4. Верхом на крокодиле
Валерка услышал где-то справа в лесу человеческие голоса, и, оставив дорогу, пошел напрямик в глубь леса - лишь бы к людям. В лесу было страшно и темно. Чтобы не наткнуться на ветку или сучок, приходилось идти, вытянув вперед руки.
Валерка вконец выбился из сил и, когда снова услышал отдаленный говор, решил, что это ему почудилось, и даже шагу не прибавил. Теперь все настороженней прислушивался он к звукам, которые издавал старый и какой-то очень таинственный лес. Все здесь шелестело, шуршало, трещало, поскрипывало. Где-то совсем рядом вдруг, как испуганный ребенок, кто-то закричал. Крик этот, заглушивший все прочие шумы, тут же перешел в беспомощное хрипение и так же внезапно смолк.
"Кто-то кого-то съел! - с отчаянием подумал Валерка, - видно, это лиса подкараулила зайца".
Бах! - что-то темное, тяжелое и, кажется, лохматое вдруг свалилось прямо на голову. Валерка присел я даже вскрикнул. Чудовище тоже вскрикнуло: "У-ух!" - и улетело.
"Кто-то кого-то съел! - с отчаянием подумал Валерка. - У, противный филька!"
И только начал успокаиваться, как из-под ног что-то стрекануло, словно пропеллер оторвался от самолета. Огонь пошел по всему телу мальчика. Ноги оцепенели от внезапного испуга. Валерка остановился и, отирая холодный пот на лбу, сам себе начал внушать, что лес этот ничем не отличается от того, который был недалеко от их дома и в котором он не раз бывал с братом днем и ночью. Вспомнив совет Алеши, как избавиться от страха, Валерка сделал три глубоких вдоха и еще более глубоких выдоха. Сразу стало легче. Сердце перестало так биться. Зато пустой живот заныл. Раздразнил его глубоким вдохом. Что ему воздух! Ему бы теперь кусок хлеба да чашку молока…
Огонек!
Зеленоватый огонек в черной глубине леса.
"Волк? - подумал Валерка, невольно съежившись. Но тут же рассудил: - Тогда было бы два огонька".
На всякий случай Валерка вернулся к ветвистой сосне, которую только что миновал. На нее можно будет забраться и посидеть до утра…
А огонек все больше привлекал его внимание. Присмотревшись, Валерка убедился, что огонек все время меняет свой цвет и то мечется на одном месте, то взлетает и становится длинным, то рвется из стороны в сторону, как привязанный хорек.
"Костер!" - обрадовался Валерка и быстро пошел вперед, стараясь, однако, не хрустеть сухими ветками.
Костер быстро приближался и увеличивался, освещая все большее пространство леса. Хотелось бежать туда со всех ног.
Да кто знает, что за люди развели этот костер. Может, от них надо убегать еще быстрее, чем от неведомых лесных страхов? Но сейчас не война, никого страшного в лесу не должно быть. И все же лучше подойти незаметно и присмотреться.
К счастью, у костра запели, и это дало возможность беглецу идти без особых предосторожностей. Песня была незнакомая, но заманчивая, куда-то зовущая. Теперь ясно было, что пели ее ребята, такие же, как и он сам. Они, видно, сами еще ее только разучивали, поэтому время от времени повторяли один и тот же куплет:
Живем в комарином краю
И легкой судьбы не хотим,
Мы любим палатку свою,
Родную сестру бригантин.
Пока пели песню, Валерка шел. Умолкнут, он стоит. От деда Силантия, старого охотника, он слышал, что таким способом охотники подкрадываются к глухарям, которые ничего не слышат, когда заведут свою длинную песню, хотя вообще-то это очень чуткая птица.
