Вот такая она, мой друг Роська! Верит, что камни живые, что взрослые дельфины рассказывают своим дельфинятам сказки и что народ, построивший круглую башню на берегу, ушёл в глубь Холмов. Конечно, её надо познакомить с Мерабом Романовичем!
Максим ходил с нами редко. Вечно у него находились дела: то вещи распаковать, то школьную программу просмотреть и начать нагонять, то Фонд библиотеки изучить, то Веронике помочь… Иногда мы видели, что он один уходит к морю или сидит у Чуда-Юда. Часто бывал Максим и у дяди Фаддея на Маяке. Мы не обижались. Роська говорила:
- Он всегда такой задумчивый. Думает-думает о чём-то, даже и не дозовёшься.
А я понял, что можно дружить и с девчонкой, если она такая, как Роська. Роська не хуже меня лазила по деревьям и скалам; нашла брод в речке Янке, мы построили там на берегу шалаш и подолгу сидели в нём, говорили обо всём на свете. А ныряла Роська лучше нас с Максимом вместе взятых. С разбега и с места, с любой высоты, солдатиком и ласточкой. И в воду входила почти без брызг. Я только завистливо вздыхал - мне так никогда не научиться.
Однажды мы втроём купались в Слюдяной бухте, и Роська прыгнула прямо с Хребта Дракона. Мы с Максимом смотрели, как она летит к нам, в воду, и у меня даже сердце остановилось.
- Представь, - сказал Максим. - Она даже нигде не училась прыгать. Говорит, что всегда умела. Тренеры по прыжкам в воду из-за неё чуть ли не в драку, а она только плечами пожимает: зачем мне это?
Роська вынырнула рядом, тряхнула мокрой головой и крикнула:
- Смотрите, что я нашла! Со дна достала…
На Роськиной тонкой руке болталось железное погнутое кольцо. На нём синими искрами сверкали четыре крупные приплюснутые бусины.
- Ух ты… - выдохнул Максим. - Здорово! Дашь одну?
- Только надо кольцо распилить, - кивнула Роська.
- У нас есть ножовка по металлу, - сказал я; мне тоже хотелось бусину, но попросить я не решался.
Роська посмотрела сквозь бусину на солнце и воскликнула:
- Ой, смотрите, внутри дельфин!
И правда, в каждой бусине был силуэт дельфина. Как так сделали? И откуда здесь эти бусины? Что это: украшение, талисман древнего народа? Может быть, того самого?
2
Дельфины на ощупь как резиновые. Когда их гладишь, кажется, что это мокрая надувная лодка, нагретая солнцем. И они совсем не опасные. Даже их зубастые пасти не пугают. Афалине Насте я постоянно язык чешу, ей нравится. Дельфин никогда не обидит человека.
Всё это я говорил Роське, потому что она стояла у бассейна и боялась. Я упросил Ивана пустить нас ненадолго поплавать, потому что Роська меня замучила - так ей хотелось поближе пообщаться с дельфинами, - а теперь застыла на дощатом мостике, опустила глаза и сказала:
- Листик, я боюсь… их.
Максим чуть-чуть улыбнулся и сел на край бассейна, опустив ноги в воду. К нему тут же подплыл могучий Гермес. В этом бассейне он был заводилой. Чуть поодаль резвились Ёлка и Настя. Они делали вид, что не замечают меня, хотя раньше, стоило мне появиться у бортика, они высовывались из воды и пытались затащить меня к себе.
Роська не сводила с Максима глаз. А он ничего, не из трусливых…
- Видишь, Максим не боится, - сказал я Роське.
- Максим храбрый.
- А ты нет?
- А я - нет.
Гермес ткнулся рострумом в колени Максиму. Максим ойкнул и посмотрел на меня весёлыми глазами. Подошёл Иван и сказал ему:
- Спустись, он хочет поиграть.
Максим засмеялся и плюхнулся в воду.
Роська еле заметно вздохнула.
- Давай, на "три-четыре" - прыгаем, - предложил я.
- Ну… давай…
- Не бойся, - сказал ей Иван. - Они детей любят. Только… ты плаваешь хорошо?
- Да.
- Тем более.
