Сквозь высокую решетчатую ограду они долго смотрели на разряженных киноактеров, суетившихся в нестерпимом блеске "юпитеров" на фоне ярко расписанных фанерных декораций. Сашка с немалым трудом оторвал их от ограды и затащил в магазин изопродукции с открытками на стендах, книгами на полках и репродукциями на стенах… Где они только не были в этот день в Кипарисах, чего только не видали там! И все-таки, казалось Косте, чего-то главного они не сделали, что-то не случилось, что должно было случиться в Кипарисах…
- А сейчас куда? - спросил Женечка часа через три, когда они вышли из магазина, где Иринка купала цветные фломастеры. - На автобус и домой?
- А куда ж еще? - сказал Сашка. - Выполнили программу на сегодня и даже с Костиной помощью перевыполнили.
"Что он имеет в виду? Неужели молочный коктейль и стрельбу в тире?" - огорченно подумал Костя и поник. Все в нем затосковало. Ему так не хотелось возвращаться назад, и он посмотрел на свои большие, современные, подаренные отцом часы, удивительно точные, с черным циферблатом и светящимися стрелками.
- Так рано? Ну что вы, ребята! Когда еще будем здесь?
- Нет уж, у меня сегодня дел по завязку, - сказал Сашка, - два письма надо написать фронтовикам, одно - в военный архив, фотографии разобрать, да и книги недочитанные ждут, и матери надо помочь… Что понапрасну терять время?
Костя вздохнул, скосил глаза на Люду, она перехватила его взгляд и, кажется, все поняла.
- Кто хочет бензин нюхать - пожалуйста! - фыркнула она. - А мы с Иринкой сбегаем к морю! - И, обняв сестренку, бегом кинулась к набережной, туда, где были пассажирские причалы и множество магазинов, сувенирных киосков, лотков, фотоателье, где твою физиономию могли изобразить не только" на бумаге, но и на тарелке или даже на плоском камне…
Костя ринулся за сестрами - они бежали, держась за руки, и возникший от их бега ветер развевал их волосы и платья и касался Костиного лица. Сзади брели Женечка и Сашка с насупленным лицом и воинственными погончиками на плечах. Через минуту они вылетели к набережной… Там грохотало море. Оно сильно раскачивало у причалов чистенькие прогулочные теплоходики и катера и едва заметно "Родину" - многопалубный черно-белый дизель-электроход, стоявший у главного причала.
- Уже прибыл! - усмиряя дыхание, сказала Люда. - Опять небось туристов доставил, чтоб любовались Кипарисами…
"И тобой!" - чуть не сказал Костя и нестерпимо покраснел. И захотелось убежать куда-то, спрятать лицо, затаиться, унять биение сердца. Не спрятался, не затаился, не унял. Поднял голову и увидел толстый крученый пеньковый канат, уходивший к верхней кромке борта. Эх, была не была!
Внутри у Кости будто что-то разорвалось, обдав его отвагой и безрассудством. Худой, крепкий, рослый, он сорвался с места, подпрыгнул, вцепился в канат. Подтянулся, зажал его ногами и, быстро перебирая руками, полез вверх. Это он умел. Приезжая в Кипарисы, он с дружками всегда тренировал свои мускулы на этих канатах…
- Костик, ты с ума сошел! - закричала Люда.
Костя лез дальше. В глазах его качалось небо в тучах и странно наклоненные мачты корабля. Снизу восторженно смотрела на него Иринка, Сашка - неодобрительно, а Женечка - растерянно.
Ладони горели от каната, все круче был подъем. Высота уже была такая - не спрыгнешь, а сорвешься - всмятку. Никогда не залезал он по канату так высоко. Давно пора было остановиться… Но Костя не мог, не хотел, не смел. Он лез все выше и выше.
- Мальчик на канате, вернись! - потребовал в мегафон с борта мужской голос. Костя остановился и нехотя полез вниз. И все-таки спустился не донизу, а. Спрыгнул с довольно большой высоты и, слегка отбив пятки, потер рука об руку - кое-где содрал с ладоней кожу. И сказал:
- Жалко ему, что ли…
- И на судно залез бы? - Иринка не спускала с него глаз.
