* * *
Вернувшись вечером вместе с Ганиной сестрёнкой из военкомата, Маша Азарина остановилась у ограды своего дома. Она не замечала, что платок упал ей на плечи и снег, тая стекает с волос.
- Тётенька Марья Степанна, в избу айдате! - жалобно тянула Домка.
В глазах у Маши, не выливаясь, стыли слёзы.
Луна раздвинула тучи, скользнула по снегу, осветила натоптанные у калитки следы.
- Тётенька Марья Степанна…
Не дождавшись ответа, Домка толкнула калитку и проворно покатилась к избе. Вернулась она вместе с Ганей.
Маша всё так же смотрела на перекладину забора. Почувствовав, что Ганя осторожно трогает её, Маша повернулась, взяла обеими руками голову девочки и прижала к груди.
- Спирька… Спири всё нету… - дрожа сказала Ганя.
- Что говоришь?
- Спири с утра нету. Боязно чего-то… - прошептала Ганя. - С Верой Аркадьевной давеча уехали, и нету их!
Маша точно очнулась.
- Что говоришь? С утра уехали?
- Ага.
- А Борис Матвеевич?
- В Сарапул бумаги повезли, тоже не вернулись.
Маша, не вытирая слёз, провела рукой по лбу, по щеке.
- Что ж сразу мне не сказала? В избу пойдём.
На крыльцо соседнего, Спирькиного, дома выскочила в одном платье Варя. Крикнула что-то, увидев Машу, быстро перебежала свой двор, привстала на ограду.
- Маша, - спросила тревожно, - а с тобой что? Беда какая-то, да?
- Не со мной одной, - горько ответила девушка. Роняя с плеч платок, она оторвалась от ограды.
- Ехать надо, их искать, - сказала решительно. - Веру Аркадьевну со Спирей. Не стряслось ли чего, гляди, какая метель была! Они на Боярыне?
- На Боярыне.
- Ганя, духом лети на конный, за Пегим. Пусть запрягают в розвальни.
Ганя нырнула в калитку.
- Послушай, Маша. - Варя схватила её за руку. - И я с тобой тоже поеду.
- Ещё чего! Захворать хочешь?
- Нет, я оденусь тепло. Нельзя тебе сейчас одной, я же знаю. Хорошо?
- Мала учить, не выросла. Тулуп лучше Веры Аркадьевнин собери и шаль. Быстро.
- Сейчас!
Когда Маша с фонарём в руке застилала в запряжённые уже розвальни овчину, к воротам её дома снова подбежала Варя, одетая в шубу и тёплый платок. Она была не одна. За ней с ворохом одежды шли два совершенно незнакомых паренька: один повзрослее, в стёганке и кирзовых красноармейских сапогах, второй в пальто нараспашку и ушанке с торчащим ухом.
- Это ещё кого привела? - сурово спросила Маша.
- Мы вот с ним, - Варя показала пальцем на паренька в стёганке, - мы вот с ним, его зовут Андрей Козлов, с тобой вместе поедем. А он, - Варя показала на второго, в ушанке, - это Мамай. Женя Голиков. Пусть они с Ганей здесь дядю встречают. Я дяде про всё написала!..
- Это с чего же это вы со мной вместе поедете?
- Маша, мы же тебе поможем, если что, вот увидишь! Хорошо?
Маша внимательно оглядела обоих.
- После я тебе расскажу, откуда они взялись. Можно, Маша, да?
- Эх, полозья не смазаны, - сказала, отводя глаза, Маша. - Ну да за ночь авось не стает. Садитесь. Тулуп-то на себя накиньте, помощники!
Она сунула под овчину лопату и дёрнула поводья. Розвальни, скрипнув, тяжело сдвинулись с места.
Ганька с Мамаем побежали к околице.
В лесной сторожке
Вера Аркадьевна лежала на лавке, а старик, наклонившись, обмахивал её пучком жёлтой сухой травы.
- Как же это, молодка, тебя, а? - спросил участливо.
- В шурф лазала, бадья сорвалась…
- Руду искать? Слыхал я про вас.
- Дедушка, а вы сами кто?
- Лесник я здешний. Ты лежи, грейся… Обутки с неё скинь, парень, сейчас ногу погляжу.
Спирька, припав, осторожно стянул с ноги Веры Аркадьевны сапог, она вскрикнула. Старик подставил табуретку, полез на печь.
- На вот чёсанки сухие, себе наденешь. Смёрз, поди, тоже, - протянул их мальчику.