- Ну, давай, Рось - заторопил я. - Три-четыре!
- Нет! - взвизгнула Роська и отступила.
- Ну, Ро-оська… Чего ты трусишь?
Я резко дёрнул её за руку. Мы с шумом упали в воду в полуметре от Максима и Гермеса. Это была любимая шутка Лёши Смелого - сделать милое лицо и сдёрнуть человека за руку - в воду. Но Роська не оценила. Она наглоталась воды и ещё полчаса дулась на меня. Только когда ласковый и глупый Вавилон позволил ей себя оседлать и провёз два круга по бассейну, Роська крикнула:
- Листик, какие они хорошие!
А я что говорил?!
После такого знакомства мы стали частыми гостями в Зелёном бассейне. Именно в Зелёном, потому что Иван пускал нас всегда и без нотаций. Не то, что остальные! Да и "зелёные" дельфины нравились нам больше всех других. Иван обучал их всяким фокусам, иногда они показывали целые представления.
- Он дрессировщик? - спросила как-то Роська про Ивана.
- Ну… нет. Он диссертацию по дельфинам пишет.
Но диссертация диссертацией, а подопечные Ивана были настоящими артистами. Особенно Настя и Ёлка. Настя лучше всех прыгала через обруч, а Ёлка обожала всевозможные украшения. Мы бросали в воду обручи, банты, связанные кегли. Ёлка подцепляла это рострумом или хвостом и могла целый день носиться с ними по бассейну. Её потому и прозвали так, что она напоминала новогоднюю ёлку.
Больше всего дельфины полюбили Роську. Наверное, потому, что она лучше нас плавала и могла подолгу выдерживать их игры.
Однажды мы, как обычно, играли с дельфинами, как вдруг я услышал испуганный Роськин голос:
- Максим! Что с тобой?
Я обернулся к Максиму. Он застыл в воде, ухватившись за плавник терпеливого Вавилона, и как-то слишком тупо смотрел перед собой. Я бросил возню с Настей и подплыл к нему.
- Ты чего?
Максим помотал головой и опять уставился перед собой. Мы с Роськой переглянулись.
- Слышите? - шёпотом спросил Максим.
Мы прислушались. Где-то рядом раздался шорох, похожий на шуршание полиэтиленовых пакетов.
- А, - махнул я рукой, - это шуршунчики.
- Кто?! - в один голос воскликнули Осташкины.
Пришлось объяснять, что звук это появляется на Лысом очень часто. То в Посёлке, то в лесу, то около бассейнов и вольеров, в камнях на Пристани и даже в домах, а уж в Центре от него просто деваться некуда. Источник звука найти оказалось невозможно, ясно было только, что он перемещается, состоит из множества объектов и имеет определенные привычки (например, любит сборища людей и, вероятно, запах фотопроявителя). Наконец, решили, что это какие-то микроскопические жучки или что-то в этом роде.
- Если микроскопические, почему звук такой громкий? - удивился Максим.
- Ну… я не знаю, Максим. Никто этим не занимался, энтомологов у нас нет. Жуки так жуки. Назвали шуршунчиками и перестали обращать на это внимание. Вроде стрекота кузнечиков. Никому это не интересно.
- Мне интересно, - твёрдо сказал Максим и ушёл под воду. - Вавилону надоело бездействие.
Мы поплыли к лесенке.
- Что может быть интересного в жуках, - пожала плечами Роська. - Пойдём лучше посмотрим Холмы, про которые Листик рассказывал. Пойдём, Максим?
- Мм-м-м, - помычал Максим, - идите одни, я лучше почитаю.
- Ну, Макси-и-им… - умоляюще протянула Роська, а я молчал. Бесполезно Максима упрашивать, даже пытаться не стоит.
3
С этого дня с Максимом что-то случилось. Целыми днями он бродил неприкаянный по Посёлку с блокнотом и ручкой, исследовал камни в Заливе и Слюдяной бухте, доски, из которых сложен причал, даже в Центр пробрался и ходил там с лупой.
- Что он ищет? - спрашивали все.
- Шуршунов, - всерьёз отвечали мы с Роськой.
Взрослые в ответ ухмылялись или качали головой.
