– В конце концов, так, – Спадолин понял, что придётся решительно разрубить патоку сладкой воркотни любителей жить на халяву и для достижения нужного результата необходимо жёстко ставить свои условия. – Деньги моей компании будут вложены только в определённый проект. Сам я, в натуре, родился в Казахстане и "бабки" конкретно хочу вложить туда. Ну, типа егерям денег дать или базу для них построить. Место там было такое – "Карас"…
В этот момент Гареев призвал для общения с Максом ещё одного эксперта международного класса, и только с этого места разговор начал приобретать интересный для Службы оборот.
То, что на бумаге называлось "Трансграничным межнациональным природоохранным резерватом "Карас"" (Шергин учил никогда не доверять структурам, имеющим в своём названии более пятнадцати букв), было как минимум семью совершенно независимыми друг от друга предприятиями, которых объединяло лишь изложенное на бумаге замысловатое название под знаком того же улыбающегося чёрно-белого тигра. Резерват "Карас" включал в себя два заповедника, один из которых располагался на казахской, а другой – на китайской стороне, три туристических коммерческих предприятия и два памятника природы. При этом заповедник, памятники природы и туристические предприятия назывались совершенно одинаково и, как предположил Макс, имели общие или взаимно контролируемые счета. ("Ух и кормятся там жульманы небось!" – весело подумал Макс.) При этом фонд "СДК" де-факто работал только на казахской стороне, потому что "вложения правительства КНР в природоохранные структуры являются более чем достаточными", как скороговоркой произнёс эксперт Шушарин. У фонда нет никаких интересов на территории Китая, снова повторил Шушарин, за исключением одного места, но это вряд ли может интересовать Спадолина, поскольку он настаивает на вложении средств в казахскую часть проекта.
Нет, напротив, Спадолина очень интересуют проекты на территории КНР, и даже больше не как филантропа, а как бизнесмена. То есть если существует возможность при посредничестве фонда вложить средства в туристическое предприятие на китайской территории, то он…
Нет, данное предприятие, расположенное в Тянь-Шане, имеет своих инвесторов. Средств там более чем достаточно.
– А на хрена вы им тогда, такие красивые? – спросил Спадолин. Роль среднего и о-о-очень независимого бизнесмена увлекала его всё больше и больше.
Тут исполнительный директор, эксперт международного уровня и вновь материализовавшаяся из ничего дама по связям с общественностью попартитурно исполнили свои арии из оперы "Save the Wild Cats" о том, что фонд имеет огромные международные связи, в его совет входят короли, президенты и величайшие культурные деятели, его эмблема является одной из двадцати пяти самых узнаваемых марок в мире и любой частный жертвователь ("Наверняка подумали: мелкий жулик вроде тебя", – весело решил Макс) должен испытывать гордость от сотрудничества с ними.
На этом патетичном месте Спадолин "схлопнул" разговор, который уже приобрёл вопиюще беспредметный характер, и покинул особняк фонда с тремя именами и двумя адресами.
Полковник Шергин. Москва
– Итак. Предположительно, мы имеем складывающийся заговор, посягающий на территориальную целостность нашего южного стратегического партнёра – КНР, – Спадолин разложил документы, говорящие о появлении на территории Синьцзяна самостоятельной террористической группировки из-за рубежа, предположительно с территории РФ. – Мотив появившихся в Китае моджахедов вроде бы очевиден: если не получается на Кавказе, то почему бы не попробовать где-нибудь ещё? Но, должен сказать, в качестве "чего-нибудь ещё" они выбрали одну из самых сложных мишеней во всём мусульманском мире. До сих пор любые выступления сепаратистов в Китае карались с азиатской жестокостью. На что же они рассчитывают?
– Знаете, Максим, лет восемнадцать назад мы тоже жили в стране, подавлявшей выступления сепаратистов с азиатской жестокостью. Я могу привести вам десятки доводов в пользу моджахедов, решивших на этот раз "попробовать" на прочность Великий Китай. И сотни доводов против этого. Но, видите ли, Максим, всякий раз, когда мне хочется это сделать, я вспоминаю, как с марта по декабрь 1991 года на наших с вами глазах расползлась одна из самых мощных империй в истории человечества. Причём это была страна, в которой я в этот момент жил и, более того, стоял на страже государственной безопасности. Я спрашиваю себя, что мог бы сделать лично я для предотвращения крушения державы, – и не нахожу ответа. Поэтому, если задачу независимости Синьцзяна, или там Восточного Туркестана, или Тюркешского Халифата ставить как главную, то, как показывает практика, достичь её довольно трудно. Это мягко говоря. Точнее – практически невозможно. А вот если её решать как составляющую часть другого, более глобального плана, "тады ой"… Здесь, правда, одна закавыка накладывается на другую – никогда и нигде экстремисты не пробовали действовать таким образом. Собственно говоря, возможность шире взглянуть на мир входит в прямое противоречие с самим понятием "экстремизм". А ведь распад СССР показал путь к осуществлению мечты очень многих реформаторов мира. Особенно, с их точки зрения, интересна судьба нашего "азиатского подбрюшья". Возникновение государственных формирований у целого ряда народов, отродясь их не имевших, – внушает… Я бы сказал – "иллюзии", но ведь не только… Да, кстати, наши аналитики нарыли весьма любопытный факт: несколько месяцев назад на казахско-китайской границе был зарегистрирован очень интересный эпизод, – и Шергин вынул из "синьцзянской" папки одну страницу.
