Вторым человеком, который будоражил мой ум, был музыкант-трубач. Первый раз я увидел его в парке на открытой эстраде. Я брел по парку с Галей, светловолосой зеленоглазой девочкой с соседней улицы. Мы с ней часто ходили в парк. И всегда по одним и тем же местам. Вначале в избу-читальню, посмотреть журналы, потом к фонтану, где из пасти дельфина вырывалась длинная струя воды, потом катались на маленькой бесплатной карусели, потом подходили к пруду и смотрели на плавающих лебедей, потом бегали по газону, где росла такая же трава, как у нашего дома. В тот день около газона мы услышали, как на открытой эстраде играет оркестр. Перебежали аллею и увидели целую толпу слушателей и дальше набитые до отказа публикой ряды скамеек и еще дальше - эстраду, на которой играл духовой оркестр.
Мы пробрались к самой эстраде. Из семи музыкантов пять дули в медные трубы. Особенно старался один, игравший на самой большой трубе. Она обвивала его шею и вылезала из-за спины огромным сверкающим обручем. Труба была похожа на раковину гигантской улитки. Чтобы выдавить из нее звуки, музыкант напрягался изо всей мочи. Его щеки раздувались, и все лицо краснело от натуги. Барабанщик тоже неистово лупил в барабан. Казалось, он хотел во что бы то ни стало устроить как можно больше грохота. Барабанщик поминутно закатывал глаза, стискивал зубы и наносил один удар за другим. Все шесть музыкантов играли так, словно выполняли тяжелую работу, и только седьмой - трубач - играл необыкновенно легко. Это был молодой полный парень с озорным ребяческим взглядом и взлохмаченными волосами, которые все время спадали на лоб, и поэтому парень то и дело встряхивал головой. Он стоял впереди всех, высоко держал трубу и без малейших усилий, играючи и даже чуть-чуть небрежно перебирал пальцами клапаны. При этом уголки его губ подрагивали от улыбки, глаза так и искрились.
Звук его трубы почти тонул в общем грохоте оркестра. Только иногда, в паузах, когда оркестранты на секунды смолкали (как нам казалось, для того, чтобы отдышаться, а потом еще больше всех оглушить), только тогда слышались нежные звуки трубы. Они переливались высоко над площадкой, потом опускались до уровня эстрады и как бы обволакивали слушателей, опутывали их ажурной нитью.
Закончив соло, трубач улыбался и низко кланялся и, поправляя волосы, отходил в глубину сцены.
Он нам сразу понравился. С первой минуты, как только мы его увидели. И он нас заметил тоже. Отыграв последнюю вещь, он даже подмигнул нам, а сходя с эстрады по ступенькам, шепнул:
- Приходите завтра в это же время… поиграю только для вас.
На следующий день мы с Галей опять пришли к эстраде, но там ни оркестра, ни слушателей не было. Мы уже хотели повернуть назад, как вдруг увидели, что в глубине сцены перед стойкой с нотами сидит наш знакомый трубач и тихо репетирует какую-то пьесу.
Заметив нас, он улыбнулся, подошел к краю эстрады, присел на корточки, поздоровался с нами за руки и спросил, как нас зовут. Потом сказал:
- Вот послушайте такую пьеску.
И заиграл. И опять вокруг себя мы стали ощущать какие-то невидимые звучащие кружева, какое-то фигурное катание звуков в воздухе. После этой пьесы трубач сыграл грустную мелодию, а потом сразу веселую, потом весело-грустную, а потом очень веселую. Он играл одну мелодию за другой. И главное, так легко и просто, что со стороны казалось, подуй - и у тебя получится так же. Стоял он прямо, трубу держал высоко и в такт мелодии стучал носком ботинка. Закончив играть, трубач улыбнулся, смахнул со лба капельки пота и задумался.
- Вы не устали? - тихо спросила Галя.
- Настоящий музыкант никогда не устает!.. - Трубач подмигнул нам и снова поднес трубу ко рту.
С того дня мы виделись каждый день, и он всегда для нас играл. Иногда мы с Галей просили его сыграть какую-нибудь знакомую ним мелодию. И он никогда не отказывался и играл все, что бы мы ни попросили. Однажды я спросил:
- Почему вы играете здесь, а не дома?
