* * *
Рита отбросила в сторону вилку и капризно протянула:
– Глаза слипаются.
– Ну, так пойди и поспи, – сочувственно предложила Леся.
– Она бы еще третью тарелку плова умяла, – прошептала Маша сестре. – Вообще бы за столом вырубилась.
– И борща добавку просила, – согласилась Даша.
Девочки переглянулись и рассмеялись. Рита неприязненно покосилась на них, но связываться не решилась: язык у Машки…
Змея, не девка!
Она зевнула, аккуратно прикрывая рот ладошкой. Спать действительно хотелось смертельно. Все-таки она утро честно отработала. Вначале выносила мелкий мусор. Потом мыла окна в одной из комнат. Потом – полы там же.
Хорошо, Богдан слово сдержал: ровно в полдень отправил ее домой. На такси. А сам остался. Сказал: еще часа два покрутится. Мол, не девчонка.
Рита разочарованно вздохнула: она бы предпочла, чтобы Богдан отвез ее на мотоцикле. Конечно, такси это тоже классно, но…
Рите нравилось прижиматься щекой к спине Богдана. Нравилось подставлять лицо встречному ветру, пахнувшему морем и степью. Нравилось смотреть на керченские улицы, такие разные, совершенно не похожие на московские. Нравилось кричать Богдану милые глупости, ветер срывал слова с губ и мгновенно уносил.
Девочка вдруг покраснела: "А если Богдан меня слышал? Хоть иногда? Да нет, не может быть. Я и сама себя не слышала".
Рита с тяжелым вздохом встала и побрела в свою комнату. Лечь вздремнуть – неплохая идея. Часика на два. А то и на три-четыре. Богдан их ждет лишь к семи, когда начнет спадать жара.
"О-о-о, а Леськино платье?! То есть мое платье! Если Леська явится к Богдану в своем, он примет меня за врушку. Решит, что я на нее наговариваю, потому что… – Рита непроизвольно сжала кулаки. – Ни за что! Он первым в меня влюбится! Увидит сегодня вечером… Я уж постараюсь одеться как следует и накраситься. Да, и обязательно нужно параллельно его дружков зацепить. Обычно это помогает. Если сам не видит, какая я…"
Рита запуталась и раздраженно посмотрела на Лесю. Почему-то в последнее время девочка все свои неудачи связывала именно с ней. Знала, что это глупо, но ничего не могла с собой поделать.
Леська ее бесила! Хотя бы своим кротким видом. И глаза у Леськи круглые, бессмысленные, как у новорожденной. То темно-карие, зрачка не видно, а то золотистые, аж светятся. Темного только и остается, что полоска вдоль радужки да сам зрачок.
Рита не понимала, о чем троюродная сестра все время думала, и злилась. У Леськи вечно отсутствующий вид! Мечтательный. Сто раз ее нужно окликнуть, чтоб услышала.
Присматриваясь к ней, Рита теряла свою обычную невозмутимость. Леська казалась ей странной. И временами – непостижимо красивой. Хотя никуда не исчезали Леськина детская худоба, царапины на ногах, обкусанные ногти, бледность, и вечно встрепанные кудряшки.
Рита очень надеялась, что Богдан не замечает непонятного очарования троюродной сестры. Мальчишки так невнимательны!
Мысль о вечере встревожила Риту. Она остановилась в кухонных дверях и с деланным равнодушием спросила:
– Ты какое платье вечером наденешь? Уже выбрала?
Леся рассмеялась и кивнула. Рита сердито поджала губы, и Леся с улыбкой пояснила:
– Выбирать-то не из чего. Платье у меня одно.
– Зато очень-очень красивое! – хором закричали Маша с Дашей.
– Как – одно? – изумленно протянула Рита, не обращая внимания на девочек.
– Мне больше и не нужно, – спокойно отозвалась Леся. Она мыла тарелки и ставила их в сушку. – Оно на выход. Я летом в шортах хожу, так удобнее. Или в джинсах, когда холодно.
– Еще юбка есть, – громким шепотом подсказала Даша.
Ей вдруг стало обидно за старшую подругу. До этого Даша как-то не задумывалась о ее гардеробе. А сейчас сравнила с Ритиным и насупилась.