Вот уже Валерке стало хорошо видно мальчишек, освещенных ярким пламенем костра. Выйдя из-за большой мохнатой ели на поляну, Валерка вдруг испуганно попятился - над костром стоял огромный хмурый великан с дубиной. Он, видно, охранял тех, кто тут веселился в полночь. Но почему Валерка сразу его не заметил? Впрочем, сторожа всегда умеют подходить незаметно… Тут же Валерка понял, что великан - это дуб, а под ним сидят живые мальчишки, и снова вышел на поляну. Теперь чудо-великан, кажется, даже приподнял свой тяжелый кистень, замахнулся - ну-ка, мол, подойди кто посторонний к костру и посмей обидеть моих ребят!..
Стоя за ольховым кустом, Валерка принюхался, как голодный волчонок, к запахам, идущим от костра, "Картошку пекут, черти!" - Он глотнул слюну.
Когда опять запели, Валерка перешел под другую ель, поближе к аппетитному запаху. "Сожгли картошку, чудаки!" - с досадой отметил он. Под ногой Валерки вдруг хрустнула ветка, и песня оборвалась. Стало тихо. Только хворост потрескивал в костре.
- Эй, кто там? - раздался басовитый оклик от костра.
Кто-то явно подражал взрослому, хотя чувствовалось, что и сам боится.
Что там в поле.
Пень или волк? -
знакомыми, немного перефразированными стихами спросил второй голос, повеселее.
- Ветка обломилась, - беспечно заявила девочка, сидевшая по другую сторону костра.
Волосы у нее были такие красные, что Валерка решил: это они от костра. Сами по себе волосы не бывают такими пламенными. Заметив девочку, Валерка удивился, что она попала в мальчишескую компанию, да еще в такую поздноту.
Девочка хлопнула в ладоши и звонким, требовательным голосом сказала:
- Слушаем следующий куплет! Атнер, поверни голову на сто восемьдесят градусов! А ты, Ванько, не мычи, а пой.
- Я ж не виноват, что у меня не поется, а только мычится!
В ответ на это брызнул смех, веселый, заливистый.
Когда немного успокоились, Ксанка опять начала командовать:
- Ванько, чего ты все в кусты смотришь!
- А вдруг там волк или еще какой зверь? - с тревогой ответил мальчишка. Он не отрывал глаз от елки, возле которой притаился беглец. И вдруг, выхватив из костра горящую головешку, запустил ею в чащобу.
- Лучше картошинку брось, чем головешку! - раздалось ему в ответ из-под елки.
Возле костра все вскочили. Их оказалось семеро с девчонкой.
- Кто там?
- Откуда ты?
- Чего тебе надо?
- Бросьте картошинку. Я сегодня не ел.
Услышав это, ребята с шумом, наперегонки, бросились на голос незнакомца.
- Ты заблудился? - спросил Валерку первым подбежавший мальчишка со светлыми девчачьими кудрями.
- Твой ранен? - почему-то спросил другой, черноголовый и очень смуглый, с узкими щелками карих добродушных глаз. - Ксанка! - крикнул он оставшейся у костра девочке. - Чего стоишь на свой места? Быстро аптечка давай!
- Да нет, я не ранен и не заблудился. - Валерка почувствовал себя неловко оттого, что ему оказывали так много внимания.
- Как тебя зовут? - спросил белоголовый и, не дожидаясь ответа, представился: - Атнер. Я из Чувашии. А это Ахмет, он из Казахстана, - кивнул он на сухого, юркого мальчишку, только что вызвавшего "скорую медицинскую помощь". - У нас есть буряты, латыши и даже один вьетнамчик.
Валерке страшно не хотелось больше носить фамилию своего отца. Да к тому же по фамилии его будут искать. Как же назваться? Раздумывать было некогда, и он назвал фамилию своего друга. Имени не стал менять, чтоб не сбиться с толку.
- А меня зовут Валерий Рыбаков, - ответил он и почувствовал, что с сердца свалился тяжелый камень.
Тут подбежала Ксанка. Она была, как и мальчишки, в черном спортивном костюме. На боку у нее висела белая санитарная сумка.
- Доктор! Обработай рану, перевяжи и отправь в госпиталь, - распорядился Атнер и добавил: - Усиленное питание и диета!
- Да я не больной! - отмахнулся было новоиспеченный Рыбаков.