- А чего ж нет? Если бы не орали…
Костя и вправду залез бы. И не только на это судно - к черту на рога! Вдруг он заметил, что Люда испуганно смотрит на его ободранные до крови руки. Костя поспешно спрятал их в карман.
- А что там за кружки из жести? - Женечка, задрав свою маленькую, как у воробышка, голову, показал на круглые щитки на канатах возле отверстий в борту, в которые уходили канаты.
- От крыс, чтобы по канату не забирались, - сказал Костя и тряхнул копной волос.
Вдоль гранитных ступеней набережной море гнало волны, обдавая холодными брызгами столпившихся курортников. Они с веселым ужасом шарахались от гранитного барьера и, как только брызги очередной волны дождем опадали на асфальт, снова приближались к барьеру, поджидая новой атаки моря.
"Играют, как маленькие", - подумал Костя, шагая с ребятами по набережной. К причалу с оглушительно-бодрой музыкой подходил теплоходик. Его сильно мотало. Он был почти пустой, и, когда пришвартовался, один из матросов, стоя у трапа, протягивал бледным от качки пассажирам руки, помогая сойти с пляшущего суденышка.
- Бедняги, - вздохнула за Костиной спиной какая-то женщина. - От одного вида, как их болтает, меня мутит… За сто рублей не вышла бы сейчас в море!
- А за миллиард? - спросил Костя. Стоявшая возле него Люда громко хмыкнула, и Костя почувствовал себя немного уверенней. Обняв Иринку и положив на ее плечо подбородок, Люда смотрела на море.
По радио объявили об отходе теплохода "Лебедь" в сторону Скалистого и указали кассу, в которой можно приобрести билеты.
- Юмористы! - усмехнулся какой-то дядька в шляпе с обвисшей бахромой. - Такой шторм, а они продают билеты…
- Разве это шторм? - спросил Костя, и Люда прыснула еще громче. - Вы что, шторма не видели?
- А что ж это? - обиделся дядька.
- Волнение, и совсем пустяковое! Детское! - Костя увидел, как округлилась в улыбке Людина щека, и теперь он ничего больше не хотел, лишь бы ей было интересно и весело с ним.
- Я запретил бы продавать билеты! - проскрежетала все та же шляпа с обвисшей бахромой, и Костя почувствовал к нему неприязнь: он слишком много брал на себя, этот взрослый, дай ему волю - во все будет вмешиваться и мешать жить другим, особенно ребятам.
- А зачем запрещать? Не судите всех по себе! Пусть кто хочет катается!
- Много ты знаешь! - рассердилась шляпа с бахромой.
- Мало знаю, куда меньше вашего… Но что знаю, то знаю!
- Ты всем так отвечаешь? - возмутился дядька. - И отцу? У него есть хороший ремень?
- Отличный! С якорем на пряжке… А у вас без ремня штаны могут упасть! - Костя отскочил в сторону, потому что понимал, что занесло его. И ему было неловко перед Людой: еще подумает - наглец! А он совсем не наглец, просто такой уж сегодня день…
В эту секунду волна хлестнула по граниту барьера, с силой обдала толпу, выкинула несколько водорослей и мелкую гальку. С криками и хохотом, отряхиваясь и толкаясь, отпрянули люди от барьера. Костя провел рукой по мокрым волосам, и по лицу его потекла вода. Людино нейлоновое платье плотно прилипло к телу, стало совсем прозрачным. Она испуганно и торопливо стала оправлять его. Один бант в ее волосах понуро поник и на черных ресницах покачивались огромные капли… А может, плачет?
- Ты что? - слегка растерялся Костя.
Люда дернула плечами и вдруг громко засмеялась, сморгнула с ресниц капли. Поникший бант на голове приподнялся:
- Теперь хоть купаться! - Она щелкнула пальцами. - Все равно!
- А кто тебе запрещает? Мама далеко… - Тоже достаточно мокрый, Сашка подолом рубахи вытер косые брызги с очков. - Только мне это все до чертиков надоело…
Костя понял: все… Сейчас они нудно потащатся домой, и, чтоб этого не случилось, надо любыми силами задержать их здесь. Нельзя им, нельзя так рано возвращаться…
- Да что вы! Завалимся куда-нибудь еще, - крикнул Костя. - В цирк! В комнату смеха! На канатке можно покататься… Над всем городом!