Я тоже не очень-то верил в эту затею, но с каждым днём всё больше удивлялся: глаза Максима разгорались странным блеском.
И вот настал день, когда Максим, запинаясь и смущаясь, поведал нам о тайне шуршунов. Едва дослушав до конца, мы помчались к Веронике, хоть она и не была в восторге, что её оторвали от дел.
… - Подождите, подождите, так вы утверждаете…
- Максим утверждает.
- Ах, Максим! - Вероника стала мерить большими шагами комнату. - Итак, Максим, ты считаешь, что этот шуршащий звук издают животные?
- Да. Обыкновенные млекопитающие.
Максим вроде бы говорил спокойно и уверенно, и только быстрое моргание выдавало его волнение.
- Они такие маленькие, что мы их не видим, а только слышим? - предположила Вероника, подняв чёрные широкие брови - что-то вроде микробов? Млекопитающие микробы?
Максим густо покраснел и стал смотреть в окно. Да, не научился он ещё разговаривать со своей невозможной тётушкой.
- Вероника! Дай ты человеку сказать! Никогда до конца не выслушаешь, что за манера…
- Листик, без нотаций, будь добр. Извини, Максим, продолжай.
- Ну… вот, - глаза Максима потеплели, а я гордо перевёл дыхание. - Я долго за этим звуком наблюдал и понял: существа, издающие шуршание, имеют невидимую структуру…
- Ну и Максим!.. Ну-ну, продолжай! - сверкнула на меня прекрасными глазами Вероника.
- Чего тут продолжать? - удивился Максим. - Шуршуны невидимые, и это у них так инстинкт самосохранения работает. В минуты полного спокойствия и безопасности они…
- Стоп! Идём! - Вероника схватила Максима за руку и потащила из комнаты.
- Куда вы?! - крикнула Роська.
Но Вероника не удостоила её ответом. Мы переглянулись и бросились к окну. Через минуту на дорожке, ведущей к Центру, показались Красивая и Невозможная Вероника и Максим, что-то втолковывающий ей.
- Кажется, она наконец-то сообразила, что он - гений, - сказала Роська.
4
Заседание по поводу открытия Максима Осташкина назначили через два дня.
Об этом крупными буквами написал на доске объявлений Лёша Смелый. Доска висела у ворот Центра под навесом, чтобы объявления не размывали редкие дожди. Писали объявления мелом, а стирали губкой из водорослей. Степанов очень гордился, что придумал такую экономию бумаги и пишущих средств.
Максима на заседание собирали впятером: Вероника, Роська, моя мама, Нина и я.
Нина Чолария, жена Георгия, была ветеринаром и портнихой по совместительству. Она перешила Георгиев старый парадный костюм для Максима. Белую рубашку я дал ему свою. Она была Максиму тесновата, и рукава коротки, но Нина сказала:
- Ничего, под пиджаком не видно.
Вероника завязала Максиму Лёшин галстук.
- Галстук-то зачем? В такую жару… - бурчал Максим.
- Так надо. Ты же не во дворе мальчишкам рассказывать идёшь, а научный доклад делать.
Максим был мрачнее тучи. Это от волнения. Я, когда волнуюсь, тоже на всех сержусь.
В Центр мы пошли втроём: все взрослые разошлись по своим делам.
- Ничего, - сказала Роська, желая подбодрить брата. - Первый раз всегда сложно выступать: ты вспомни наш новогодний спектакль в школе - как мы тряслись! Зато потом - только представь, Максим! - ты станешь настоящим учёным и будешь каждую неделю доклады читать. Да для тебя это будет, как семечки!
Максим слабо улыбнулся.
Раньше меня на заседания никогда не пускали: не моё, мол, дело научные споры. Но в этот раз мы с Роськой уселись в первом ряду, и никто нам даже слово не сказал. Степанов, правда, сдвинул брови, но промолчал.
- Я так волнуюсь за него, - прошептала Роська. - Вдруг он собьётся? Они с Вероникой весь вечер репетировали, и он постоянно сбивался.
- Ничего, - успокоил я её. - У него же текст с собой. Всё хорошо будет.
Но Роська покачала головой, будто мало в это верила.