– Точно, – засмеялась Леся. – Джинсовая. С разрезом и пятью карманами. Мне ее папа из Франции привез. Давным-давно. Я еще маленькой была, а он купил. На вырост. Она ему просто понравилась.
– Платье у Леси классное, ты не думай, – враждебно глядя на гостью, заявила Маша. – Белое. А воротник и подол в полоску. Тоненькую-тоненькую. Сиреневую. Вот.
– Лесе идет, – гордо сообщила Даша. Зажмурилась и мечтательно пропела: – Мама сказала – Леся в нем на принцессу похожа. Из сказки. Возду-ушная…
Рита с любопытством спросила:
– Ну и где это волшебное платье?
– Я его на своем диване разложила, – Леся поставила кастрюлю с борщом в холодильник. – Чтоб не помялось. И на вешалке не обвисло. Оно влажное еще после глажки.
Ритины глаза стали задумчивыми. Она стояла у порога и машинально постукивала пальцем по деревянному косяку. Потом бросила в воздух:
– Что-то мне… как они называются, черные такие, сладкие-сладкие?
Даша с Машей смотрели удивленно. Леся вытерла руки и тоже обернулась к сестре. Рита недовольно протянула:
– Ну, у самой изгороди растут. Когда падают, кляксы на тротуаре прямо чернильные.
– Шелковица! – радостно крикнула Даша.
– Вот ее-то мне и хочется, – кивнула Рита. – Сейчас возьму блюдечко и наберу себе.
– Уж лучше пакет. Или банку, – проворчала Маша. – В блюдечко много не поместится.
– Мне хватит.
Рита вытащила из буфета блюдце и побежала в сад. Леся в спину ей крикнула:
– Рви осторожнее! Чтоб ягода на тебя не шлепнулась! Тютина не отстирывается!
"Тютина! Шелковица! Напридумывали, – фыркнула про себя Рита, сбегая с крыльца. – А что не отстирывается – так это просто замечательно. Мне и не нужно, чтоб она отстирывалась. Не в шортах же Леська пойдет на вечеринку? А так я предложу свое платье, куда она денется, убогая!"
* * *
Ягоды действительно оказались очень сладкими и сочными. Как ни старалась Рита, шелковица все равно текла, окрашивая пальцы в темный, почти черный цвет со слабым оттенком фиолетового.
Маша с Дашей крутились рядом. До веток они не дотягивались, поэтому собирали с дорожки падалицу. Жевали ее и блаженно жмурились. Еще и уверяли Риту, что она слаще тех ягод, что на дереве. Мол, падает только самая спелая!
Дожидаться, пока сестры уйдут, Рита не стала. Набрала свое блюдечко с горкой и неприязненно покосилась на перемазанных шелковицей девчонок. А когда они побежали за Ритой к дому, она лишь пожала плечами.
"И пусть. По крайней мере, засвидетельствуют перед Леськой, что я испортила ее платье нечаянно. – Рита растроенно вздохнула. – Жаль, из-за этих соплюх придется и своим топиком жертвовать. Так бы уронила блюдце на Леськино платье и всех дел. А теперь самой падать придется. Чтоб натурально все. Хоть бы уж шорты не испачкать".
Рита медленно брела к дому и бросала в рот по одной ягоде. Давила ее во рту и непроизвольно улыбалась: очень уж вкусная. Зашла в дом и прислушалась, Леся все еще возилась на кухне.
"Прям пчелка трудолюбивая, – язвительно хмыкнула Рита. – Все время какие-то дела находит. Рука больная, так она одной умудряется посуду мыть. Щеткой! Назло мне, наверное. Ни разу не попросила – мол, Марго, помоги. Все сама! Еще и заявила – дедушка всю жизнь одной рукой управляется, а ей всего-то неделю мучиться. И пусть! Хотя… – Рита озабоченно наморщила лоб. – Нужно обязательно после полдника чашки сполоснуть. Чтобы Богдану небрежно так бросить – кожа на руках пересохла, зря после мытья посуды их кремом не смазала, забыла. И опять получится – ни слова вранья. – Она криво усмехнулась. – Естественно, он решит, что я больную Леську к раковине не подпускаю. Но это его проблемы. Я-то лишь правду скажу!"