- Нет уж, - отмахнулся от него Сашка, - когда учился в пятом, накатался на всю жизнь… - Уверенно работая плечами, он выбрался из толпы и двинулся к улице, где проходил автобус до Скалистого.
- Стой! - закричал Костя, судорожно выискивая какой-нибудь последний предлог, чтоб не погибнуть, чтоб ухватиться за него, как утопающий норовит найти и ухватиться за соломинку. И ничего, ничего не выискал. А раз так, то, может быть, хоть вернуться в Скалистый удастся по-настоящему… - Опять на автобус? Презренные! Сухопутные крысы! - Костя снова стал искать поддержку в горячих глазах Люды.
- А ты что предлагаешь? - Сашка остановился. - Может, ты хочешь плыть морем?
- Хочу!
- Ты - опасный человек. Авантюрист! Что, если братию укачает?
- С какой стати? - Костя с невинным нахальством смотрел Сашке в лицо и, не давая ему раскрыть рта, крикнул: - Покачаемся - не укачаемся, поглотаем ветерка! Кто за море - подымай лапу!
- Я! - Иринка первая вскинула руку, потом - Люда.
- За мной! - Костя пронзительно свистнул и кинулся по ступенькам к причалу.
- Ура! Вперед! За Костей! - взвизгнула Иринка, маленькая и кругленькая, и храбро прыгнула вслед. Сверху, из-за гранитного барьера набережной, с недоумением и жалостью смотрели на них курортники.
- Скорей! - Костя приплясывал от нетерпения у трапа, который вот-вот собирались убрать.
Впереди бежали девчонки, за ними скакал по залитому пенистыми волнами бетонному причалу Женечка, а еще дальше двигался Сашка, показывая всем своим видом - медленным шагом, насупленным лицом и недовольно приподнятыми плечами, - что это очень глупая, очень мальчишеская затея и он, Сашка, следует на причал только из-за сестер, чтобы не оставить их наедине с разбушевавшейся стихией и таким сумасбродом, как Костя…
- А как насчет билетов? - преградил им путь молодой незнакомый Косте матрос в кирпично-оранжевой форме.
- Дед мой заплатит в Скалистом, он там начальник на причале!
- А эта пестрая публика?
- Они мои друзья!
Морем Костя всегда ездил даром - это стало уже правилом.
Суденышко просигналило, развернулось и, снова выплеснув из динамика оглушительно-бодрую музыку, пошло вдоль длинного серого мола с широкой темной латкой: в войну наши корабли торпедировали его и порт, где укрывались суда неприятеля.
Вот позади уже мол с белым маячком на конце.
Суденышко шло, зарываясь в волну, открытое брызгам и ветру. Кроме ребят, на теплоходе было человек семь - они укрылись внизу, в носовом салоне. А ребята остались на палубе.
Люда стояла у борта, прикрывала от ветра Иринку, и волосы ее с бантами сдувались то вправо, то влево, а платье, хотя и было мокрое, вспухало как парашют, но не обычный, с которым спускаются с неба на землю, а такой, который мог унести с земли на небо, и было боязно, что он унесет ее, и Костя каждое мгновение готов был броситься на выручку, чтобы удержать ее на земле.
Ветер, чайки, волны, качка… Весь мир ходил ходуном!
Радость не умещалась в Косте, клокотала, лезла наружу, как вино в бутылке, готовое вышибить пробку, и хотелось заорать во всю глотку, пройтись колесом по палубе, бесстрашно сорвать с Сашкиного облупленного носа очки, подбросить выше туч, поймать и снова бесстрашно посадить на его нос…
- Плохо, что пошли морем? Плохо, да? - крикнул Костя, сильно свешиваясь над бортом и захлебываясь от ветра и брызг, сорванных с поверхности бушующего моря. - Кого-нибудь укачало?
- Замечательно! - сказал Сашка, улыбаясь. - Только смотри, мальчик, не свались в море, оно кишит акулами… Никто тебя не спасет!
Костя засмеялся, потому что было смешно: акулы Черного моря так малы, что панически боятся человека, а еще и потому, что акул очень немного здесь, и потому, что Сашка уже совсем не сердито смотрит на него за это сумасбродство и самоуправство.
- Я худой и не представляю для акул интереса! - прокричал Костя. - А ведь красиво, красиво как! - Он кивнул на море.