Но красноволосая санитарочка уже протирала ему на лбу царапинку, которой он сам и не заметил. Запахло йодом. Царапину защипало. Валерка хотел отстраниться, но девочка крепко взяла его за плечо.
- Стой, Валерка, на фронте не такие раны получали, да терпели.
- Да я что, - смутился Валерка. - Мне не больно. Только лекарство зря расходуете, само бы зажило.
Теперь волосы Ксанки, свисавшие до плеч, были совсем рядом, и Валерка понял, что такие красные они от природы. И, видно, мягкие, как шерстка у котенка. Так и хотелось провести по ним рукой. А лицо у нее очень белое, с розовыми конопушками.
Ксанка бинтовала весь лоб. Делала она это так хорошо, пальцы у нее были такие ласковые, что Валерка готов был стоять хоть до утра. Но девочка оторвала бинт, завязала и объявила:
- Готово! Теперь в санчасть, к костру.
Валерка благодарно глянул ей в глаза. Цвета их он не уловил в тени, падавшей от челочки, нависшей над бровями, но показались они ему такими же добрыми, как у пионервожатой Тани Минаевой, и поэтому давным-давно знакомыми.
Это был единственный раз, когда он посмотрел Ксанке прямо в глаза. Больше у него никогда на это смелости не хватало. О чем-нибудь говорит с нею и только захочет хоть мельком глянуть ей в лицо, а его глаза тут же опустятся или свернут куда-нибудь в сторону.
Но это потом. А сейчас Ксанка вела его под руку, как всамделишного больного. Привела к костру и усадила на пенек. Чтобы хоть немного отвлечь от себя внимание, Валерка спросил, что они тут делают.
На этот вопрос ответил Ахмет:
- Костер зажигаем. Страшный истории рассказываем.
- Тут у вас интересно, как в заброшенной крепости, - осматриваясь вокруг, сказал Валерка. - Издали это дерево похоже на страшного великана.
- Это разбойник Чуркин из Жигулей! - уточнил Атнер, сел на огромную черную колоду и вынул свой ножичек - какую-то загогулинку, сделанную, видно, из серпа.
И только теперь Валерка увидел, что предводитель ночных весельчаков сидит на черном нильском крокодиле. Пасть этого страшилища так раскрыта, словно перед ним сидит птичка, которую он собирается проглотить.
- Здорово тут у вас, - еще раз сказал с восторгом Валерка.
- Да, будет нам за это "здорово", - почесывая затылок, пробасил Ванько.
- А почему? - насторожился Валерка.
- От Евки убежали, - ответил Атнер деловито и пояснил, кто такая Евка. - Вообще-то, она, может, и добрая, да только пасет нас, как наседка цыплят, и никому не верит ни капельки.
- У меня была точно такая бабушка. При ней не чихни, не закашляй. Сразу ах да ох, - вставила Ксанка, улыбаясь так, что на щеках ее появились большие и какие-то очень приветливые ямочки. Лицо ее, когда улыбнулась, вспыхнуло, а розовые веснушки, наоборот, поблекли, словно попрятались от смущения.
Валерка заметил, что Ксанку тут уважают: пока она говорила, никто ее не перебивал. И лишь когда умолкла, Атнер заключил:
- Это у нас третья вылазка за месяц.
- А вы что, в пионерлагере? - спросил Валерка, забыв, что еще не кончился учебный год и лагерная пора не наступила.
- Нет, в школе-интернате, - ответил Атнер. - А ты?
- Да я… иду на работу устраиваться.
Ребята недоуменно и как-то испуганно переглянулись.
- Ты учился? - спросил Валерку Атнер. - В каком классе?
- В шестом.
- Так мы все из шестого! - обрадовался Атнер. - Мы, все что здесь, решили стать геологами. Вот и привыкаем к походной жизни. А почему ты… школу бросил?
- Из дому убежал. Отец - дремучий пьяница. Стыдно с ним жить.
Все замолчали.
Ахмет почему-то сердито начал шуровать палкой в костре. Пламя осело, пошел дым.
