За стеклянной дверью салона стояли пустые столики и красные бархатные кресла. На одном сидел военный и курил. Варя открыла дверь. Увидела буфетную стойку, за ней женщину в белой наколке.
- Послушайте, - сказала Варя, - у вас нельзя чего-нибудь купить поесть?
- В двенадцать обед будет. Суп и овсяная каша.
- А какая следующая остановка?
- Усть-Камск, не знаешь? Ты из какой каюты?
Варя поскорее вышла. Она сама удивлялась, что до сих пор никто не спросил у неё билета. Все, точно сговорившись, проходили мимо. Она вернулась вниз. Старушонка уже кончила есть и вдруг сказала:
- Теперь, милая, кажный на своём пайке, не наугощаешься. Далеко ль едешь?
- А я и не прошу, - сердито сказала Варя: запах сала щекотал ей ноздри. - Я еду в Горький.
- Так-то, милая. Небось к папаше-мамаше? Чего ж без вещичек, да и сама по-летнему?
- А сейчас лето.
- Уж какое лето, милая, какое лето! Зима на носу, а не лето.
Варя ничего не ответила. Пароход остановился. Она вышла на палубу. С пристани опять тащили мешки, по сходням отстукивали сапоги грузчиков.
Один берег был обрывистый и тёмный от леса, другой - пологий, серо-жёлтый. Варя посмотрела на Каму, и вскрикнула: Кама разлилась как море. Или нет: за ней, сливаясь и гоня волны, спокойно и мощно подходила вторая река. По палубе пробежал мужчина в брезенте.
- Послушайте, здравствуйте, а это там что? - крикнула Варя, размахивая руками.
- Как - что? Волга!.. Давай, давай! - закричал он на грузчиков.
- Значит, Горький уже теперь скоро?
- Эх, да не мешайся ты под ногами! - рассердился мужчина.
С берега к пароходу пробиралась смуглая девочка с частыми косичками. Она несла чёрный противень с жареной рыбой. Варя подумала, распорола подкладку и купила на десять рублей две ладно прожаренные коричневые рыбины.
А к вечеру началось.
Ещё задолго до Казани в пароход набилось столько народу, что Варю затолкали в угол между стеной и скамейками. Женщины с узлами и детьми, пахнущие махоркой мужчины, парни с деревянными сундучками и серыми скатанными одеялами.
Некоторые устроились прямо на полу, на сваленных вещах. Огромный обросший моряк разлёгся на скамейке и громко захрапел. Его попробовали потеснить, он вскочил и заорал что-то диким голосом. Два военных взяли его под руки и увели куда-то. Несколько башкир в полосатых стёганых халатах залезли на скамейку рядом с Варей.
У Вари почему-то после рыбы сразу засосало под ложечкой. Потом стала кружиться голова, а перед глазами всё поплыло, как в тумане. Очень хотелось пить, но воду из железного бачка всю давно вылили в чайники и кружки, а вылезти на палубу Варя побоялась. Она прикорнула к спинке скамейки, сунула под щёку кулак и наконец задремала. И сразу же на неё навалился тяжёлый, чёрный бред…
"Держите её, держите! Это она украла!"
"Да не украла, а убежала. Я вам говорю…"
"Ясно, убежала. Вот и деньги в подкладке, а ещё говорит - готовится в парашютистки".
"Ой, мамочка, волки!"
Серые, чёрные, зелёные камни надо складывать в кучу, а они всё время скатываются вниз. Надо взвалить их на плечи и тащить, как Ганькины мешки с хлебом. И пить хочется…
- Дайте, пожалуйста, пить, дайте пить!..
- На́, девочка, выпей.
Варя открыла глаза. Белая стена, и на лампе - бабочка. А может быть, это листок прилип?..
- Где я?
- Лежи, лежи.
Варя с усилием повернула голову. Если пароход, то почему не качает и нет стука? И где башкиры?
Над головой плакат: "Не пейте сырой воды!", а пониже мелкими буквами: "Остерегайтесь брюшного тифа".
Варя упрямо мотнула головой и села.
- Где это я?
Перед ней на высоком табурете за столом - девушка в белом халате.
- Ты, дорогая, лежи и не разговаривай.