Сердце у Кости заколотилось еще сильней… Ну что, ну что бы такое сделать? Мельком глянув на Женечку, который, съежившись, несчастненько сидел на скамейке, Костя увидел возле его ног лук, подскочил, схватил, вырвал из колчана стрелу, одним прыжком очутился у борта, вставил стрелу в тугую тетиву, растянул ее сколько было силы и пустил.
- Ловите стрелу! - крикнул он. - Ловите! Сейчас возвратится.
И, бросив Женечке его лук, вытянул над морем руки, словно и вправду мог поймать стрелу, которая со свистом ушла ввысь. В лицо Кости, внезапно прорвав облака, ударило солнце - будто стрела пробила тучи и вернулась к нему теплым лучом солнца. Лицо у Люды сверкало, нежное, чистое, в карих звездочках родинок, в улыбке узких глаз. Непрерывно дующий ветер прижимал к ней тонкое белое платье. Она казалась Косте удивительно стройной, легкой, восхитительной. Иринка тоже улыбалась во весь рот.
Недалеко от сестер стоял Сашка. Он смотрел на крутые, гладкие спины волн, и в его коротко подстриженных волосах радостно блестели, переливаясь на солнце, капельки морской воды. Один Женечка почему-то скис - стрелу жалел, что ли?
Глава 9. НА ГОРОДСКОЙ ПЛОЩАДИ
- Ребята, кто хочет пожевать? - спросил Костя, неожиданно вспомнив, что на теплоходике должен быть буфет. Он решил купить на свой последний рубль каких-нибудь лакомств.
- Я хочу! - закричала Иринка.
Костя двинулся к буфету и стал дергать мокрую ручку.
- Дверь хочешь сломать? - спросил молодой матрос в форменной рубашке и брюках. - Отваливай, буфетчица заболела.
Костя прошелся по теплоходу, заглянул на корму, а когда вернулся к ребятам, заметил, что Женечка еще больше съежился и, казалось, стал раза в три меньше, да и Люда с Иринкой уже сидели на скамье. Лицо у Люды чуть посерело, и она время от времени позевывала - не от качки ли? Кто бы мог подумать… Ведь у моря живет, можно сказать, морячка… Вот к чему привело его сумасбродство.
Один Сашка как ни в чем не бывало стоял у борта. Костя еще раз осторожно скользнул глазами по серому, с дрожащими от холода губами лицу Люды и полным вины и раскаяния голосом сказал:
- Надоело здесь, пошли лучше в салон…
Внизу меньше качало, Люда немножко ожила и почти перестала зевать. Она сидела рядом с Костей, почти вплотную, но совершенно не касаясь его, и он лицом и всем своим телом ощущал идущее от нее легкое тепло. Чтоб нечаянно не задеть Люду локтем или плечом, он сидел смирно, напряженно и боялся дохнуть.
- Кость, а ты влюбился в Люду, да? - вдруг спросила Иринка.
У Кости сразу заложило уши, и он отпрянул к спинке сиденья. Женечка засмеялся, показывая мелкие зубки.
Костя не сразу пришел в себя, а когда опомнился, выпалил:
- Дурочка! Ничего ты не понимаешь!..
- Ужей обиделся, - хныкнула Иринка. - Слова сказать нельзя… Разве это плохо?
Люда прищурила глаза и едва заметно улыбнулась, и в этой улыбке было что-то смутно загадочное, тревожное, даже хитрое.
- Костя совершенно прав, - сказала она и прыснула, - мы еще маленькие, чтоб влюбляться, и мамы с папами нам этого не позволят, вот придет время - тогда другое дело… Правда ведь?
- Правда, - подтвердил Женечка.
