Зато фру Сальвесен могла похвастаться другой победой, куда более крупного масштаба, - скульптурой! Дело в том, что подрядчик, строивший и поселок, и детскую площадку, закупил множество произведений искусства, которые приспосабливал повсюду, где приходилось вести строительство. У него был договор с одним выдающимся скульптором, большим специалистом по животным и птицам. Поэтому в городе было полным-полно бронзовых телят, ягнят, медведей и уток, кур и гусей; очень большой выбор и богатый ассортимент. Хермансен поначалу относился скептически и к этому предложению, поскольку читал в газетах, что подрядчик одержим искусством, знал он и приверженность скульптора к домашней птице. "Я думаю, что это будет не совсем уместно", - заметил Хермансен. Как раз накануне правление обсуждало вопрос о курах Андерсена. А если намекнуть подрядчику, что хотелось бы иметь скульптуру на иную тему, например, "Мать и дитя" или даже просто дитя, без матери? Остальные члены комиссии, однако, сочли, что это может быть неверно истолковано как подрядчиком, так и самим художником, а ведь свободу творчества ущемлять никак нельзя.
И скульптор изобразил не какую-то там жалкую курицу. Двух кур и петуха в бронзе! Они еще не были отлиты, но постамент уже стоял на месте, у самого входа, над которым висел плакат, написанный собственноручно фру Сальвесен. "Любовь детей - наша награда",- гласили крупные красные буквы на белом фоне. Кроме того, повсюду висели гирлянды и флаги, а поперек входа была натянута красная шелковая лента, которую на церемонии открытия должен разрезать бургомистр.
То, что бургомистр согласился присутствовать на открытии, тоже было заслугой фру Сальвесен. Когда она обратилась с этой просьбой, он не стал отказываться, а сказал, что это для него большая радость, и даже намекнул, что следует известить прессу, дабы общественность узнала об этом событии и получила наглядный пример того, какие плоды дает активность и инициатива.
Поэтому, когда ровно в половине пятого прибыл бургомистр, его уже поджидали несколько журналистов и фотокорреспондентов. Большинство жителей поселка отложили обед, чтобы присутствовать на церемонии, и площадь перед магазином была полна детей и взрослых.
Подняли флаг, заиграл духовой оркестр. Оркестранты были в синей форме, трубы сверкали на солнце. Бургомистр приветствовал правление кооператива, оркестр исполнил "Да, мы любим...", и процессия двинулась по улице. Впереди шли двое детей, каждый нес букет цветов. Следом шествовала маленькая девочка в национальном костюме с красной фланелевой подушкой в руках. На подушке лежали ножницы, с которых она не сводила глаз и так боялась споткнуться, что шла еле-еле, и фру Сальвесен приходилось подталкивать ее в спину, чтобы не замедлять шествие.
Маршрут был намечен заранее, но дирижер оркестра перепутал и повел процессию мимо дома Андерсенов. Туне и Эрик сидели у костра и следили за курицей, но, едва заслышав музыку, удрали. Фру Андерсен с тремя малышами подошла к калитке и, улыбаясь, приветливо махала рукой. Хермансена рассердило, что в строю кто-то из детей закричал ей "ура", а кое-кто хотел побежать в сад, но был вовремя остановлен твердой материнской рукой.
Оркестр бодро прошагал до входа на детскую площадку, где уже стояли бургомистр и члены правления кооператива. Фоторепортеры щелкали затворами, а родители старались поставить своих детей на передний план. Когда оркестр замолчал, закричали дети. Им хотелось, чтобы все это поскорее кончилось и им наконец дали поиграть на площадке. В последние дни ее держали закрытой, чтобы к торжественному моменту был идеальный порядок.
Хермансен похлопал в ладоши, призывая к тишине, но дети не поняли и тоже принялись хлопать.