- А пароход?
- Ушёл твой пароход.
- Со мной что-нибудь…
- Лежи, тебе говорят!
Варя легла и отвернулась к стене. Как только девушка куда-то вышла, села опять. Спустив ноги, пальцами потрогала холодный дощатый пол. Ботинки её стояли у стола, платье лежало на табуретке. Губы сохли, и во рту было так, точно она полизала дверную ручку.
Варя встала, натянула платье и, пошатываясь, вышла на середину комнаты. Из окна она увидела гладкую, как стекло, воду, борт жёлтой баржи и какое-то строение. Баржа колыхалась, а может быть, это пол в комнате медленно подымался и опускался… На столике, за которым сидела девушка, лежал раскрытый журнал. Варя заглянула: в разграфлённой странице было аккуратно вписано: "Заболевшая - одна, откуда прибыла - неизвестно, фамилия - неизвестна, итого - одна".
Дверь отворилась, и вошла та девушка в халате. Она взяла Варю за плечо и подтолкнула к койке.
- Не лягу! - сказала Варя. - Не лягу, пока не скажете, где я. У меня что, брюшной тиф?
- Никакой не тиф, а рыбу плохую есть не надо. Куда едешь и откуда?
- Не скажу.
- Это почему же?
- А зачем вы меня с парохода ссадили?
- Дурочка, ты же заболела, не я! Тебе же лучше!
- Нет, не лучше. Мне в Горький надо.
- И доедешь. Поправишься и доедешь.
- Когда?
- Завтра.
Варя покорно и быстро полезла на койку.
- А это здесь что у вас, пристань?
- Не пристань, а комната матери и ребёнка.
- А комната на пристани? Почему она качается?
- На пристани, вот и качается. Спи ты, неуёмная!
- Как называется? Пристань?
- Бахтырская называется. Спи.
Варя высунула голову и прислушалась.
За стенкой говорили двое, наверное с той баржи, их голоса гулко разносились над водой.
Один:
- Я ж им и доказываю, вверх к Горькому идти медленней! А немец тут как тут. На прошлой неделе нефтеналивную за Чебоксарами, болтают, на дно пустил. Сегодня б и идти. К утру на рассвете аккурат в Горьком будем…
Второй:
- Болтают, болтают… А ты слушай меньше. Сегодня и пойдём. Вот только топливо подвезут.
Варя осторожно встала, обулась, бесшумно открыла дверь и вышла на лесенку. От реки тянуло холодом, сыростью. На берегу горели огни, грохотала лебёдка. С баржи опять сказали:
- Через полчаса трогаемся, слышишь?
Надо решаться! Варя быстро вернулась в комнату. Только сейчас она заметила: у койки на табуретке, где раньше лежало платье, стоит стакан молока, на нём горбушка хлеба… Варя взяла со стола клочок бумаги, помогая языком, нацарапала: "Сестра, я уже поправилась и уезжаю в Горький. До свидания! Спасибо, что вылечили". В журнал, в графу с фамилией, аккуратно вписала: "Бурнаева В.". Потом быстро надела жакетку, подумала, выпила приготовленное молоко, сунула горбушку в карман и прикрыла за собой дверь. Сойдя с пристани, она пошла по тропинке к красному мигающему фонарю. Было скользко. Варя несколько раз оступилась и, дойдя до узкой полосы воды, отделявшей баржу от берега, чуть не упала.
С баржи была перекинута тонкая доска. Варя встала на неё и, балансируя руками, перешла на баржу.
Вдруг совсем рядом залаяла собака. От неожиданности Варя чуть не свалилась в воду. Собака замолчала, обнюхала её и потёрлась о голые ноги.
- Пёс, а пёс, - тихо сказала Варя, - ты меня не трогай, хорошо?
- Буян, эй, кто там? - негромко окликнули с другого конца баржи.
Варя подождала. Согнувшись, обошла будку на середине баржи, перелезла через сваленные канаты и ящики. У фонаря на корточках сидели двое. Собака радостно залаяла.
- Кто там? - снова спросил один из сидевших. - Или нет никого?
На берегу зафыркала машина. Мужчины встали, один снял с шеста фонарь, и, помахивая им, оба перешли к другому борту.
