- Пришли карточки! - крикнули студенты и убежали. Остался только мальчишка, которого я прогонял. Он долго смотрел на мой фотоаппарат, потом попросил:
- Дай сделать один снимок!
- Не дам! Мало кадров осталось! - сказал я и пошел по улице. Мальчишка поплелся за мной.
- Ну, дай снять! Только раз. Я сделаю хороший снимок.
Я усмехнулся:
- Хороший? Ну, ладно, посмотрим. Вот сейчас еще кое-что сниму, если останется один кадр - дам. Посмотрю, какой хороший сделаешь.
В камере неснятых оставалось еще четыре кадра. Я быстро сфотографировал тележку молочницы, рисунки на заборе и чье-то брошенное колесо с каталкой. Потом протянул фотоаппарат мальчишке.
- Ну, на! Только давай быстрей и ерунду всякую не снимай!
Мальчишка взял фотоаппарат и стал вертеть головой взад-вперед, искал что снять. Я стою рядом, посмеиваюсь.
По улице проехал самосвал с песком. Мальчишка не снял, растяпа. Низко пролетел голубь. Он его вообще не заметил. Все вертит головой. Ищет чего-то.
- Давай быстрей! - тороплю я его.
- Сейчас, сейчас! - бормочет мальчишка и все вертит головой. И вдруг подбежал к газону, нагнулся и стал наводить объектив.
- Не вздумай снимать цветочки! - крикнул я.
Но мальчишка уже нажал на рычажок. Я подбежал, выхватил у него фотоаппарат и сказал:
- Так и знал! Только кадр испортил!
- Много ты понимаешь! - сказал мальчишка, повернулся и пошел на другую сторону улицы.
Когда я проявил пленку, она почти вся оказалась темной. В кадрах еле различались предметы. Рисунки на заборе пропали, колесо и каталка слились с асфальтом. Кошки получились без хвостов, собака без лапы, а лица прохожих не получились вообще. Двадцать девять кадров были темными и расплывчатыми, и только один, последний, был светлым и резким. В кадре на тонких стеблях, как на ниточках, стояли пушистые шары одуванчиков. И в воздухе замерла прозрачная стрекоза, как маленький вертолет над аэродромом-листиком.
Гном
Я любил сказки про гномов. Чем больше я читал книг про добрых и веселых карликов, тем больше верил, что они живут где-то среди нас. Долго я разыскивал их маленькую страну, облазил все строения вокруг нашего дома: чердак, холодный сырой подвал, сумрачные закутки за сараем, обошел забор, заросший мышиным горохом, осмотрел грядки с метелками моркови и желтыми граммофонами огурцов, но гномов нигде не встретил. Я уже почти отчаялся их найти, как вдруг обнаружил их присутствие в нашем доме: стал замечать разные шорохи, скрипы и вздохи. А потом ни с того ни с сего остановились наши часы и просыпалась в шкафу крупа. Потом сам собой потух самовар, упало полотенце, исчезло мыло. Каждый день я находил следы веселых шуточек, но самих шутников не видел. И только однажды зимой мне повезло. Я катался на лыжах в овраге за нашим поселком. Каждый раз, съехав с горы, я задерживался в долине и подолгу рассматривал разные снежные бугорки и кочки, и подтаявшие корки снега, и заиндевевшие сухие травы. На бугорках то тут, то там виднелись какие-то рисунки: маленькие полукружки и лесенки. Я нагибался и рассматривал эти загадочные картинки, но понять их никак не мог. Иногда осторожно, чтобы не сбить иней, я пробирался сквозь торчавшие из-под снега травы. И эти травы уже не были для меня обыкновенными травами. Они представлялись мне деревьями в лилипутском лесу. Я различал их тонкие, как карандаши, стволы и корявые ветви, заснеженные рыхлыми шапками. Кое-где меж деревьев, как стеклянные змейки, тянулись застывшие подтеки. Они напоминали наши водопады, но были совсем маленькие. Долго я скользил на лыжах в этой долине, между возвышений, впадин, деревьев и водопадов, и все представлял, как среди этих чудес играют гномы. "Только где они сейчас? - думал я. - Может быть, от меня спрятались?"