- Ну чего ты костер портишь! - крикнул на него Атнер.
- Я бы не убежал от родной отец, - сердито блеснув глазами на Валерку, сказал Ахмет. - Пьяница всегда можно переделать…
- Да, переделаешь его, - угрюмо возразил Валерка.
Но Ахмет уже не слушал. Он молча ушел за хворостом.
Ребята ни слова ему не сказали. Они знали, что отец Ахмета погиб при тушении степного пожара, а мать умерла.
В лесу шел сердитый треск. Это Ахмет ломал сучья. А возле костра сидели молча, насупившись. И только первые созревшие в костре картошины разрядили обстановку. Каждый стал выкатывать палочкой из золы картошку и, обжигаясь, есть вместе с хрустящей румяной кожурой. Валерке дали вдобавок кусок колбасы, ломтик сыра, яйцо и котлету. Он смущенно держал все это в руках и не спеша откусывал то от одного, то от другого кусочка, хотя мог бы все проглотить в один миг. Вернулся Ахмет, бросил огромную охапку хвороста в костер, молча сел рядом с Валеркой и тоже взял картошину, наверное даже не заметив, что Атнер подкатил ему самую большую и румяную. А потом, когда съели всю картошку и выпили весь запас воды, снова стали разучивать песню.
Ты можешь приехать - рискни! -
В брезентовый наш неуют…
Валерка подпевал, и ему казалось, что он давно знает этих замечательных ребят и никогда с ними не расстанется.
* * *
Сергей Георгиевич Орлов попал на должность директора школы-интерната совершенно случайно и неожиданно для себя. Жил он после войны в Крыму, работал учителем, преподавал математику и физику. Жена, биолог, тоже учительствовала. Однажды в летние каникулы поехали они в Подмосковье на пятидесятилетие брата Сергея Георгиевича, который работал секретарем райкома. Получилось так, что прибыли они только в самый день рождения, заявились к восьми утра. А юбиляр уже сидит в "Волге", собрался на работу ехать.
- Ты мог бы хоть сегодня остаться дома? - спросил Сергей брата.
- Нет, не может! - сердито ответила за Федора жена. - Он и днем и ночью на колесах!
Гости тут же на ходу поздравили юбиляра, Сергей по праву старшего потянул Федора за уши, перевел от фырчащей машины к порогу, вполне уверенный, что на том и кончится поездка брата. Но когда юбиляр объяснил, куда и зачем собрался в такую рань, Сергей вместо отговора и сам поехал с братом.
- Ты с таким возмущением рассказывал об этом деле, что боюсь, дров наломаешь, - сказал он, забираясь в машину. - Да и вернемся быстрее.
Приехали они в Вишняковскую школу-интернат, где директор вызывал беспокойство своим недостойным поведением. Заведующий районо уже находился там. Созвали экстренное собрание всех сотрудников, всех, кроме самого директора, который на собрание прийти не решился. Сергей Георгиевич понял, что на этом собрании сдерживать брата не придется, раз нет главного виновника, и пошел к детям. Зашел в группу девочек-первоклассниц, которые занимались самостоятельным чтением. В комнате было душно, а погода стояла чудесная. Он вывел девочек на опушку леса, сел с ними на траву и стал им читать вслух.
Собрание затянулось. Сергей Георгиевич успел не только прочесть книжку, но и поговорить с каждой девочкой. Дети быстро с ним подружились и все о себе охотно рассказывали. Уже перед самым обедом разыскали их секретарь райкома и заведующий районо.
Сергей Георгиевич стал прощаться с детьми. Те не хотели его отпускать. А одна девочка обняла его за шею и, задыхаясь от волнения, спросила:
- Сергей Георгиевич, можно я вас назову папой?
Заведующий районо, суровый с виду, усатый человек, даже прослезился. А в машине, официально знакомясь с гостем секретаря райкома, сказал:
- Вот такого бы директора в эту школу. Здесь теперь поправить дело сможет только такой человек, к которому дети сами прильнут.