Рита увидела на Лесином диване платье, и ей вдруг стало не по себе. Оно и правда оказалось очень красивым, малявка Машка не соврала. Или то Дашка сказала?
Рита судорожно вздохнула: ну и повезло Леське! Ослепительно белое, из натурального шелка, осязаемо легкое, невесомое, будто из воздуха сшитое… Тонкие и частые полосы на воротничке и на подоле едва различимы глазом, они смотрелись сиреневой дымкой.
Митридат на рассвете кутался в такую же. Леська называла это растение "тамариском".
Рита почувствовала себя преступницей и разозлилась. На Леську. Последнее время она почти постоянно мучалась угрызениями совести. И зря. Ленка Сахарова сто раз повторяла ей: "Каждый в этой жизни сам за себя. Только Бог за всех!"
Рита сдвинула брови: если ей нравится Богдан, почему она должна бездействовать? И смотреть, как они с Леськой шушукаются о своем? Или как Богдан улыбается ей? А противная Леська в ответ сияет так, что ослепнуть можно!
Рита где-то читала: за счастье нужно бороться. Вот она и боролась. Как умела. Кстати, все-таки откровенно не обманывала, придерживалась правды.
"Той, что хуже любого вранья!"
Рита мотнула головой, прогоняя назойливые, ненужные мысли. Они только мешали ей.
В двери дружно ввалились Маша с Дашей. Хихикая, они полезли на подоконник. Сели рядышком и зашептались о чем-то, изредка лукаво посматривая на москвичку.
Рита мрачно ухмыльнулась: два чучелка. Мордашки фиолетовые, банты снова едва держатся в косичках, передние зубы через один, белые гольфы гармошкой на тощих щиколотках…
Она отвернулась и стала кружить по комнате, насвистывая и мечтательно улыбаясь. Изредка останавливалась, забрасывала в рот очередную тютину и сладостно жмурилась.
И все ближе подходила к Леськину дивану.
"Хорошо, Леська стул так удачно поставила, – лихорадочно размышляла Рита. – Если от окна идти, запросто налететь на него можно. И упаду как раз на диван. Судьба, получается…"
Рита ойкнула. Она наступила на собственную босоножку, та валялась посреди комнаты.
Дальше все произошло мгновенно: Рита споткнулась, зацепила Лесин стул и с пронзительным, испуганным воплем ничком упала на Лесин диван, подминая под себя блюдце с шелковицей.
Она лежала и боялась пошевелиться. С подоконника мячиками скатились Маша с Дашей. Подбежали к ней и в панике закричали:
– Платье!
Рита выпустила из рук блюдце с ягодами и пробормотала:
– Какое платье?
– Лесино, – плачущим голосом сообщила Даша.
– Ты, дура, вставай давай! – гневно рявкнула Маша.
Рита невольно хмыкнула: в минуты волнения Машка переходила на бас. Что для такой малышки довольно забавно.
Кто-то из сестер дернул ее за шорты и жалобно пропищал:
– Помнешь же!
Рита стала подниматься и ахнула: блюдце развалилось на две половины. А шелковицы больше не существовало. Потому что чернильную кашицу на диване назвать ягодами у Риты не повернулся бы язык.
Девочки дружно заплакали: Лесино платье больше не было белым. Безобразные темные разводы, кляксы и потеки превратили его в грязную тряпку.
Впрочем, Рита выглядела не лучше. Дорогой терракотовый топик оставалось только выбросить, его цвет не имел названия. Да и светлые льняные шорты оказались в весьма плачевном состоянии.
Рита попыталась стряхнуть с груди раздавленную шелковицу, но только сильнее испачкала руки. Она убито простонала:
– Что я наделала…
Даша горько рыдала, сбрасывая пальчиком на пол остатки ягод. Маша обернулась и, размазывая по щекам слезы, воскликнула:
– Лучше бы ты не приезжала!
– Я же нечаянно…
– За "нечаянно" бьют отчаянно!
– Но я тоже пострадала! Знаешь, сколько мои шорты с топиком стоят?
– Ты дура, – заявила Маша, ее глаза мгновенно просохли и горели злым огнем. – Лесино платье вообще единственное!
– Ун-уникальное, – всхлипнула Даша. – Так мама ска… сказала.