Я снова взбирался на гору, прятался за огромный сугроб и украдкой наблюдал за долиной. Но гномы не появлялись. Целый день я катался на лыжах, но все было бесполезно. Только когда начало темнеть и ветер погнал вихри, я и решил съехать с горы последний раз, я увидел его - маленького человечка в красном колпачке. Я увидел его в тот момент, когда мчался с горы. Он был высотой с ладонь и ехал прямо передо мной на своих крохотных лыжах. Он то и дело оборачивался и со страхом смотрел на меня, и изо всех сил семенил в долину, отчаянно отталкиваясь малюсенькими палками. И все-таки я его догнал. Какое-то мгновение мы даже ехали рядом. Я отчетливо видел его бородку и полные страха глаза, но потом я не смог сдержать скорость и пронесся вперед.
Съехав с горы, я обернулся и стал поджидать гнома, но его нигде не было. Я подумал, что он упал где-то на горе, и заспешил наверх, но и на склоне его не оказалось.
Тогда я прокатился еще раз, в надежде снова его увидеть, но больше он не появлялся. Я продолжал съезжать еще и еще, но он бесследно исчез.
Я катался до тех пор, пока у меня не закружилась голова. Только тогда, бессильный, я побрел домой.
Войдя в дом, я крикнул:
- Мама! Я видел гнома!
- Где же ты так долго катался? - сказала мама. - И что это с тобой? Ты весь красный!..
Мама приложила руку к моему лбу.
- Да у тебя температура! - Мама стряхнула с моей куртки снежную пыль, развязала шарф и шапку. Потом сняла мои валенки, и на пол шлепнулись слежавшиеся лепешки снега, как вафли.
Жадный
Все считали меня добрым, а на самом деле я был жадный. То есть, конечно, не такой уж жмот, что никому ничего не давал, но все же жадный. Мне, например, было жалко отдавать свои вещи, даже пустяковые. Я не показывал вида и говорил: "Бери, пожалуйста", а самому было жалко. Даже если эти вещи мне были не нужны, но раз они кому-то понадобились, значит, и мне могли пригодиться. Или каждый раз, после того как я был в гостях, я жалел о том, что мало съел пирогов и что не взял с собой оставшиеся. Мне было стыдно в этом признаваться, но я был жадный. Постепенно я стал замечать, что отдавать вещи мне все труднее и труднее. Однажды ко мне подошел Вовка.
- Дай, - говорит, - почитать "Королевских пиратов"?
- Не могу, - говорю. - Сам читаю.
- Когда прочитаешь, дашь? - спросил Вовка.
- Угу!
Петька попросил у меня краски порисовать, а Генка бинокль - посмотреть на дальние дома.
- Не могу дать, - сказал я Петьке. - Сегодня самому надо рисовать.
И Генке:
- Вечером сам хочу посмотреть на луну.
Через два дня Вовка встречает меня и говорит:
- Прочитал?
- Что? - спрашиваю.
- "Королевских пиратов".
- А-а! - вспомнил я. - Нет. Еще только половину. Я медленно читаю. Каждую страницу. Не как некоторые.
- Ну, ладно, - вздохнул Вовка. - Когда закончишь, дашь?
- Угу!
В тот же день ко мне подошел Петька.
- Сегодня дашь? - спрашивает.
- Нет, не могу, - говорю. - Сам… читаю!
- Что читаешь?.. - улыбнулся Петька.
- Книгу.
- Да я у тебя краски просил, - пояснил Петька.
- Ах, да! - поморщился я. - Рисую еще, рисую.
Чуть позже я встретил Генку.
- Ну, как? - спрашивает он. - Сейчас дашь?
- Нет, нет! - говорю. - Сам читаю!.. То есть рисую!.. То есть смотрю!..
После этого ребята перестали у меня что-либо просить. Больше того, они перестали со мной разговаривать. Так, поздороваются и сразу отходят в сторону.
- Ничего, - усмехался я. - Вот погодите, отец купит мне кожаный мяч, я посмотрю, как вы не будете со мной разговаривать!..