Варя ощупала в темноте сваленные друг на друга бочки, пристроилась у края сложенного брезента. Собака неслышно подошла и опять потёрлась о ноги. Варя подвинулась и вдруг почувствовала: кто-то толкает её в бок.
- Села, так не елозь, а сиди! - зашипел чей-то злобный голос.
- Вы… кто? - испугалась Варя.
Брезент зашевелился, пустая бочка отъехала в сторону. Рядом с Варей появилась взъерошенная, обмотанная платком фигура.
- Ой!.. - сказала Варя.
Становилось холодно. Звёзды равнодушно светили на чёрном небе. Баржа тихо покачивалась.
Мальчишка
Когда рассвело, оказалось, что их на барже трое. Откуда вылез мальчишка, Варя не знала. Он очутился верхом на бочке, был босоног и сероглаз, стёганая куртка доходила ему до колен, рукава он засучил. Как видно, ночевал он на барже не впервые: спрыгнув с бочки, спокойно подоткнул и прибрал брезент, вытащил из-за ящика красноармейский котелок, зачерпнул воды и умылся.
Взъерошенная старушонка показалась Варе знакомой. Когда же она достала из корзины ломоть сала и, причмокивая, начала есть, Варя вспомнила. Старушонка как будто тоже узнала её.
- От карантина спасаешься, милая? - спросила, поблёскивая глазками.
- От какого карантина?
- Не знаешь разве? В Горький пароходы не пускают - карантин.
- Я ничего не знаю.
Старушонка зачмокала сильней.
Баржа шла едва заметно. Буксирный катер пофыркивал впереди, как сердитый бульдог, и теперь, при свете дня, было видно, что за ним идёт целый караван - три плоские, низко осевшие баржи. Из будки на последней шёл дымок, на верёвке было развешано цветастое бельё, плакал ребёнок.
Варя вздрогнула.
Далеко над лесом, на высоком берегу Волги, отчётливо, но несильно ударил гром - раз, другой… И через короткий промежуток снова: бум-тыр-тра-та-та…
- Стреляют, - весело сказал мальчишка.
Старушонка с ужасом посмотрела на него и закрестилась.
- Зачем стреляют? - спросила Варя.
В небе над лесом выросли круглые белые облачка - одно, другое… И сразу: бум-тра-та-та…
Облачка росли, перемещались, вот от них оторвалась и заскользила по небу чёрная точка. Самолёт!.. Варя закинула голову. Самолёт летел высоко, режущий визг мотора слышался всё сильнее.
- Разведчик. Немецкий, - пояснил мальчишка.
Старушонка ахнула и упала головой в брезент.
- Откуда знаешь, что немецкий? - сказала Варя. - Может, наш, учебный?
Самолёт чиркнул по туче и ушёл за неё. Выстрелы и разрывы сразу стихли. Из-за леса поднялись дружной стайкой ещё три чёрные точки и промчались над Волгой.
- А вот эти - наши. Ястребки!
- Наши… - прошептала Варя.
Впереди заблестело что-то, баржи выплывали на поворот. На высоком берегу вырастали неясные от тумана дома большого города. Уступами спускались к реке серые заборы. И мальчишка уверенно доложил:
- Горький видать. Скоро прибудем.
Их высадили на берег задолго до причала, возле заваливших спуск к воде громадных коричневых брёвен. Мальчишка сразу точно растаял. Старушонку забрал патруль. Причитая, она взгромоздила Варе на колени свою корзину и ушла объясняться. Варе же крикнула: "Сиди тут, стереги!"
Варя сидела на большом шершавом бревне и ждала, но прошло уже больше часа, баржа всё стояла у берега, а старушонка не возвращалась.
Наконец Варе надоело держать корзину, она опустила её на усыпанную щепками землю. Отсюда, с горы, виден был мост, направо круглая башня - нефтехранилище, за ним длинный бетонный забор.
- Всё караулишь? - вдруг спросил кто-то.
Варя подняла голову.
На сложенных штабелями досках сидел верхом исчезнувший мальчишка. Он упирался босыми ногами в выступ доски, белёсые, давно не стриженные волосы ерошил ветер, стёганка распахнулась на груди.
- Караулю, - ответила Варя.