Доклад написали Вероника и Лёша Смелый. Вернее, сначала Максим попытался написать сам, но Вероника прочитала и вздохнула:
- Как писатель ты, безусловно, талант: всё это больше похоже на сказку, а не на научный доклад.
Тогда Максим ещё раз попытался воспрепятствовать наступлению неизбежного:
- Может, и не надо? Ну его, это заседание, a?
- Нет, вы только послушайте его всплеснула руками Вероника. - Человек разгадывает загадку, которая была не под силу учёным мужам; его заботливая тётушка, как ненормальная, бежит к начальству, пробивает внеплановое заседание… Да что там! Весь Посёлок ждёт не дождётся, когда гений Максим Осташкин посвятит нас в тайну шуршунов, а он…
- Ну, не умею я писать доклады! - взорвался Максим.
- Да напиши ты за него, - подал я голос из огромного кресла, в которое мы уселись вдвоём с Роськой. - Первый раз тебе, что ли?
Вероника пронзила меня гневным взглядом ("Откуда это у вас, Сергей Лист, информация, что я кому-то пишу доклады?!"), но, переглянувшись с Лёшей, сказала:
- Так: сладкая парочка - брысь из дома и держать язык за зубами. Смелый и Максим - за мной.
На следующее утро доклад был готов.
Мы слушали его сейчас, и мне казалось, что доклад получился хороший. По крайней мере, понятный, а то обычно такими словами рассказывают, что будто и не по-русски. Видимо, Вероника специально так написала, чтобы никто не подумал, что Максиму помогали.
Конференц-зал был полон. Пришли даже те, кто к науке никакого отношения не имеет: братья Казариновы, моя мама, которая работает в библиотеке, дядя Фаддей, тётя Света…
И все слушали внимательно. Но вот Максим закончил читать, и со всех сторон понеслись вопросы, вопросы, а Максим стоял и не знал, что отвечать. Не то, чтобы он растерялся, нет, но ведь никакой работы над шуршунчиками проведено не было. Откуда он может знать, как они размножаются, что едят и какими группами живут.
- Какой ужас, - прошептала Роська, - Листик, он сейчас разревётся.
Роська сама готова была разреветься. Да и мне было обидно: этим взрослым лишь бы критиковать! Попробовали бы сами хоть одного шуршунчика увидеть! Неужели никто не вступится? Но Вероника уставилась огненным взглядом на Степанова, папа о чём-то яростно спорил с Чоларием-старшим, а Смелый вообще куда-то исчез.
Наконец, поднялся Степанов. Он вышел на кафедру, пожал Максиму руку и что-то сказал. Максим кивнул и направился к выходу. Мы бросились за ним.
У дверей конференц-зала стоял Лёша Смелый и курил. Увидев нас, он бросил сигарету и сказал Максиму:
- Слушай, старик, ты молодец, я буду поддерживать тебя до конца, - и он ринулся в конференц-зал - поддерживать.
- Что сейчас будет, Листик? - заглянула мне в глаза Роська. - Обсуждать будут, да?
Я пожал плечами:
- Вообще-то всегда при докладчике обсуждают.
- Они решили не травмировать мою психику, - мрачно пошутил Максим.
- Это нечестно, - нахмурилась Роська, - Я умру от расстройства и переживаний.
- Не умрёшь, - пообещал ей я. - Пойдёмте!
5
Я повёл ребят в свой кубрик. Это я так называю маленькую кладовку на самом последнем этаже. Двери у кладовки нет, но дверной проём загораживает тяжеленный шкаф на ножках. Обычно я по-пластунски пролезаю под ним и оказываюсь у себя в кубрике. Вообще-то, название "кубрик" кладовке не подходит, просто мне это слово нравится. Ведь "кубрик" - это место на корабле, где матросы спят, а здесь в кладовке за шкафом нет ни гамаков, ни коек. И вообще ничего нет. Только два окошечка, маленьких и узких, но зато выходящих прямо в конференц-зал. Я часто здесь сидел и слушал заседания, на которые меня не пускали.
- Ну, ныряем? - показал я ребятам на лазейку под шкафом, объяснив, что к чему.
Осташкины переглянулись удивлённо и растерянно.