- Дома соседи ругаются, - усмехнулся он и, немного помолчав, добавил: - Но ничего! Настоящий музыкант никогда не унывает. Скоро я буду играть в большом оркестре… А сейчас это так… временные неудачи… А их надо встречать чем? - Трубач засмеялся и сам себе ответил: - Только песней!.. - и подмигнул нам, и запел что-то тихонько. Потом снова спросил:
- Знаете, что говорил один великий певец? Все неудачи в жизни я встречаю только песней. И чем больше неудач, тем звонче моя песня!
После этого разговора трубач в парке не появлялся. "Наверно, поступил в большой оркестр", - решили мы с Галей. Но однажды осенью, бегая по увядшей траве газона, мы с Галей вдруг услышали знакомые звуки, подбежали к эстраде и увидели его. Он стоял на эстраде в длинном сером пальто, перевязанном у воротника шарфом, и играл. Перед ним были пустынные ряды, но он играл так серьезно и сосредоточенно, как будто выступал на самом ответственном концерте. Он заметил нас и помахал рукой, а когда мы подошли, торопливо сказал:
- Куда же вы пропали? Второй день прихожу, а вас нет и нет.
- Мы думали, - начала Галя, - вы играете в большом оркестре.
- Да нет. Пока не играю. Но это неважно. Главное, моя музыка всегда со мной.
Он перебрал клапаны трубы и, улыбнувшись, сказал:
- Послушайте лучше, какую я пьеску сочинил. Специально для вас. Вот только еще название не придумал…
Он высоко поднял трубу и заиграл, как прежде, тихо, легко и красиво.
К выходу из парка мы шли втроем. Мы шли мимо жухлой травы газона, мимо пруда, в котором уже не плавали лебеди, мимо карусели, перевязанной цепью, мимо умолкнувшего фонтана, засыпанного листьями, мимо заколоченной читальни. Мы шли через пустынный парк, и мне и Гале было необыкновенно радостно оттого, что рядом с нами был этот замечательный человек.
Первый урок
Когда я должен был идти в школу, родители купили мне портфель, букварь, тетради, пенал, ручку, карандаш и ластик. Стал я ждать первого сентября. Все рассматривал свои принадлежности и перекладывал их из одного отделения портфеля в другой. Перекладывал, перекладывал и вдруг подумал, а если меня спросят что-нибудь, а я не знаю?! Что тогда?! Скажут: "Иди обратно в детский сад". Нет, такого позора я пережить не мог, и мне сразу расхотелось идти в школу. Но первого сентября мама дала мне в руки горшок с цветами и все же повела в школу. Еще дома я сказал ей:
- Не хочу идти в школу.
- Это почему же? - спросила мама.
- Не хочу, и все.
- Тебе там понравится, - сказала мама.
- А если не понравится?
- Понравится, вот увидишь. И потом все же ходят в школу, и ты должен идти.
По дороге к школе я сказал маме:
- Ладно! Один раз схожу, посмотрю. Если не понравится, больше ни за что не пойду.
Когда показалась школа, мне опять расхотелось в нее идти.
- Я только загляну, - сказал я маме. - Если не понравится, сразу сбегу.
Около школы толпились мальчишки и девчонки с портфелями и ранцами. Они выстраивались цепочками от ступенек школы. На ступеньках стояли учительницы и в руках держали буквы "А", "Б", "В". В одной цепочке я заметил рыжего мальчишку с бумажными погонами. На погонах были нарисованы огромные красные звезды. Учительница с буквой "В" заметила мальчишку, улыбнулась и отдала ему честь.
Мама подвела меня к учительнице с буквой "Б", и я встал за какой-то девчонкой. В одной руке девчонка держала портфель, другой сжимала куклу. Учительница с буквой "Б" стала ходить вдоль нашей цепочки и всех пересчитывать. Около девчонки с куклой она остановилась и сказала:
- Куклу убери в портфель и в следующий раз в школу не бери.
Учительница с буквой "Б" мне сразу не понравилась. Я вышел из цепочки и подбежал к маме.