– И что в нем такого уж уникального? – уязвлено спросила Рита.
Девочки переглянулись. Даша прижимала погубленное платье к груди. Маша сухо пояснила:
– Леся в прошлом году с Ванессой Ивановной познакомилась. Через дедушку…
– Нет, Ванесса Ванна сначала с дедушкой познакомилась, – перебила Даша, ее тоненький голосок еще срывался. – Она дедушкину картину купила. А потом с ним подружилась.
– И Лесю полюбила, – буркнула Маша.
– Ну и что? – фыркнула Рита.
– Ванесса Ванна – модельер, – пискнула Даша. – Она в Киеве живет. И костюмы нашим э-э-э…
– Для фигурного катания, – подсказала Маша.
– Да, для них, шьет.
– А для Леси платье сшила!
– И к Новому году прислала.
Девчонки возбужденно выкрикивали, мешая друг другу, Рита едва успевала вертеть головой.
– Сказала в письме – это платье экс… экл… – ой, я же учила!
– Вечно ты все забываешь! Эксклюзивное – вот.
– Оно только для Леси!
– Единственное в мире!
– Оно Лесину э-э… сущность показывает!
– Леся его, знаешь, как любит!
– А ты…
– Ты его испортила!
Девочки горестно запыхтели. Рита виновато пробормотала:
– Я ж не хотела…
Сестры неприязненно молчали.
– Я Лесе вместо него любое свое платье подарю, на выбор! У меня нет плохих. И дешевых нет.
– Леся не возьмет, – угрюмо буркнула Маша.
– Она… гордая, – Дашины глаза снова наполнились слезами.
– Ишь ты – на выбор! – зло прошептала Маша.
– Я… я ее уговорю! – воскликнула Рита. – Я… я ей самое любимое подарю! Бирюзовое! Оно тоже очень-очень красивое. И Лесе подойдет, у него лиф эластичный, тут размер не важен.
Девочки переглянулись. Рита жалко улыбнулась и выдохнула:
– Я ей насовсем подарю.
В эти минуты Рита искренне жалела испорченное эксклюзивное платье. У нее самой никогда такого не было.
Сейчас Рита не помнила, как именно все случилось. Рите казалось: она действительно споткнулась о босоножку. Все произошло случайно! В самом деле, случайно. Не так уж она и виновата.
Глава 8
Испорченный вечер
Леся стояла перед зеркалом. Невольные слезы мешали рассмотреть собственное отражение. Леся торопливо сглатывала их и деланно улыбалась. Больше, чтобы успокоить встревоженных зрителей. Девочки наотрез отказались оставить ее одну. Хотя чем они могли помочь?
Расстроенные Маша с Дашей чинно сидели на полу. Притихшие и на себя непохожие. Подавленные произошедшим несчастьем.
Рита топталась у окна и делала вид, что ничего страшного не случилось. Посматривала в сад и легкомысленно насвистывала. Вот только мелодию безбожно перевирала. От волнения.
Леся никогда не считала себя жадной. Раньше. Но сейчас… Она пыталась себя успокоить, пристыдить, называла "тряпичной" душой, но это не помогало. Сердце болезненно сжималось, шершавый комок перекрывал горло, мешая дышать: Леся жалела свое погубленное платье!
Никогда до него девочка не любила "тряпок". Была равнодушна к ним. Нет, Леся старалась одеваться современно, чтоб не выделяться на фоне одноклассниц, но…
Ее вполне устраивали джинсы зимой и шорты летом. В торжественных случаях она надевала юбку, купленную еще папой. И какой-нибудь нарядный блузон, топик или джемпер в зависимости от сезона.
Юбка сидела на ней отлично, девчонки дружно завидовали: такую в Керчи не найти. Как и в Симферополе, впрочем, Киеве или даже в Москве. Подруги пытались. И не раз.
Белое воздушное платье перевернуло все Лесины представления об одежде. Благодаря подарку Ванессы Ивановны Леся поняла: это тоже искусство. Настоящее искусство.
"Если в создание вещи – пусть это платье или деревянная шкатулка, неважно – вложена чья-то душа, если, конечно, творцу есть ЧТО вложить – она, вещь, становится настоящим чудом", – так сказал дедушка.