Бургомистр украдкой бросил взгляд на часы. Он был занятой человек и до конца дня должен был успеть на заседания четырех комитетов. Когда он взял слово, то начал со своего собственного детства. Потом дал краткую характеристику изменений, произошедших в области детского призрения:
- Конечно, это вопрос в основе своей экономический, но здесь очень важно отметить изменения в чисто психологическом плане. Хотя мы живем в век атома и автомобиля, наш век - это прежде всего век ребенка. Дети наконец-то поставлены во главу угла, и это место принадлежит им по праву. Детская площадка, которую мы сегодня открываем, может служить символом и примером того, как изменилось отношение родителей и властей и к будущему вообще и к молодому поколению в частности.
Глядя в эти сияющие и полные нетерпения глаза детей, жаждущих вступить в обладание своим царством, - говорил бургомистр, - от имени и по поручению муниципалитета города Осло я объявляю...
Девочка потеряла ножницы и испуганно смотрела на пустую подушку. Бургомистр, предупрежденный о ритуале открытия, вопросительно взглянул на фру Сальве-сен, но положение спас какой-то мальчишка из толпы, крикнув: "Рвите!"
Улыбающийся бургомистр взялся за ленту и хотел разорвать. Но лента была двухсантиметровой ширины и прочная, как шкура угря. Бургомистр старался изо всех сил, но ничего не получалось. Подскочил Хермансен, принялись за дело вдвоем. Каждый тащил в свою сторону. Пока шло это перетягивание каната, стояла полная тишина. Где-то далеко послышался шум автомобиля.
- Андерсен едет! - закричали ребята.
И в самом деле, подъехал грузовик Андерсена. Кузов был битком набит каким-то барахлом и старыми досками. Двое мальчишек пустились вдогонку и сумели влезть в кузов. И скоро уже все дети бежали за машиной Андерсена. Родители пытались их удержать, кричали им вслед, грозили, но все впустую: попробуй удержи десять блох десятью пальцами.
Девочка торжествующе размахивала ножницами:
- Я нашла их! Нашла!
Но было уже поздно. Ленту разорвали, и бургомистр вместе с правлением под звуки оркестра прошествовал через ворота. За ними последовало еще несколько взрослых, но большинство осталось стоять снаружи.
В саду Андерсенов было полно детей. Они вскарабкались в кузов и начали разгрузку. Грохот стоял такой, что никто не расслышал, как отъезжал автомобиль бургомистра.
- Что ты смешного там нашла? - Хермансен бросил быстрый взгляд на жену, сидевшую на диване с газетой в руках. Он прекрасно знал, над чем та смеется: над фотографией открытия детской площадки - злобной и тенденциозной картинкой, изображавшей его самого рядом с улыбающимся бургомистром, на качелях.
- Фельетон забавный.
- Фельетон на шестой странице, а ты читаешь третью, - не глядя сказал Хермансен.
- Извини, - сказала она и отложила газету.
В этот субботний вечер Хермансен сидел за обеденным столом, складывая на счетной машинке бесконечные столбцы цифр, - проверял счета бакалейного магазина. То была одна из многих "левых" работ, за которые приходилось браться.
Фру Хермансен отошла к окну. Стояла прекрасная солнечная погода, но ей не хотелось выходить из дому. Почему-то вдруг подступила страшная усталость, хоть занималась она тем, чем обычно в субботу: магазин, уборка квартиры, обед, мытье посуды. Устать вроде бы не от чего. Хермансен продолжал щелкать на счетной машинке.
- Тебе пива принести? - спросила она, не оборачиваясь, и щелканье прекратилось.
- Пива?
- Я купила две бутылки.
- Спасибо, но в рабочее время я не пью.
- Какое ж тут рабочее время? Субботний вечер!
- Это ничего не значит. Я, как видишь, работаю!
- Я-то думала, мы пойдем в сад, хоть развлечемся чуть-чуть.
- Что ты имеешь в виду?
- Ну, позагораем. Отдохнем.