- А старуху что, тю?
- Как "тю"?
- Сцапали? Так и надо. Спекулянтка поганая.
Варя не поняла.
- Кто спекулянтка?
- Старушенция. Который раз сало на базар возит.
- А ты почему знаешь?
- Я зна-аю! Тебе что, в город?
Варя встала:
- В город. Но я не знаю, где тут вокзал.
- Фью-ю! - Мальчишка свистнул. - Вокзал - километров десять! Тебе зачем?
- Мне в Москву надо. Поездом.
Он опять свистнул.
- Ну, посидишь. Сейчас здо́рово следят! А то сцапают да на эвакопункт.
- А это что?
- Там узнаешь. Я четвёртый раз езжу, не попадался.
- Ты кто, тоже спекулянт?
Мальчишка захохотал:
- У меня братан в части стоит, к нему и езжу.
- В какой части?
- "В какой"… В воинской. Мосты охраняет.
- А ты откуда?
- Из-под Сарапула.
- Ой, я про Сарапул знаю! - обрадовалась Варя. - Послушай, объясни мне, пожалуйста, как к вокзалу пройти, я и пойду.
- А корзина?
- Да, вот, корзина…
Мальчишка спрыгнул с досок.
- Давай поглядим, чего в ней? - сказал он.
- Закрыта же?
- Ну, делов-то!
Он поднял с земли ржавый гвоздь, ковырнул замок, но гвоздь обломился. Тогда Варя вытащила из кармана и протянула ему чехол с ножиком.
- Эх, вот мировой! - сказал мальчишка, открывая его.
Он подул зачем-то на лезвие, ловко поддел крышку и сунул в корзину руку.
- Так и есть, сало! - сказал презрительно. - Который раз возит. Цельный окорок.
- Куда ж его теперь? - спросила Варя.
- Ты вот что, - сказал мальчишка. - Тебе до Москвы пробираться? На́ кусок, спрячь. А корзину мы сдадим. Патрулю, что её сцапал. Они ей пропи-ишут!
Он повозился ещё с замком и откинул крышку. Отрезал от завёрнутого в тряпку жирного окорока толстый розовый ломоть, оторвал кусок тряпки, завернул ломоть и подал Варе. Потом, как кошка, полез на доски и пронзительно свистнул в два пальца.
Только сейчас Варя увидела: по тропке у берега ходит красноармеец с винтовкой.
- Ой, - крикнула она, - патруль! Нас с тобой не сцапает?
- Нет, этот меня знает.
Часовой спустился к штабелям. Мальчишка сказал ему что-то, он подошёл к Варе.
- Твоя корзина?
- Не моя. Старухина.
- Ладно, сдадим куда надо, - сказал часовой. - Тикайте. Я эту вредную гаду видел.
Мальчишка подтолкнул Варю к доскам, она с трудом перелезла через них, и оба быстро пошли в гору. Дойдя до бетонного забора, мальчишка показал лазейку, прикрытую лопухами, и сказал:
- Тебе сюда. Вперёд к мосту выйдешь, там спросишь.
- А ты?
- А мне - сюда.
Варя полезла в лазейку. Мальчишка сделал несколько шагов и обернулся:
- Эй ты, слышь-ка! Если что - обратно приходи. У причала Козлова Андрея спросишь, там меня все знают.
- Хорошо, приду! - крикнула Варя.
Она засунула в карман сало, тряхнула волосами и бодро пошла вперёд.
В Горьком
Вокзал гудел, как улей.
Варя перебралась вместе со всеми через перекинутый над путями мост к перрону. Шёл дождь. Варю толкали, кто-то больно ударил её чемоданом. Зал для ожидания был похож на огромную спальню. У кассы стояла длинная молчаливая очередь.
- Здесь продают билеты на Москву? - спросила Варя.
Какой-то старик показал рукой в конец очереди.
Паровозы кричали за стеной совсем рядом. Очередь вдруг зажужжала, появилось несколько милиционеров. Они держали друг друга за руки, как дети, и смотрели на всех подозрительными глазами. Варю неожиданно поманил бородатый человек в кожаном пальто, и она очутилась в середине очереди. Её оттеснили, но она вцепилась в кожаное пальто и устояла. Сзади вдруг спросили строго:
- Ты здесь зачем, девочка?