И как-то незаметно для самого Сергея Георгиевича получилось, что он согласился стать директором школы-интерната. Сергею Георгиевичу не пришлось даже домой съездить, все хозяйство перевозила жена. А вопрос о переводе с одной работы на другую через министерство решило само районное начальство.
С тех пор минуло два года. Много ребят прошло через школу-интернат. Все они поступали в школу только через районо. А этот вот прибился, как чужая лодка к берегу. Тихий, послушный, видать, очень способный мальчишка. Что с ним делать? Домой он не вернется. В город пускать жалко. Что они там вдвоем с братом?..
И Сергей Георгиевич начал звонить в районо, просить разрешения оставить приблудного у себя.
Пока он звонил, Валерка сидел в уголочке, мял свою кепчонку, и в глазах его светилось, кажется, то же самое, что было в глазах той девочки, которая просила разрешения называть Сергея Георгиевича папой. Этот был значительно старше, поэтому молчал. А когда директор сказал ему, что все улажено и он, если хочет, может оставаться в школе-интернате насовсем, Валерка просиял. Встал. Пошел к порогу. Потом вернулся. Что-то хотел сказать. Потом все так же молча вышел. И уже из-за порога спросил, куда ему идти.
- Сейчас придет Валентина Андреевна, она сама тебя отведет, - ответил Сергей Георгиевич и занялся какими-то бумагами, которыми был завален его стол.
Друзья Атнера были рады, что Валерка остался в интернате.
Сергей Георгиевич сидел за столом, жена подавала ужин, когда в дверь робко постучали. Хозяин сам открыл дверь, и в комнату вошла худая, усталая женщина. Стоя у порога, она виновато объяснила, что пришла издалека в поисках сына, который, по слухам, оказался здесь, в интернате.
Узнав, что это мать новичка, Валерия Рыбакова, и что она пришла пешком за тридцать километров, Сергей Георгиевич тут же усадил ее за стол. Хозяйка налила гостье тарелку щей и сама села рядом.
Поняв, что женщина стесняется и, несмотря на крайнюю усталость и голод, будет сейчас же расспрашивать о сыне и толком не поест, Сергей Георгиевич сам стал рассказывать о жизни Валерки в интернате. И только после ужина он дал волю и речам и слезам пришедшей.
А тем временем хозяйка привела беглеца.
Вопреки опасениям Валерки, мать не корила его за бегство из дому, а только переживала, что он мог заблудиться в лесу.
И она подала письмо от Алеши с обратным адресом из Красноярска, куда тот уехал на новостройку.
Когда остались в комнате вдвоем, мать тихонько рассказала об отце. Ей кажется, что он взялся за ум, - не пьет и все только о сыновьях говорит.
- Ты напиши ему, - просила мать. - Напиши, он будет рад и, может, образумится…
На ночь директор сам отвел Валерку в корпус, а его мать оставил ночевать в своей квартире.
Утром Сергей Георгиевич повел мать в спальный корпус показывать, как живет ее сын. Но перед этим он предупредил ее, что Валерка назвался Рыбаковым, и заручился ее согласием оставить за мальчиком эту фамилию, чтобы не ставить его в неловкое положение перед ребятами.
Дети были в столовой, когда директор вошел с гостьей в шестнадцатую палату, где в это время находилась и Евгения Карповна. Директор познакомил их, а сам ушел по делам.
Евгения Карповна говорила с Валеркиной матерью очень долго. Кое-что приняла на веру, но многое осталось ей неясным. Все же убежал из дому. Это не каждый может. Нужен характер. А вот что за характер у этого, с виду безобидного, все о чем-то сосредоточенно думающего подростка, не скоро узнаешь. Больше всего не нравится Евгении Карповне, что новичок сразу же сдружился с Атнером. Почему именно с Атнером? "Рыбак рыбака видит издалека"?
Ох, если бы Евгения Карповна знала, где и при каких обстоятельствах эти мальчишки встретились на самом деле, разве она приняла бы этого беглеца в свою группу! Да и Атнеру досталось бы за все.
Новичка Евгения Карповна решила держать на особом учете…