Потом снял с полки над столом банку чёрной мази, подал Спире:
- Сту́пки ей наперёд смажь, боль приутихнет. А сам чего рукой плохо владаешь?
- Воротком зашибло… - Спиря виновато улыбнулся. - Полегчало уже, прошло.
- Эк вас! Обоих, значит? Ничто, полечим. Бывает…
Он пошарил на загнетке, ловко, одной рукой, вытащил кринку, поставил её на стол. Молоко было густое, томлёное.
Вера Аркадьевна и Спирька с жадностью тянули его из кружек.
- Кто ж вам в даль такую носит? Или корова есть? - оставив кринку, тихо спросила Вера Аркадьевна.
- Колхоз носит, свои. Значит, разведчики вы?
- Разведчики.
- Оно, что ж, дело это очень хорошее. Я знаю. Правильное дело… Ну, давай сюда свою беду, показывай…
Он провозился с ногой Веры Аркадьевны довольно долго. Туго перевязанная холщовой тряпицей, растёртая умелыми его пальцами, нога горела, как в огне, но острая боль сразу прошла. Теперь старик врачевал Спирькин зашибленный локоть…
В сторожке было очень жарко. С потолка спускалась блестящая керосиновая лампа. В углу над столом висела начищенная двустволка, рядом с ней - большой изогнутый рог, заткнутый деревянной пробкой. А под двустволкой, за резной планкой - набор больших и маленьких самодельных охотничьих ножей.
Вера Аркадьевна потянулась на лавке и села.
Со стены на неё смотрела из засиженной мухами берестяной рамки среди других чья-то удивительно знакомая фотография.
- Кто это у вас там, дедушка? - спросила Вера Аркадьевна.
- На карточке-то? Внучек с фронту прислал. Сержантом он… да.
- Нет, вот этот?
- А-а… Давно дело было… Лет, не соврать, пятнадцать.
Вера Аркадьевна поднялась на локте, вгляделась: белозубое задорное лицо, через плечо полевая сумка…
Старик, подойдя, закивал головой.
- Тоже инженер был молодой… Руду здесь искал, на Каме.
- Ой, погодите, дедушка… - Вера Аркадьевна засмеялась, опустившись на лавку.
Да ведь это… Или просто кажется? Нет, как же… Знакомая улыбка, всклокоченные волосы… Да ведь это же Борис Матвеевич!
- Дедушка, вы в Сайгатке когда-нибудь бывали?
- Лучше, молодка, спроси, где я не бывал в здешних-то краях!
- Вас не Фёдором зовут? Отчества не знаю, а фамилия Со́кол?
- Ну, я и есть.
- Охотник вы раньше были? Верно?
- Был когда-то. Теперь вот лесничествую, добро государственное стерегу. А что?
- Ой, дедушка, вот уж никогда не думала… - И Вера Аркадьевна радостно засмеялась. - Мы же про вас от Ольги Васильевны знаем!
В окошко вдруг громко застучали. Кто-то, привалившись к стеклу, кричал:
- Есть здесь кто? Отзовись!
Спирька бросился в сени. Топот ног, голоса, пахнуло морозом, и на пороге, с кнутом в руке, выросла засыпанная снегом Маша, за ней две седые от пара фигуры. Одна, поменьше, вскрикнув, рванулась к Вере Аркадьевне.
- Варвара! - ахнула та. - Откуда? Как нашли?.. Ничего, не пугайтесь, живые мы… Вот если бы не Спиридон… Спирюшка, гляди, разыскали нас!..
Маша молча скинула тулуп, нагнулась и поцеловала Веру Аркадьевну в губы.
- Натерпелись мы за вас страху! Нету и нет. К Чёрному логу добрались, с пути сбились… Ему вот спасибо говорите. - Маша кивнула на светловолосого паренька в стёганке, вошедшего вместе с ними в сторожку. - Следы ваши распознал. А то бы ни в жисть не нашли!..
* * *
Варя на цыпочках подошла к стене.
Один нож был большой, с выточенной из кости рукояткой. Другой - в металлической оправе. Ножи поменьше, складные, такие же, как тот, который она сжимала сейчас в кармане и с которым не расставалась с тех пор, как бабушка подарила его, были воткнуты прямо в бревенчатую стену. Рядом со старой двустволкой поблёскивал молочно-жёлтый рог - пороховница. Сверху на полке были разложены узкогорлые костяные и деревянные трубочки с прорезями.