Скоро отец купил мне мяч. Новый, кожаный, футбольный! Надул я его, зашнуровал, выбежал во двор. Ребята играли в ножички. Ворвавшись в середину круга, я показал им мяч и выдохнул:
- Во!
- Отличный мячишко! - загорелся Вовка.
- Классный, - поддержал его Петька.
- Шарик что надо! - добавил Генка.
Ребята потрогали гладкую кожу и вдруг… стали снова играть в ножички. От удивления я разинул рот. Я был уверен, что, увидев мяч, они забросят свою игру и начнут уговаривать меня погонять в футбол. А они только похвалили мой мяч и продолжали кидать ножи, как ни в чем не бывало. "Может, они думают - он волейбольный?" - подумал я и начал пинать мяч и бить головой. Ребята прервали игру и стали с завистью смотреть в мою сторону. Я видел, что им очень хочется поиграть, но они все равно не просили у меня мяча. Побил я мячом об стенку, поиграл в него головой. Скучно стало. Вернулся домой. На столе лежали мои вещи: книга, краски, бинокль, но мне вдруг стало страшно - я почувствовал, что вот сейчас, в эту минуту, могу потерять своих друзей навсегда. И тогда я схватил книгу для Вовки, краски для Петьки, бинокль для Генки и мяч для всех и выбежал во двор. С тех пор я знаю - есть вещи, которые не купишь ни за какие деньги. Но все же окончательно отучил меня от жадности другой случай. У меня был деревянный пистолет - подарок дяди. Он привез его из-за границы. Пистолет был с двумя вертикальными стволами и красной резной рукояткой. Но главное - он стрелял обыкновенными пробками от бутылки. Моему оружию завидовали все мальчишки, потому что их пистолеты стреляли покупными пистонами или целлулоидными шариками, которые быстро терялись. Этот пистолет был у меня несколько лет и уже успел мне надоесть, но все же я не спешил его менять, потому что он был единственным в своем роде.
Однажды рано утром ко мне зашел Генка. Он пришел очень рано и вдруг ни с того ни с сего заговорил о своей коллекции оружия. А коллекция у него была необыкновенной. В ней были деревянные и железные рогатки, самострелы, шпаги и кинжалы, луки со стрелами, копья со щитами и пистолеты всех систем. Было даже духовое ружье, но такого пистолета, как у меня, не было. Главным в Генкиной коллекции было то, что почти все это оружие Генка сделал своими руками. Он был большим умельцем, настоящим оружейным мастером. Целыми днями Генка строгал, вытачивал, шлифовал. И повсюду собирал разные трубки и проволоки. В тот день я сразу понял, что Генка зашел в такую рань неспроста. И не ошибся. Рассказав о своем оружии, Генка тут же заявил, что для полного комплекта ему не хватает моего нагана, и начал предлагать мне за него разные вещи. Но я сразу его остановил:
- Даже не уговаривай!.. Ни за что!.. Ни за какие коврижки!..
Генка опустил глаза и сказал:
- Хорошо! Тогда дай хотя бы на два дня.
- На два дня?.. - переспросил я. - Ну, ладно, на два дня возьми, так и быть. Но не больше. Через два дня обязательно принеси. Не принесешь…
- Принесу, - прервал меня Генка, взял пистолет и ушел.
А через два дня был мой день рождения. Накануне я сказал отцу:
- Мне в подарок не покупайте никакой ерунды. Купите автомат или стреляющий танк.
- Там посмотрим! Напиши, что тебе надо, - сказал отец.
Тогда я учился в первом классе. Я уже знал все буквы, но ленился писать. Говорил - буквы забываю. После этого заявления отца я сразу вспомнил все буквы и составил длинный список совершенно необходимых мне вещей. В день рождения поздравить меня пришли все ребята с нашего двора. И Генка пришел тоже.
- Вот тебе твой пистолет, - сказал он, протягивая мой пистолет. - А этот тебе в подарок! - добавил он и протянул мне еще один, точно такой же.