Анатолий Федорович даже написал портрет внучки в новом платье. Он висел в маминой комнате. Рядом с портретом папы.
Мама искренне считала эту дедушкину работу самой удачной и могла часами смотреть на нее. Иногда мама говорила, что дочь на картине порой больше "Леся", чем в обыденной жизни.
Когда Леся маме чем-то не нравилась, мама отправляла ее в свою комнату. Посмотреть на собственный портрет. И немного подумать.
Леся улыбнулась сквозь слезы: дедушка написал ее ранней весной. Тогда только-только ярко-желтыми цветами зацвел дрок. Степь просыпалась после зимней спячки, молодая трава практически вытеснила старую, жухлую. Крым бурно радовался солнцу, все спешило жить, дышать, цвести.
Леся в своем белом платье бежала по крутому склону Митридата. Глаза ее восторженно сияли, так же ослепительно сияло над Лесиной головой солнце, а ярко-синее небо вздымалось над древней горой величественной, уходящей в бесконечность аркой. Тропинка уходила из-под Лесиных ног, как и сама Земля. Леся словно отталкивалась от огромного земного шара, собираясь взлететь. Все в Лесе в эти чудные минуты было открыто, чисто, честно. Как открыт и чист весь мир в божественные весенние дни.
Дедушка назвал картину "Девочка на шаре". Только он имел в виду земной шар. И как-то угадывалось, глядя на полотно – там, совсем рядом, ждут своей очереди другие планеты. Их множество, и они всегда готовы принять обычную земную девочку. ТАКУЮ, как Леся.
Мама не любила показывать эту дедушкину работу знакомым, будто ревновала ее. Только Богдан и его семья видели картину. И так же, как и мама, были очарованы.
Леся судорожно вздохнула: никогда у нее не будет подобного платья! Чудо не повторяется дважды. Леся сморгнула слезы и подумала, что Ритино платье совсем не похоже на ее, белое. Оно шло Лесе, но… Почему-то делало Лесю взрослее. Не высвечивало что-то в самой девочке, а выгодно подчеркивало лишь внешность.
Эластичный лиф плотно облегал грудь, и Леся чуть ли не впервые подумала, что ей уже можно покупать первый бюстгальтер. Дальше шелковое полотно падало вольно, делая Лесину фигуру легкой, воздушной. При малейшем движении ткань прилегала к телу, ненавязчиво обозначая тонкую талию и узкие, еще девчоночьи бедра. "Стоечка" подчеркивала высоту и хрупкость Лесиной шеи.
Леся горестно усмехнулась: как-то отнесется к ее новому облику Богдан? Ему так нравилось белое платье! Он говорил, что Леся в нем похожа на фею воздуха.
Девочка не очень понимала, что он имел в виду. Однако "фея воздуха"… звучало красиво. Нет, волнующе!
Цвет "морской волны" необыкновенно шел Лесе. Благодаря ему, кожа на лице смотрелась нежной, прозрачной. Глаза изумляли глубиной. А кудрявые темные волосы вдруг приобрели благородный оттенок красного дерева. Жаль, веснушки стали заметнее.
И все же… все же не то! Это платье самое обычное. Красивое, нарядное, вполне подходит для любой вечеринки или дискотеки. Но нет в нем волшебства!
Леся печально подмигнула своему отражению. Она никогда б не надела чужого платья, ни повисни на ней с дружным плачем Маша с Дашей. Девчонки так уговаривали ее согласиться на Ритин подарок – хотя бы на сегодняшний вечер! – что Леся сдалась.
"Я как чувствовала – что-то случится, – думала Леся. – Когда Рита заявила, что хочет шелковицы, меня словно кольнуло. Я еще крикнула ей – поосторожнее, мол! Знать бы, что Ритка испортит именно мое платье. Я-то волновалась о ее топике".
Леся покосилась на свою троюродную сестру и вдруг пожалела ее: Рита так умоляла принять в подарок собственное платье – любимое! – что едва не расплакалась. И убедила надеть его на сегодняшний вечер.
Мол, не идти же Лесе в гости в шортах! Раз уж приглашены друзья Богдана и какая-то чужая девчонка. Неудобно. Что они о Лесе подумают? А это платье делает ее старше и интереснее.