- Прямо так? - то ли возмутилась, то ли обиделась Роська и разгладила своё белоснежное нарядное платье.
Ой, девчонки, они и в Африке девчонки!
Подумаешь, платье, постираем и всё тут. Но Максим тоже растерялся, и я выпалил сердито:
- Вы хотите узнать, что там, или нет?! Максим начал раздеваться. Снял пиджак, аккуратно повесил его на ручку шкафа, развязал и снял галстук, погладил мою рубашку на себе и сказал виновато:
- Грязная будет…
Я беспечно махнул рукой: на что ещё нужна одежда, если её не пачкать? А если беречь и бояться, что износится, так всю жизнь проходишь в одной и той же одежде. А это, конечно же, ужасно скучно.
Мои доводы подействовали на Осташкиных, и через минуту мы втроём прильнули к окошечкам. Они располагались под потолком конференц-зала, над кафедрой, и поэтому нам было видно и слышно всё.
- Ну, ну, что там? Максим, подвинься, чего ты толкаешься?
- Я не толкаюсь.
- Ты мне плечо отдавил!
- Да тише вы! Роська, иди сюда…
В конференц-зале тоже стояли шум, гам и полная неразбериха.
- Уважаемые коллеги! - перекрыл, наконец, своим басом рёв голосов Степанов. - Я призываю вас к спокойствию!
- Сколько шума наделал мальчик Максим, - хихикнула Роська.
- Тише, - шикнул Максим.
Мы притихли, затихли и в зале. Степанов заговорил:
- Бесспорно, открытие Максима Андреевича Осташкина пока, м-мм… бездоказательно, на уровне гипотезы, но мы не можем не согласиться, что если эта гипотеза подтвердится, она совершит переворот в науке. Открытие нового вида! Да ещё такого… своеобразного! Это не детские игры.
- А по-моему, как раз игры! - выкрикнул из зала Силин. До чего он противный! - У мальчика богатое воображение, и учитывая обстоятельства его., в общем, вы понимаете, стресс и всё такое… Может и не такое привидеться.
- Не путайте бабочку с навозной кучей! При чём тут обстоятельства, если он видел шуршунов?!
- Вероника Алексеевна! Я попросил бы без столь ярких сравнений.
- И всё равно! - тряхнула косой Вероника. - У сотен детей на планете случаются… обстоятельства, но что-то никто до Максима не открыл шуршунов!
- Вот мне и интересно, - поднялся высоченный Азнур Мерабович Чолария. - Вот мы с вами спорим, шкуры рвём, учёные мужи, с дипломами, со степенями, а ничего не увидели такого за этими звуками. А тут приезжает мальчик, живёт меньше месяца, и вот вам - невидимые млекопитающие.
- Плохо смотрим вокруг себя, мало слушаем, - проронил его отец.
- Нельзя же отрицать очевидное! - вскочил Лёша Смелый. - Каждый день мы сталкиваемся с этим звуком, и если Максимка прав… то мы просто чурбаны слепые!
- Алексей Дмитриевич! Это переходит все границы! - повысил голос Степанов. - Ещё одно высказывание в подобном духе, и я попрошу вас покинуть зал. Вместе с Вероникой Алексеевной.
- Я уже пятнадцать минут молчу!
Я украдкой смотрел на Максима. Он сидел, чуть-чуть отвернувшись от нас и сильно наклонив голову. Я подумал: наверное, не выдержал, плачет. Ещё бы! Я бы ещё там разревелся.
Но оказалось, Максим и не думал реветь.
Он водил по воздуху рукой, ‘будто Гладил кого-то, сидящего перед ним. А потом сказал нам:
- Пустите-ка, - и высунул руки в окно.
- Увидят! - дёрнулась Роська.
- Да нет, не заметят, - ничего ещё не понимая, успокоил я её.
Я посмотрел на папу и с высоты просил его глазами: "Ну, заступись за него! Ну, поверь!", - хотя я, может быть, и сам до конца не верил. Но мне очень хотелось, чтобы они были, эти невидимые шуршуны. И папа будто услышал меня! Он поднял руку, прося слова.
- Пожалуйста, Алексей Михайлович.