– Эпизод, когда одного и того же "мертвяка" нашли по обе стороны границы? Хм-м-м, когда-то давно мы пользовались подобными приёмами…
– Не совсем мы. Это делали болгары и турки, внедряя нелегалов в разные закрытые регионы мира. Метод этот подразумевал совершенное презрение к человеческой жизни, ведь для его осуществления надо убить как минимум одного человека, а в идеале – двоих. При этом смерть первого надлежит скрыть любыми возможными способами, а второй труп оставить на самом виду. Первый "мертвяк" при этом был донором документов, а второй – их реципиентом. Реципиент документов, как правило, легально пересекал границу, затем внезапно умирал. На самом деле умирал не пересёкший границу человек, а кто-нибудь из деклассированного населения на "другой стороне" – бомж или бродяга какой… Вся эта сложная махинация производилась для того, чтобы скрыть факт проникновения в "закрытую страну" – Саудовскую Аравию или Советский Союз – того самого третьего человека, который оставался на положении нелегала. Для того чтобы исключить случай обнаружения первого трупа, болгары, например, растворяли тело в соляной кислоте. Этот способ проникновения на первый взгляд довольно эффективен – вы демонстрируете противнику, что на его стороне всё спокойно: ну, помер некто имярек от естественных причин, зарезали человека в подвалах Катара и скормили собакам. Во-вторых, наличие одного нелегала даёт вам возможность протащить по официальным документам уже других людей – желающих покинуть тоталитарную страну – ещё некоторое количество внедренцев. Например, приедут Пупкины, а уедут Залупкины. Но этой лабудой спецслужбы мира не пользуются вот уже лет тридцать, и по многим причинам. Во-первых, два покойника – это довольно много даже для совершеннейших отморозков вроде болгар советского времени. Любой труп или просто исчезновение физического лица привлекает массу внимания с какой угодно стороны: родственников, соседей, или даже напарников по бомжачьей ночлежке. Во-вторых, нелегалами уже давно никто не пользуется – в любой бюрократической системе они попадаются на счёт "раз". Сейчас без паспорта или ID во многих странах даже билет в автобус не купишь. Так что мысли у меня по этому эпизоду следующие. Первое: на территорию Синьцзян-Уйгурского района проник нелегал. Второе: этот "кто-то" не планировал переходить на легальное положение. Третье: он уверен, что существует значительный круг лиц среди местных жителей, способных обеспечить его безопасность на территории СУАР. Четвёртое: люди, обеспечившие его проникновение на территорию КНР, являются или продвинутыми дилетантами, или исповедуют методы работ, принятые в наиболее одиозных спецслужбах в сороковые-пятидесятые годы XX века. Ваши мысли, товарищ майор? – Шергин оторвал глаза от документов и поднял их на Спадолина.
– Ну… С мыслями всё в порядке. Судя по всему, этот человек – террорист, имеющий так называемое невозвратимое задание.
– А я вот думаю иначе, Максим Сергеевич, – голос Шергина стал вкрадчиво-ласковым, каким он бывал во время выволочки подчинённым. – Я думаю, что человек, проникший на территорию СУАР, является, таким образом, внедрённым извне главой национально-освободительной – или террористической, зовите как хотите – организации. И тогда его появление напрямую увязывается с поисками на территории КНР бородатых европеоидных людей, говорящих по-русски.
Но когда Шергин клал страницу на место, Спадолин обратил внимание на то, что серия отдельных рисунков на титульном листе, на котором по-прежнему не было написано ни слова, слилась в один и стала напоминать основание равностороннего треугольника.