А Костя все сидел, больно прижавшись острыми лопатками к спинке сиденья, и ждал, когда успокоится сердце и в голове перестанут метаться мысли. А сердце все колотилось и мысли все прыгали и метались, и он не знал, куда деться. Выскочить бы на палубу, да неловко: подумают, что он и правда… А он совсем не влюбился в нее, ну ни капельки! Ни в кого из девчонок он еще не влюблялся и влюбляться не собирается. Просто она красивая, и ничего другого. Замечательная. Все в ней не так, как у других. И лицо у нее совсем особое, и взгляд необычный. И плечи. И голоса такого ни у кого больше нет. И ходит она как-то диковинно, по-своему - легко и плавно, будто на кончиках пальцев, и поневоле кажется, что ходить ей одно удовольствие. И с ней интересно. А влюбляться в нее он не собирается. Ну, а то самое перо, перо грифа с вставленным в него стержнем… Чтоб никто ничего такого не подумал, его можно подарить Люде не просто так, а в день рождения или Восьмого марта…
- Ребята, а я слышал, наш дот будут ломать! - разбил его мысли голос Женечки. - Ни к чему он вроде у моря, серый, старый, некрасивый и портит вид…
- Ну, это если Сашка позволит! - отозвалась Иринка, и Костя стал потихоньку приходить в себя. И острые лопатки его уже не так сильно прижимались к спинке сиденья.
Три раза "Лебедь" приставал к причалам прибрежных поселков, лежавших на линии Кипарисы - Скалистый: на его палубу прыгало несколько отчаянных пассажиров, он отваливал и двигался дальше.
- Скоро приедем? - спросила Иринка.
- Через десять минут. - Костя глянул на часы. Люда посмотрела на свое платье и ужаснулась:
- Ой, какое грязное!
- Ты что? - спросил Костя. - Нормальное, - однако, заметив рядом Иринку, прикусил язык.
Наконец из-за ближнего Тупого мыса показался Скалистый - он лежал у низкого берега, изогнутого подковой, и взбирался по холмам вверх. Костя смотрел, как надвигался железобетонный причал. Вон и дедушка. Поймав брошенный матросом конец, дедушка накинул петлю на тумбу и потер рука об руку. Он прихрамывал, и год от года все заметней: десять лет назад нога его попала между бортом и причалом. Он был в старомодном прорезиненном плаще. Костя любил дедушку и, спрыгнув на мокрый, со следами морской пены причал, подошел к нему. У дедушки было худое, поросшее седой и жесткой щетиной лицо, бурое от загара и ветра, с дряблыми мешочками под глазами. Он пристально посмотрел на ребят, прыгнувших вслед за Костей, словно ему было далеко не безразлично, с кем приехал его внук. Так оно в общем-то и было. Прежних Костиных дружков дедушка не жаловал, и за ужином ли, на скамье ли у подъезда или на причале припечатывал их одним-другим словечком: "дурошлепы, сорные головы", и Костя начинал замечать в своих дружках то, чего раньше не видел…
- Ездили в Кипарисы, - объяснил Костя дедушке свое появление на причале. - Это мои товарищи Сапожковы, Саша и Люда…
Дедушка кивнул, снял с тумб излохмаченные концы, и, когда "Лебедь", высоко подпрыгивая на волнах, отошел от причала, Костя спросил у дедушки, не забыл ли он взять еду. Он частенько стал забывать дома кошелку с пищей.
- Взял. - Дедушка вытер о полы плаща мокрые красные руки.
Костя пошел по пустому причалу догонять ребят. Уже с берега оглянулся на дедушку - он ковылял к небольшому крытому павильончику для ожидания на причале. Костя изрядно проголодался и надо бы ему сразу топать домой, да жаль было расставаться с Сапожковыми, и он решил немного проводить их. К Люде Костя не подходил, а шагал рядом с Сашкой. Так они дошли до высокого бетонного обелиска со звездой на вершине, с пустыми минами, литым тяжелым якорем у основания и оградой из настоящей корабельной цепи. Все в этом памятнике было тревожащим и настоящим… Костя всегда чуть замирал и останавливался при виде его и никак не мог привыкнуть к памятнику, под которым лежали морские пехотинцы, десантники сорок первого года, взорвавшие на окраине их городка нефтебазу. Ведь под ним, под этим обелиском, мог лежать и его отец, чудом оставшийся в живых, и тогда бы и его, Кости, не было на свете - представить это было невозможно. Когда они миновали обелиск, Иринка сказала:
- Теперь будем плавать в Кипарисы только морем! Никакой шторм мне больше не страшен! Я и не знала!
- Ты у нас храбрющая! - отозвался Сашка. - Это давно известно, да все вот случая не представлялось…
- А теперь всех нас заткнешь за пояс, - подала голос Люда.
- Заткну, - охотно согласилась Иринка.