- А эти… эти зачем? - опросила Варя.
Старик прищурил на неё из-под нависших бровей глаза.
- Манки́. Птицу приманивать. Не слыхала?
Он снял с полки одну трубочку, приложил ко рту: в сторожке вдруг тонко свистнул рябчик. Варя сразу вспомнила ночь перед войной, костёр, птичьи голоса…
- А вон там… ружьё ваше? Охотничье?
- Оно. Посмотреть желаешь?
- Желаю.
Он снял его со стены, обтёр ладонью, положил на стол. Потом молча обмахнул рукой табуретку и один за другим разложил перед Варей самодельные ножи.
- Вы все… все сами делали?
- Мудрёна ль штука, умеючи. А ты, выходит, кто же? Может, внучка её?
- Кого?
- Учительши той сайгатской? Помню её, помню.
- Да. Её внучка!
Варя большими радостными глазами смотрела на него. Так вот он какой, старый охотник Фёдор Сокол, про которого бабушка рассказывала им в Овражках! Вот, значит, куда переселился он из их Сайгатки! Варя не отрываясь рассматривала его суровое, в морщинах и всё-таки молодое лицо, большие, сильные руки.
- А ладная растёшь девка. - Он повернул её за плечи, поставил перед собой. - В Сайгатке будешь, поклон от меня бабушке перешли. Не раз её добром поминал.
- Я перешлю. - Варя вдруг заторопилась. - А у меня… у меня… - Она вытащила из кармана и подала ему свой застёгнутый на плетёную пряжку чехол с ножиком.
- О-о? Откуда взяла? Никак, моя тоже работа?
- А это ещё тогда… Ваша… - Варя захлебнулась от волнения. - Бабушка всё рассказала!.. Как вы в лесу потеряли… И про баржу…
Старый лесник, усмехаясь, большими негнущимися пальцами расстегнул чехол, вытащил старательно вычищенный сломанный ножик.
- Да, было дело… Не гадал… Время-то сколько утекло… - Он положил его, точно взвешивая, на ладонь.
- Вы теперь… Он ваш теперь снова будет? К хозяину вернётся? - замирая, громким шёпотом спросила Варя.
- Нет уж, девка. Пальцы твои молодые, проворные, тебе и владать. А то ещё, повремени маленько… - Он не договорил, подмигнув ей.
- Знаешь, Варюша, - отозвалась с лавки Вера Аркадьевна. - Мы теперь, как вернёмся, бабушке про всё расскажем. Или нет, ещё лучше сюрприз сделаем: прямо сюда, к дедушке, её привезём.
- Ой, правда?
- Что ж, порадуете сердечно. Сам я стар стал, от леса далеко не отхожу. Милости прошу, гостями будете…
Он вдруг встал и низко, в пояс, поклонился.
В сенцах грохнула дверь. Маша, дыша паром, а за ней Спиридон с Андреем ввалились в сторожку.
- Самое время ехать, - сказала Маша и поставила у порога зажжённый фонарь. - Унялась погода-то.
Спирька завозился у печки с тулупами.
Варя, прижимая к груди принятый снова от старика ножик в чехле, подбежала к нему, потом к Андрею, схватила его за рукав стёганки.
- Идите… Смотрите, ножик мой, помните? - Быстро, сияя глазами, она тащила их обоих к стене. - Вот, видите? - Она возбуждённо показывала пальцем на двустволку, на разложенные ножи. - Я вам после про дедушку всё, всё расскажу! Ладно? Ой, Козлик, ой, Спиря!
- Ну, дед, провожай гостей незваных, - громко, на всю сторожку, сказала Маша. - Вера Аркадьевна, об меня обопритесь. А вы, ребята, тулупы к розвальням тащите. Ехать нам - самое время.
Старый лесник, помахивая фонарём, вывел лошадей на дорогу. Метель кончилась. Тучи разметало по небу, и луна краем выглядывала из-за них. Чёрные тени от сосен чётко протянулись по снегу.
Вера Аркадьевна, закутанная поверх тулупа в овчину, лежала на высоко взбитой соломе в розвальнях. Спиридон и Андрей уже сидели в телеге.
- Прощайте, дедушка! - крикнула Варя, на ходу влезая в телегу. - Я к вам ещё приеду, можно?
- Милости прошу! - Он передал Маше зажжённый фонарь.
Боярыня, повернув голову, дождалась Пегого и тронула быстрее. Вера Аркадьевна отвела рукой край тулупа.