Казахстан и оружие
В качестве тренировочного поля для своих репортажей Зим избрал малоизученное, но тем не менее интересное для большинства американцев поле – право владения огнестрельным оружием в Республике Казахстан. Закон об оружии в Казахстане выглядел совершенно драконовским по сравнению с точкой зрения любого жителя штата Техас, но на территории СНГ он представлял собой огромный шаг вперёд по отношению к той политике тотального запрета, которая существовала ещё двадцать лет тому назад на всей территории бывшего Советского Союза.
На развитие этой темы и создание трёх передач, в которых Зим популярно и "на пальцах" объяснял особенности гражданского вооружения в Центральной Азии, у него ушло три недели. Эллисон убедился в способности своего нового сотрудника сделать материал буквально "из ничего", а также в том, что он уверенно ориентируется в хитросплетениях местных нитей, за которыми стояли люди с непроизносимыми для американца фамилиями, и улетел в Северный Пакистан, где развернул серию репортажей о борьбе родных американскому сердцу "зелёных беретов" с остатками Талибана. Зиму пришлось коротать дни в обществе Розы Тусупбековой, Талгата Курбангалиева, а также Джима Аронсона, технического гения центральноазиатского корпункта IEN.
Деньги и люди. Московский офис торговой сети Guptah Electronics
Офис Guptah Electronics, партнёра по благотворительной деятельности как "Центра-Рерих", так и "фонда с тигром", располагался в глубине двора какого-то завода на северо-западе столицы, в кирпичном двухэтажном здании, где раньше помещалось заводоуправление. Внутренности этого здания, правда, были отделаны в соответствии с представлениями управления компании о евростандартах: перегородки между комнатушками, представлявшими собой многочисленные бухгалтерии, прорабские, подсобки и сушилки советского предприятия были снесены, и внутренности этого внешне весьма непрезентабельного здания представлялись тремя высокими светлыми залами, с несколькими отдельными кабинетами для руководства на втором этаже – том самом, который при прежних хозяевах был этажом третьим.
Спадолин на казённой "ауди" с трудом пробрался через ряды "фольксвагенов", "тойот", "ниссанов", "рено" и прочих машин, представляющих причудливый автопарк столицы, лишь изредка разбавленный "Жигулями" различных моделей. За его манёврами следил из будки хмурый охранник. Под конец он не выдержал и вышел из укрытия.
– Сюда становись, – широколицый и широкогрудый детина с хмурой физиономией (которую в глубине души никто не называл иначе как рожей), в серой униформе с изображением хищной кошки ткнул концом резиновой дубинки на пятак уезженного, в разводах московской копоти льда, на котором под порывами ветра катались две или три пивные банки. – Мешать никому не будешь.
Другой охранник ожидал Максима возле турникета на проходной. Он проверил его документы, сверил фотографию с оригиналом, позвонил по телефону и только после этого выписал пропуск.
Проходя по анфиладе офисных залов, Спадолин со злостью подумал о том, сколько молодых и здоровых мужиков предпочитают любому нормальному труду комфортное существование в форме охранника. "С другой стороны, сами виноваты – доверие к милиции упало ниже плинтуса… Ниже паркета, я бы даже так сказал. И на фоне этого "доверия" любая более-менее значительная коммерческая структура почла за благо обзавестись собственной вооружённой силой. В итоге получилось всё как всегда: вместо сверкающих личных гвардий олигархов появились хмурые полууголовные группировки, которые всё чаще и чаще вертят хозяевами как хвост собакой. При этом зарабатывает такое мурло с дубинкой значительно больше того же таксиста или строителя".
Документы, которые продемонстрировал Спадолин охраннику и в приёмной, принадлежали владельцу крупного объединения мебельных магазинов Северо-Запада России. Настоящий хозяин этих документов жил на Кипре, в окружении вооружённых guards, ротвейлеров и наложниц. Любая связь с ним была невозможна. Но, в память о некоторых услугах, оказанных ему Службой лет десять тому назад (собственно говоря, благодаря этому одолжению он и мог позволить себе кипрское уединение, а не лежал в канализации Марьиной Рощи с простреленным черепом), он разрешал использовать собственное имя и положение в некоторых, не особо рискованных, оперативных ситуациях.
Положение владельца документов было таково, что его безоговорочно принял глава московского офиса Guptah Electronics, которого, вопреки ожиданиям Спадолина, звали не Бадришем Шьямаланом или каким-нибудь другим столь же экзотическим индийским именем, а по-сермяжному просто – Николаем Сидоровым.
"Ещё один Фунт в джунглях российского бизнеса, – решил Спадолин, развеселившись. – Зицпредседателей у нас, верно, не меньше, чем охранников. И сидеть, если что, тоже им вместе придётся". Реальные управляющие крупных российских компаний, в большинстве своём иностранцы, занимали обычно внешне неброские посты. Однако уставами этих структур предписывалось, что любые финансово значимые документы обретают силу лишь в результате визирования таким вот "третьим директором по развитию". Йозефом Мундтом или Россом Брауном. "Так что сегодня я беседую лишь со вторым рубежом обороны, выстроенным компанией на подходе к ключевой фигуре".