Искатели звуков
Однажды какой-то незнакомый мальчишка, с которым мы вместе в подъезде пережидали дождь, сказал:
- Хочешь послушать море?
И приложил к моему уху морскую раковину, бело-розовую зубчатую пирамидку. Я затаил дыхание и сразу услышал какой-то отдаленный гул. Перед моими глазами побежали волны в белых завитках пены. Они шумно накатывались на песок и с шипением сползали назад. В тот же день я решил во что бы то ни стало раздобыть себе раковину. Я обегал всех знакомых, но ни у кого ее не оказалось. На следующий день я заглянул в магазин, но и там ее не нашлось. И только в воскресенье, когда мы с отцом были на базаре, я наконец увидел то, что искал. Она была похожа на застывший водоворот. Она лежала на прилавке среди высушенных водорослей и пузырьков с глицерином, в котором плавали металлические рыбки. Я сразу потянул отца за рукав:
- Пап, купи!
- Зачем тебе? - отец поморщился. - Впрочем, ладно. - Он достал деньги и расплатился, а я схватил раковину, чуть не прыгая от радости.
Долгое время носил я ту раковину в кармане и ежеминутно прислушивался к ее далекому невидимому прибою. Но однажды ко мне подошла девочка из соседнего двора, коротко стриженная, с венком из полевых цветов, и сказала:
- А столбы слушать интереснее!..
- Какие столбы? - переспросил я.
- Обыкновенные, телеграфные. Прислонишь ухо, и можно послушать музыку.
Девочка склонила голову набок и улыбнулась. Потом посмотрела на меня из-под венка и добавила:
- Хочешь, пойдем послушаем?!
Она повела меня на пустырь за нашим поселком, где пролегал железнодорожный узкоколейный путь и до самого горизонта поднимались телеграфные провода. Провода висели на старых потрескавшихся столбах, которые снизу держали вбитые в землю рельсы. Столбы были искривленными, сучковатыми. Мы подбежали к первому столбу, прислонились с разных сторон и стали вслушиваться. Вначале я только смотрел на источенный короедом ствол и ничего не слышал, кроме монотонного гудения, но постепенно стал замечать, что гудение меняется - становится то высоким, то низким. Потом я стал различать и небольшие части мелодии. После каждой такой музыкальной фразы девочка выглядывала из-за столба и с серьезным видом шептала:
- Слышал, слышал!
Через некоторое время, когда у нас затекли руки и ноги, мы отошли от столба и присели на насыпи. Я начал перебирать гальку, а девочка попыталась воспроизвести мелодию, которую мы только что слышали. Она пела знакомую песню, и мне казалось, я и на самом деле слышал ее.
- У этого столба я слушаю песни. Он песенник. Видишь, открытый рот?.. - сказала девочка.
Только теперь я заметил, что на столбе зияло дупло, похожее на раскрытый рот, а чуть выше еще виднелись складки, как узкие глаза.
- А вон болтунишка! - Девочка показала на второй столб, на котором сучки образовывали смешную рожицу.
- Побежали, послушаем!.. А за ним "принцесса"! Там вальсы!..
До позднего вечера мы бегали от столба к столбу. Девочка чаще всего останавливалась около "принцессы", а я облюбовал себе корявый белесый ствол - точь-в-точь голова старика. Стоило только прильнуть к "деду", как в ушах раздавался марш. Вначале он еле улавливался, но, постепенно нарастая, все отчетливей различались звуки трубы и удары барабанщика. Они становились громче и громче, и вот уже оглохший от грохота, я видел, как мимо меня, сверкая медью, марширует военный оркестр… Я отбегал от столба, пристраивался к шагающей колонне и начинал подпевать.
С того дня мне стало не до раковины. Она померкла перед старым телеграфным столбом.
По ту сторону дороги
В стороне от нашего поселка пролегало шоссе - наполовину асфальтированная, наполовину мощенная дамба. По ту сторону ее находилась керосиновая лавка, каморка утильщика и мастерская по ремонту замков, примусов, патефонов и прочего. Однажды у моего велосипеда треснула рама, и мама дала мне на ремонт три рубля.