- Прощайте, спасибо вам за всё!
- Чего там… Езжайте полегоньку…
Старый лесник стоял на опушке, приложив руку к уху. Вот уже его короткая тень слилась с длинными от сосен… Последний раз мигнул из-за стволов красный глазок сторожки… Маша догнала розвальни, вспрыгнула на них, наклонилась над Верой Аркадьевной:
- Не тряско?
- Нет, хорошо. Как там Спиря? Молодец мальчишка!
- Уж он-то рад…
- Путь добрый!.. - Голос старика замер, не долетев.
Розвальни скользили по снегу мягко, без толчков. За ними, почти так же бесшумно, катилась телега.
- Дома-то что, в Сайгатке? - спросила Вера Аркадьевна. - Борис Матвеевич из Сарапула вернулся?
- Мы уезжали вас искать, не было ещё. Варя парнишку одного с Ганей караулить его поставила. - Маша замолчала, отвернувшись. - Горе только у нас, Вера Аркадьевна, лучше уж сразу скажу, - прибавила тихо.
- Маша, что? Машенька…
- Нынче утром узнала. - Девушка низко опустила голову, голос у неё задрожал. - Анатолий Иванович… Толя-то наш, коллектор…
- Ну?
- Раненный он тяжело. Товарищи с фронта письмо прислали. В бою последнем.
- Маша!
- Эх, растревожила я вас, мне бы повременить… Лошади побежали рысью.
Как будто в гостях…
Мамай решил добросовестно выполнить Варино поручение.
Хоть Ганька и звала его несколько раз в избу погреться, он упрямо дежурил у околицы, поджидая Бориса Матвеевича, чтобы отдать ему Барину записку. Борис Матвеевич вернулся из Сарапула с попутной машиной. Не доезжая Сайгатки километра с полтора, пошёл пешком.
Метелица улеглась. Вызвездило половину неба, и от свежего снега пахло так хорошо, что Борис Матвеевич шагал по дороге с удовольствием, насвистывая любимую песню. Усталость как рукой сняло…
Уже завиднелись освещённые дома Сайгатки под белыми крышами. От околицы навстречу Борису Матвеевичу неожиданно вышел чей-то незнакомый мальчишка.
- Вот, - сказал он баском, угадав его по Вариному описанию ("такой весёлый, сумка через плечо и куртка на "молнии"). - Передать велела. Вам, - и протянул записку.
- Что? - удивился Борис Матвеевич. - Кто велел? В чём дело?
- Вам. Она, - уверенно повторил мальчишка.
Борис Матвеевич развернул записку.
"Дядя, - писала Варя - вам про всё объяснит Мамай или Ганя, потому что Вера Аркадьевна со Спирей уехали с утра за Чёрный лог на новые шурфы, уже поздно, вечер, а их все нету. И мы с Козлом сейчас поедем их искать, хоть Маша и не велит. Я знаю, вы меня, конечно, будете ругать, но я всё равно поеду, потому что Маше одной вдруг будет трудно. И вы, как вернётесь из Сарапула, никуда больше не уезжайте. Я знаю, Вере Аркадьевне будет плохо, если мы их привезём, а вас в Сайгатке нету. Варвара.
Мамай - это так, а по-настоящему Голиков Женька из бабушкиного интерната. Он к нам как будто в гости пришёл. А Козёл - тот самый, который из Горького. И будьте дома обязательно".
- Ничего не понимаю, - нахмурился Борис Матвеевич. - Ты Мамай?
- Голиков моя фамилия.
- А Мамай?
- Я же.
- Так. А… Козёл?
- Это который… С ней уехал!
- С кем - с ней? С Варварой?
- Ага.
- Подожди. Теперь объясни, давно они уехали?
- Давно уже.
- Так… Нехорошо. Лошадью поехали?
- Сани запрягли.
- А ну, быстро пойдём домой. Замёрз ведь?
- Нет, я не замёрз… - Мамай шире распахнул пальто, следуя за взволнованным Борисом Матвеевичем.
Откуда-то из проулка, обоим наперерез, выбежала Ганька. За ней шариком катилась укутанная в шаль Домка.
- Едут! Едут они!.. - восторженно кричала Ганя, приплясывая от возбуждения. - Эвон-ка, от пруда! И Боярыня, и Пегий! Бежите скорей!..
- Шкорей! - азартно пропищала и Домка.
Борис Матвеевич с Мамаем быстрее зашагали по улице.