Николай Сидоров был обычным, вертлявым, узколицым топ-менеджером лет тридцати в сером костюме за три тысячи долларов. Он долго не мог понять, о чём, собственно, пытается говорить Спадолин. Пока тот ему напрямую не сказал, что готов включить товарный перечень Guptah Electronics в ассортимент своей мебельной сети на Северо-Западе России, включая Санкт-Петербург, Новгород и Петрозаводск. Естественно, в обмен на доступ к контактам, которые помогут создать сеть отдыха на территории северо-западных провинций КНР.
Менеджер Сидоров надулся и сказал, что его компания не имеет интересов в области туризма.
Спадолин тут же объяснил ему, что сведения об участии GE в туристических проектах на территории КНР он получил от руководства Фонда по сохранению диких кошек.
– Ах, фонд с тигром? – рассмеялся Сидоров. – Да, наше отделение делает взносы в развитие их экотуристических программ. Но, во-первых, я не решаю эти вопросы. Все контакты по линии международной благотворительности находятся в компетенции головного офиса компании, расположенного в Кашмире. Мы просто переводим им деньги. По распоряжению руководства, естественно. Кроме того, мы переводим деньги не в российское отделение этого фонда. Вы знаете, эти русские такие жулики, когда дело касается халявных денег, – доверительно сообщил он Спадолину, будто они вдвоём принадлежали к расе марсиан. – Мы работаем с их головным офисом в Аризоне, и там они уже распределяют средства по договорённости с Амритсаром. Я рекомендую связаться напрямую с кашмирским офисом – там вам объяснят, как выйти на китайцев.
Спадолин покинул московский офис GE ещё с двумя телефонами и с ощущением того, что он окончательно погрузился в бурую болотистую трясину, в которой циркулируют потоки по законам, абсолютно неподвластным человеческому пониманию.
Элитный жилой комплекс "Иван-Чай". Москва
Модный шаман Болботун Хорхой возвращался домой. На этот раз в клубе Blue Waves ему чуть-чуть не хватило времени. Обычно для полной зарядки высшей энергией ему требовалось чуть более пары часов, но обстановка в клубе была вялой, люди, присутствовавшие в нём, казались лузерами, и отбирать энергию у такого материала было не только безнравственно, но даже и просто опасно.
До сеанса оставалось два часа. Хорхой бросил взгляд на начальника службы охраны комплекса. Павел Ильин, в прошлом майор ФСБ, был человеком многих достоинств, но, увы, эти достоинства не входили в спектр интересов Хорхоя. Тем не менее Ильин мог оказаться именно тем, кто был нужен.
Хорхой подошёл к стойке охраны и вежливо поинтересовался, как дела у начальника службы, каковы его успехи в дзюдо, кто был его противником на предыдущем дружеском матче. Службы охраны проводили время от времени полуофициальные состязания по этому ставшему вдруг столь модным в России виду спорта.
Ильин отвечал сдержанно, но дружелюбно. Из всех жителей комплекса Хорхой, безусловно, был самым загадочным и, что самое любопытное для майора, никак не тянул на нувориша или просто жулика, которых здесь проживало больше всего. Значительную роль в этом играла внешность Хорхоя – он это знал и умел пользоваться. Высокий, выше ста восьмидесяти сантиметров, Болботун носил длинные волосы до плеч, стриженые в тёмное каре, усики и бороду подстригал а-ля Ришелье и одевался только в длинную светло-бежевую хламиду без рукавов, которую опускал складками до самого пола наподобие римской тоги. В сочетании с чёрными, большими и пронзительными глазами, а также с матово-бледным лицом длинные волосы и мушкетёрская бородка делали его совершенно неотразимым для женщин. Так, по крайней мере, был склонен думать Павел. Кроме того, он подозревал, что Хорхой является настоящим, а не показушным мастером восточных единоборств, принципиально отличающимся от накачанных в спортзалах мальчиков, которые время от времени разминались в спортзале комплекса. Быстрый и точный, как змея, шаман был человеком, не тратящим попусту ни единого мускульного сокращения. Такую породу людей Ильин знал и очень уважал.
Он вежливо поговорил с жильцом, который подходил к нему будто бы совсем без повода, и вдруг почувствовал, как прикрываются глаза.
– Что за чертовщина, – сказал он себе и нажал на пульт кофемашины Saeco.