- В чем дело? - к нам подошел толстый дядька в золотистых очках и с цветком в петлице. - Тебя как зовут?
- Егор Пенкин, - сказала моя мама.
- Очень хорошо, Егор Пенкин. А я директор школы Борис Васильевич. Так почему ты сбежал?
- Ему учительница не понравилась, - сказала моя мама.
- Вот это да! - удивился директор. - Ну, хорошо. Мы сделаем вот что. Пойдем, ты сам выберешь себе учительницу.
Директор взял меня за руку и подвел к учительницам. Потом наклонился и шепнул:
- Выбирай!
Я показал на учительницу с буквой "В".
- Очень хорошо! - сказал директор. А учительница с буквой "В" улыбнулась и первым провела меня в класс.
Нашу учительницу звали Ирина Николаевна. Она рассадила всех за парты и стала каждого записывать по имени и фамилии. Моим соседом оказался мальчишка с погонами. У него была смешная фамилия - Бутылкин. Вова Бутылкин. Он меня спросил:
- Считать умеешь?
- Угу, - сказал я.
- Ну, сколько будет три да три?
Я стал загибать пальцы под партой. Потом говорю:
- Пять.
- И нет! - засмеялся Вовка. - Во сколько, - и пальцем нарисовал в воздухе семерку. Когда учительница закончила всех переписывать, одна девочка на первой парте вдруг запела. А потом встала и пошла к двери.
- Лена Покровская, ты куда? - спросила учительница.
- Тузика кормить, - сказала Лена, и все засмеялись. И учительница улыбнулась. А потом посадила Лену Покровскую снова за парту и сказала:
- Тузиков и Мурзиков будем кормить после уроков.
Учительница мне понравилась, и понравилась Лена Покровская, но больше всех мне понравился Вовка Бутылкин. У него были замечательные погоны. Он обещал мне сделать такие же и предложил после школы слазить в угольную яму и посидеть на бревнах.
Задачки
Во втором классе мы с Вовкой Бутылкиным неожиданно стали отстающими по арифметике. И все из-за наших задачек. Мы наловчились сами придумывать задачки. Сделаем быстренько домашнее задание, разные там примеры и начнем выдумывать задачки. Вовка подумает, подумает и говорит:
- Ты пошел в школу коротким путем. Полез через забор, да порвал штанину. Пошел назад, чтобы мать зашила, да споткнулся о грядку. И у тебя над глазом появился фонарь. Пришел ты домой, а тебе еще мать всыпала за то, что ходишь не как все. Сколько ты всего получил тумаков?
А я Вовке сразу в ответ:
- Ты списал задачку у Генки, а я у тебя, и мы все получили по двойке. После уроков я хотел бить тебя, потому что ты плохо списал у Генки. А ты хотел бить Генку, потому что он неправильно решил. Кого надо было бить?
И так все время. Мы придумали около сотни задачек. Целый учебник можно было составить. Однажды на уроке учительница Ирина Николаевна велела каждому придумать по задачке. Все ребята как-то сразу приуныли. Только мы с Вовкой ужасно обрадовались. Уж что-что, а задачки-то мы придумывали отлично.
- Пара пустяков, - громко проговорил Вовка. - Раз-два - и готово! Сколько задачек надо придумать, Ирина Николаевна?
- Всего одну, Бутылкин. И успокойся, пожалуйста, и не прыгай! А ты, Пенкин, - это относилось ко мне, - перестань ему подмигивать.
В классе стало тихо. Только было слышно, как перья скрипят.
- Давай про болезни что-нибудь, - шепнул мне Вовка.
- Давай, - шепнул я ему. - Мне все равно про что. Про болезни так про болезни.
Вовка придумал такую задачку: "У Пети болела голова, и ему накупили всяких сладостей. Коля объелся огурцов, и, чтобы не ревел, ему подарили пробочный пугач. Ваня вывихнул ногу, и ему купили самострел. Чем лучше всего болеть?"
А я написал: "Петю собака укусила пять раз, а Ваню два. Петю положили в больницу, и его родители принесли ему целую корзину пирогов. А Ване только купили конфету. Кому лучше: Пете или Ване?"