Перед ней вырос маленький курносый и очень сердитый милиционер.
- Как - зачем? - прошептала Варя. - Мне надо.
- Она с вами?
- Со мной, со мной!
Бородатый в кожаном пальто, подмигнув, поставил Варю перед собой. Когда милиционеры отошли, он нагнулся и тихо спросил:
- Тебе куда, до Москвы? Давай деньги, я возьму. Детям не продают.
Варя сунула в горячую большую ладонь приготовленные деньги, вылезла к окну и стала ждать. Бородатый держал в руке сразу два портфеля, за спиной у него висел рюкзак.
Очередь двигалась, как гусеница, развиваясь и укорачиваясь. Когда же, по Вариному расчёту, бородатый должен был уже оказаться у кассы, она протолкалась к ней, но её тут же оттёрли назад… А потом… потом Варя вдруг ясно увидела мелькнувшее у двери кожаное пальто!
- Пустите! - крикнула она, пробиваясь. - Пустите меня скорее!
- Стой! Куда? Что за безобразие!..
Варя рванулась, выскочила из толпы и побежала к двери. Но на перроне было пусто. С грохотом катилась ручная тележка. Дождь, как завеса, падал с крыши.
Варя бросилась назад в зал, опять на перрон… Метнулась куда-то в тоннель или в коридор, скатилась по лестнице, шлёпая по лужам, обежала вокзал… Бородатого в кожаном пальто не было нигде. Нигде!
Через площадь, разбрызгивая грязь, ехал грузовик. Косые струи хлестали кабину. Грузовик веером расплескал огромную лужу, окатив какого-то щуплого мальчишку, и свернул за угол. Всё кончено! Ни билета, ни денег…
Варя села на ступеньку вокзала и приготовилась заплакать.
- Пожалуйста, вы не можете мне сказать, где здесь находится почта или телеграф? - тонким, жалобным голосом спросил вдруг кто-то совсем близко.
Варя подняла голову. Перед ступеньками стоял мальчишка, окаченный из лужи грузовиком. Он был в дождевике. Капюшон сполз ему на лоб, из-под него поблёскивало стекло от очков - второе было выбито. На одной ноге была калоша, на другой не было…
- Вадимка! - не своим голосом закричала Варя.
- Ты понимаешь, мне дедушка сказал: только смотри от него никуда не потеряйся… - Вадим громко и неудержимо всхлипнул. - От Женьки Голикова, понимаешь? Дедушка сперва сам хотел опустить на пристани это письмо, а он кашляет, я и подумал - лучше, если я… Женька Голиков, Мамай, собирался пойти, и я бы вместе с ним. - Он опять судорожно всхлипнул. - Ты понимаешь, мы с Женькой побежали через площадь, я потерял калошу. Женька как даст мне тумака!.. А потом он куда-то пропал. Я стал совать письмо в ящик, в это время слышу, кто-то как заорёт: "Ловите его, он яблоки хочет украсть!" - это про Женьку. Я бросился ему на помощь, потому что ведь это же неправда, а за мной сразу какой-то верзила. Подставил ножку, я и упал. Очки соскочили… Женька куда-то вбок, вбок, я его искал, искал, а потом вдруг вижу - большой пароход, и наши трамвайчики уже поплыли…
- Куда поплыли? Какие трамвайчики? - Варя схватила Вадима за рукав.
- Мы же на речных трамвайчиках всем интернатом от самой Москвы едем. Сразу восемь штук сцепили, и едем! Понимаешь?
- Вадимка, погоди, я ничего ещё не понимаю.
- Ой, Варя, так ведь твоя же бабушка и мой дедушка целых пятьдесят человек ребят в интернат везут! К вам на Каму! Совсем к Сайгатке близко, в деревню Тайжинку. Ты ничего, ничего не знаешь?
- Ничего не знаю…
- Мы ведь уже давно из Москвы уехали! Сразу после того, как Овражки сгорели. Только трамвайчики очень медленно плывут…
- Овражки сгорели?
- Не все, восемь домов. От зажигалок. От зажигательных бомб, понимаешь?
- Вадим, а… мама?