- Больше не могу, - сказала она. - Если стоит дороже, жди до получки. С твоим велосипедом разоришься вконец. То одно, то другое. Выбросить его пора.
Пришел я в мастерскую и говорю мастеру:
- Пожалуйста, почините мой велосипед.
Мастер мрачно посмотрел на меня поверх очков. Он сидел на табуретке и паял чайник, потом отложил свою работу и пробасил:
- Давай показывай своего козла.
Подкатил я велосипед поближе, он осмотрел трещину и пробурчал:
- Тут варить надо, стручок. Тащи на завод. Так-то. А ты как думал? - Он взглянул на меня. - Но можно и заклепать вообще-то. Заклепать, что ли?
- Ага.
- Ладно, посиди на улице. Здесь не мешайся.
Через полчаса мастер поставил железную заплатку на трещину и прикрепил ее заклепками.
- Гони пять рублей, - сказал он, толкнув ко мне велосипед. Я про: тянул три рубля и покраснел.
- У меня только три.
- Давай, завтра принесешь остальное. - Он сунул деньги в карман фартука и отошел в глубь мастерской. Выкатив велосипед, я перешел шоссе и помчался к поселку. "Где же взять два рубля? - мелькало у меня в голове. - Маме лучше не заикаться - не даст. Ждать до ее получки - долго. Может, спросить у ребят?"
Когда я въехал в поселок, стал накрапывать мелкий нудный дождь. Объехав всех друзей, я собрал только пятьдесят копеек. Двадцать дал Вовка, которые оставила ему мать на кино, а тридцать достал из своей копилки Генка. Я стал думать, где достать остальные, и вдруг вспомнил, что напротив нашей школы есть магазин, где покупают книги. Стал я перебирать свою библиотеку. Но одна книга была без обложки, другая облита чернилами, в третьей не хватало листов, в четвертой красовались мои рисунки. Только две книжки были в хорошем состоянии: "Остров сокровищ" и "Двадцать тысяч лье под водой", но эти книги были моими самыми любимыми. Долго я не решался их отнести, потом все же решился. "Накоплю денег, снова куплю", - подумал и отправился в магазин.
Дождь все не прекращался. Уже от водосточных труб тянулись мутные потоки, а на шоссе блестели широкие лужи.
За книги я получил целый рубль, и мне стало недоставать только пятидесяти копеек. Я вспомнил, что утром в школу мама должна мне дать пятнадцать копеек на кофе и бублик. Приплюсовав эти деньги к собранной сумме, я получил один рубль шестьдесят пять копеек. Но где взять остальные? Усевшись на подоконник, я смотрел на запотевшее стекло, на капли, которые соединялись и струйками стекали вниз. И вдруг за окном я увидел нашу акацию и сразу вспомнил, что в парке висит объявление: "Ребята! Помогайте озеленять наш поселок. Собирайте семена акации" - и чуть ниже приписка: "Приемный пункт в оранжерее. 1 кг стручков - 50 копеек, 1 кг семян - 70 копеек". Накинув мамин плащ, я взял бидон и помчался к кладбищу - там были целые заросли акаций.
Дождь все не переставал. Беззвучно стекал по стенам домов и стволам деревьев, шуршал в листве, булькал в лужах. Я прибежал в самый конец кладбища, где кусты акаций отделяли последние могилы от посевов проса. Пригибая ветки, я начал рвать скользкие стручки. Через полчаса я остановился передохнуть и только тут заметил, что совсем рядом от меня стайка мокрых воробьев прямо под чучелом клюет осыпавшееся просо. Воробьи не обращали никакого внимания ни на меня, ни на чучело. Время от времени какая-нибудь птаха садилась прямо на чучело и, как бы посмеивалась над ним, чистила свой клюв. Так и работали мы рядом: воробьи в просе, а я у акаций. Только когда начало темнеть, птицы улетели, а вслед за ними к оранжерее побежал и я.
Стручки оказались очень легкими. Я принес полный бидон, но в нем оказалось чуть больше трехсот граммов. Я получил всего двадцать копеек.