Мы с Вовкой первыми сдали свои задачки и стали посмеиваться над соседями, шепотом давать советы, пока нас Ирина Николаевна не вывела из класса.
На другой день мы с Вовкой получили по двойке. Расстроился я и домой пришел в плохом настроении. Но чтобы родители не подумали чего плохого, сделал вид, что мне очень весело. Ходил и нарочно громко пел. После ужина мама сказала:
- С чего это ты так распелся? Уж не заболел ли?
А отец сказал:
- Ну-ка, давай показывай свой дневник!
У меня все внутри так и заледенело.
Ну, а потом отец поставил меня за сараем в угол. Стою я там, стою, вдруг вижу краем глаза, Вовка идет. Весь замызганный какой-то.
- Чтой-то ты, Вовка, - говорю, - такой грязный?
- Отец веником вздул, - пробормотал Вовка. - А ты что там? На доски смотришь?
- Ага, - говорю. - Меня в угол поставили на весь вечер.
Вовка только присвистнул и сказал:
- Мне лучше.
На следующий день нам с Вовкой, как отстающим, прикрепили Ленку Покровскую, отличницу. Сразу же после уроков Ленка устроила нам дополнительные занятия.
- Сядьте за парту. И слушайте внимательно, - сказала она, точь-в-точь как Ирина Николаевна. - Очень хорошо, что вы придумываете задачки. Но ваши задачки все глупые. Арифметика учит считать, а в ваших задачках нет счета. Вы думаете, они смешные, да? И нет вовсе. Они глупые, вот какие! И у них нет одного ответа. Каждый может ответить, как ему вздумается.
- Дурочка ты, Ленка! Нет ответа! - поморщился Вовка. - В моей задачке каждому ясно, что лучше всего вывихнуть ногу. Сразу получишь самострел.
Лена опустила голову, заморгала глазами, и губы у нее задрожали. Она посмотрела на меня.
- А ты, Егор, чем хотел бы заболеть в его задачке?
- Чтобы болел живот от огурцов. Пугач лучше самострела.
- Вот, - обрадовалась Ленка и хлопнула в ладоши. - Вот видишь, Вова, а Егор выбрал бы пугач. Он решил по-другому.
- Ты что, спятил? - накинулся Вовка на меня. - Самострел же лучше!
- Вот еще! - сказал я. - Лежать неделю с больной ногой. Не-ет! Пугач лучше. Стрела улетит, и все. А пробок везде полно.
- Не спорьте, - улыбнулась Ленка. - Давайте лучше вместе придумаем задачку. Со счетом и с одним ответом.
- А про что? - спросил Вовка.
- Про что хотите.
- Может, про море? - сказал я. - Про море лучше всего. Корабль тонет, и все спасаются.
- Точно, - сказал Вовка. - Десять человек сели в лодку, а остальные взяли спасательные круги. Сколько спаслось и сколько утонуло?
- Нет, - перебила его Лена. - Никто не утонул, все спаслись. Десять человек сели в одну лодку, десять в другую, а остальные взяли круги. Сколько было людей на пароходе, если кругов было…
- Семь? - подсказал я.
- Да, семь, - согласилась Ленка.
- Десять и десять, да еще семь, - произнес Вовка, закатил глаза к потолку и выдохнул: - Двадцать семь.
- Правильно, - засмеялась Ленка. - Замечательная задачка.
Диктанты
Что мы с Вовкой не любили по-настоящему, так это диктанты. Особенно на предложения, в которых было много запятых. Из-за этих проклятых запятых мы с Вовкой все время получали двойки. У меня запятых всегда штук пять не хватало, а у Вовки было слишком много, почти после каждого слова. Просто целый полк жирных таких запятых. Однажды перед диктантом Вовка мне шепнул:
- Сегодня наш ряд получит пятерки.
Вовка загадочно улыбнулся и подвел меня к первой парте, за которой сидела Ленка Покровская - отличница. От нее тянулась нитка по всему ряду парт.
- Понял? - спросил Вовка.
- Что понял? - спросил я.
- Эх ты, голова! Ленка будет дергать за нитку, когда ставить запятую, понял?
