом Колей Хлебниковым выводили новые сорта ягод и фруктовых деревьев. Был у них и цветник.
В северной части - лагерная площадка с мачтой посредине, местечко игр для дошколят, и сквер, названный "уголком родителей". Этот уголок пионеры оформили с особым старанием: поставили столики, скамейки с покатыми удобными спинками. На столиках всегда можно было найти газеты и журналы, шахматы и шашки.
После работы по вечерам родители охотно посещали свой "уголок", чтобы сразиться в шахматы, почитать свежие газеты или просто подышать ароматным воздухом.
И еще было в северной части одно место… Впрочем, когда заготовители явились в лагерь, звеньевой, послав Юлю и Павку разыскивать Семена с Васей, направился именно туда.
С видом по возможности беспечным Тима приблизился к низкому деревянному сарайчику, скрытому в зелени тополей. Спрятавшись за кустами сирени, он стал наблюдать. Дверь сарайчика была прикрыта. Над нею красовалась фанерная вывеска с надписью "Фабрика "Пионер".
"Неужели никого нет", - подумал Тима, поглядывая на дверь. Но тут послышались легкие торопливые шаги. Тима прижался плотнее к траве. Мимо кто-то прошел… Звеньевой приподнялся, осторожно раздвинул густые ветки. На поляне мелькнуло голубое платье Нюши Котельниковой. Напевая какую-то веселую песенку, она поминутно вертела головой, отчего ее льняные косички, в палец толщиной, перелетали с одного плеча на другое. Нюша проворно снимала с туго натянутых веревок ботанические прессы - деревянные рамки с проволочными сетками вместо крышек. Она складывала прессы на руку, как поленья.
- Нюша! - позвал шепотом Тима. - Нюша! Семена или Васи на фабрике нет?
Девочка вздрогнула от неожиданности, быстро повернула к зарослям сирени полное румяное лицо с серыми испуганными глазами. Различив среди ветвей Тиму, она успокоилась и почему-то также шепотом ответила:
- Я, Тима, не знаю. Я только что из дома пришла. Ты посмотри сам.
- Люська где?
- Гербарии готовит. Она с утра на фабрике, даже на экскурсию не пошла.
- Нюш, ты не говори, что меня встретила, - попросил Тима. - А прессы понесешь, не закрывай дверь. Ладно?
- Ладно! Только Люся все равно узнает, что вы пришли.
- Потом пусть узнает, это - ничего.
Нюша сняла еще несколько прессов и скрылась внутри сарая. Тима подкрался к самым дверям. В лицо пахнуло ароматом увядших трав. Вороха их лежали на фанерных щитах. Небольшое окно с кружевной занавеской-задергушкой бросало на чистый земляной пол солнечный квадрат. Хорошо было на фабрике. За длинным из выстроганных досок столом работали сушильщицы. Они вынимали из прессов и сортировали подсохшие растения. Среди белокурых и темноволосых головок пламенел ярко-красный шелковый бант. Тима узнал его сразу. Звеньевая второго сидела к дверям спиной и сосредоточенно перебирала растения. Тима облегченно вздохнул: "Все в порядке, не заметит".
Боком, с величайшей предосторожностью протиснулся он в дверь, сделал несколько шагов и заглянул за дощатую перегородку к упаковщикам. Коля Хлебников - и зачем только водятся на свете скептики! - не поверил своим собственным глазам и громко удивился:
- Тимка?!
Звеньевой замер, но возглас успел сделать свое: сушильщицы дружно оглянулись. Белесые Люсины брови взметнулись вверх, а курносый нос-пуговка стал пунцовым.
- Тима! И вы пришли сегодня так рано? Где папки? Кипарисовых принесли?
Тима поспешно изобразил на лице бесконечную радость, невинно улыбнулся и, прикинув на глазок расстояние до порога, бросился к двери.
- Тима! Ти-мо-фей! Ти-имка-а-а! Подожди-и-и!
Звеньевой с топотом мчался по дорожке все дальше и дальше. Отчаянно колотилось сердце, приятно посвистывал в ушах ветер. Как пуля вылетел он из аллеи к лагерной мачте с алым трепещущим флагом. На линейке - ровной песчаной дорожке, обрамленной меловыми полосками, Тима заметил Зимина и Павку. Они разговаривали.
- Вася! - обрадовался Тима. - Наконец-то!..
- Вот он, прилетел, - сконфуженно произнес Павка.
- Погоня за тобой, что ли? - спросил Вася, и на его круглом добродушном лице, усеянном темными точечками веснушек, мелькнула улыбка. - Молодцы вы, Тимка! Надпись-то!
- Историческая! Уф-ф, - Тима перевел дух. - Пока тебя разыскивал, устал даже. Весь лагерь обегать пришлось. Поговорим?
Внезапно появился Юля. Рядом с ним шагал староста кружка "Умелые руки" Володя Сохатов. Правая сторона лица и шея у него были забинтованы, и Володя был похож на мусульманина в чалме.
- Что с тобой? - спросил Тима.
- Так, ничего особенного.
Юлька хитро улыбнулся. Он уже успел разузнать, что сегодня утром Володя проводил испытания межпланетного корабля.
Ванюшка Бобров с ужасом рассказывал, как огромный столб дыма и огня вырвался из маленькой ракеты, как вскрикнул Володя и как он, Ванюшка, увел изобретателя домой.
- Опять ракета? - спросил Тима.
Володя кивнул головой.
- Брось ты ее. Без глаз остаться можно.
- Все равно, Тима, построю ракету, - упрямо сказал Володя. - Все равно! Ты лучше расскажи про надпись, - попросил он.
Для беседы ребята выбрали укромный уголок, в кустах сирени за игровой площадкой для малышей.
- Слышишь, как наигрывают, - со смехом сказал Вася, кивая в сторону площадки. - Симфония.
- Трагическая, - отозвался Тима, намекая на то великое старание, с которым малыши извлекали звуки из дудок, гармошек и пищалок.
Тима стал подробно излагать историю открытия надписи. Вася слушал не перебивая и, казалось, был спокоен. Но по тому, как покусывал он губу, как насупливал брови, угадывалось волнение. Тима, заканчивая рассказ, обиженно добавил:
- И еще я о Люське хочу поговорить с тобой. Она же нам проходу не дает. В каждое дело суется!
- О Волковой - потом. А с надписью у вас здорово получилось! Стальной солдат революции…
- Надо Семену о надписи рассказать, - предложил Вася. - Пошли к нему.