- Здорово, - обрадовался я. - Сам придумал?
- А кто же еще! - заважничал Вовка. - Я еще не то могу.
В это время прозвенел звонок и в класс вошла Ирина Николаевна. Урок начался. Ленка Покровская намотала нитку на палец левой руки, а правой приготовилась писать. Вовка тоже левой рукой взял нитку, а правой ручку. Ирина Николаевна начала диктовать.
Как Вовка и говорил, после слова, где надо ставить запятую, Ленка дернула за нитку. Вовка вывел крючок и дернул Борьке Зайцеву, который сидел за ним. Борька поставил запятую и дернул Гальке Котельниковой. Галька поставила запятую и подала сигнал дальше. Так мы и писали весь диктант.
На другой день весь Вовкин ряд, кроме Ленки Покровской, получил двойки. Вот как ребята написали одно и то же предложение.
Ленка Покровская: "Край неба алеет, светлеет воздух, яснеет небо, белеют тучки, зеленеют поля".
Вовка Бутылкин: "Край неба алеет светлеет, воздух яснеет, небо белеют, тучки зеленеют, поля".
Борька Зайцев: "Край неба алеет светлеет воздух яснеет, небо белеют тучки, зеленеют, поля".
Толька Жижин, который сидел на последней парте: "Край неба алеет светлеет воздух яснеет небо белеют, тучки, зеленеют, поля".
Дни на веревочке
За окном была весна. По всему городу текли ослепительные ручьи, в оврагах бушевали водопады, и первые смельчаки гуляли без пальто. А мой друг Юрка лежал в больнице.
Уже запах талого снега сменился на запах сохнущей земли. Уже почки набухли и светились, как лампочки. Уже от асфальта шел пар, и все тише бормотали задыхающиеся водопады, и облака становились высокими и неподвижными. А Юрка все лежал в больнице.
Уже солнце вовсю проказничало - кидало сверху пригоршни золотых зерен. Уже зеленым пухом покрывались метелки берез и в скворечнях галдели желторотые. А Юрка все лежал в больнице. Мой самый близкий друг Юрка лежал с воспалением легких.
"Наверное, ему там скучно, - думал я. - Он хочет со мной поболтать и поиграть в шашки…" Но мне все некогда к нему зайти.
Из нашего класса к Юрке ходит только одна Ольга, скучная и тихая девчонка. Она постоянно о чем-то грустит. Никогда и ни во что не играет и говорит только о музыке и стихах. Но я-то вижу коварство этой тихони. Она прекрасно знает, что мы с Юркой неразлучные друзья, и ходит к нему в больницу мне назло. Она завидует нашей дружбе, Влюблена в меня и ревнует.
Однажды мы сидим на уроке, а она пялит на меня глаза. Мне, конечно, приятно, но все же и не очень. Что подумают ребята? Значит, я дружу с девчонкой. Я смотрю на нее с усмешкой и отворачиваюсь. Вообще вчера она была какая-то странная. На перемене подходит ко мне и тихо говорит:
- Мне надо тебе что-то сказать.
- Ну, говори! - Я засовываю руки в карманы, приготавливаюсь слушать.
- Не сейчас, - шепчет Ольга. - После уроков.
До конца занятий у меня прекрасное настроение. Даже напеваю тихонько. "Все, - думаю. - Не выдержала. Решила признаться, что влюблена".
Выходим мы из школы, а Ольга молчит. Прошли всю улицу, все молчит. Мне надоело ждать, и я сам спрашиваю:
- Ну, так что ты хотела сказать?
- Ты гадкий эгоист, - вдруг сказала она. - Я все думала, ты сам догадаешься сходить к Юре в больницу, но до тебя разве дойдет? И почему только он с тобой дружит! - Она махнула рукой и ушла. И вот сегодня я отложил все дела и иду к Юрке.
Его кровать перед окном. Он сидит и что-то рисует. Бледный и худой, в смешном полосатом халате. Увидел меня, откладывает рисунок, улыбается и говорит:
- Что ж так долго не приходил?
- Дела, - говорю, - Юрка. Полно всяких дел.
- Какие дела?
- Разные, - говорю, а сам смотрю в потолок.