- Отдохнем? Ты серьезно считаешь, что я могу греть на солнце бока, когда не подстрижены газоны, кусты в живой изгороди торчат в разные стороны, когда машина... Эрик ее вымыл?
- Он вчера ее мыл.
- Вчера, вчера. Машину нужно мыть каждый день. Уж это-то он мог бы делать. А где он, кстати?
- Погулять пошел.
- Он наверняка у Андерсенов, - проговорил Хермансен и снова начал считать.
- Я сама ее вымою, - сказала она и пошла было к двери.
- Нет уж, спасибо, я не желаю, чтобы соседи говорили, что я заставляю свою жену... Подстриги луч ше живую изгородь.
- Она мне надоела. Кусты все растут и растут.
- Растут! Тоже мне аргумент. Что же им, не расти?
- Ну и пусть бы росли на здоровье, - в сердцах сказала фру Хермансен.
- Вот уж верно. Пусть растут! Пусть все зарастает. Кусты, сад, чтобы все стало как у Андерсенов! - Он злился все больше и больше. Упоминание об Андерсенах словно пробудило дремлющий огонь в душе. - Что бы вышло, если бия рассуждал таким же образом? Видишь эти приходо-расходные книги? Так мне бросить их и, потакая твоим прихотям, идти в сад пиво пить?
- А тебе вовсе не нужно так надрываться и брать дополнительную работу. Прекрасно проживем и на твою зарплату.
Он принялся расхаживать по комнате. Комната была большая - комбинированная гостиная и столовая с кожаными креслами и дорогой стильной мебелью. Каждая вещь, на которую падал взгляд, мгновенно вызывала в памяти бесконечные столбцы цифр.
- Может, ты забыла, что мы почти все взяли в рассрочку? Дом, мебель, машину...
- Мог бы ездить на автобусе.
Это ошеломило Хермансена.
- На автобусе? - с трудом выговорил он. - Ты полагаешь, что я должен ездить на автобусе?
- Или вместе с кем-нибудь на машине. Ведь все равно всем вам ехать в одно и то же место.
- Я должен ходить и упрашивать коллег и соседей, чтобы меня подвезли? Этого ты хочешь?
- Если продать автомобиль, долгов не будет. И те бе не придется так много работать.
- Я не жалуюсь, что много работаю.
- Да и машиной-то мы как следует не пользуемся. Даже на выходные никуда не ездим!
- А почему? Потому что я должен работать, что бы свести концы с концами.
- Если бы у меня были права, то...
- То что?
- То я могла бы куда-нибудь выезжать.
- Ты знаешь мое отношение к этому, - холодно сказал он. - Знаешь, что исключительно из соображений твоей безопасности... - Тут раздался звонок, и Хермансен был рад, что разговор прервался. - Это фру Сальвесен. У нас заседание комиссии по антеннам.
- А я думала, по гаражам, - сказала фру Хермансен и пошла открыть дверь. Муж стоял, прислушиваясь к ее шагам; в последних словах он уловил оттенок сарказма, которого не хотел бы слышать...
Открыв дверь, фру Хермансен увидела фру Сальвесен, которая раздувала ноздри и, казалось, делала стойку, как пойнтер.
- Чувствуете запах?
Фру Хермансен с озадаченным видом обернулась к своей кухне.
- Смотрите! - фру Сальвесен показала на сад Андерсенов.
Над зеленой листвой вставало симпатичное облако дыма. Доносились песни и шум.
- М-м-м! Чудесно! - Фру Хермансен потянула воздух носом и, чтобы позлить фру Сальвесен, добавила невинным тоном: - Просто слюнки текут!
- Они теперь стали готовить в саду! Ток отключили!
Она была явно возбуждена. Это, кстати, ей очень шло. На щеках появился румянец, в глазах - нервный блеск. Кроме того, она надела новое платье, хотя и собиралась вроде бы всего лишь на обычное заседание.
- Я должна поговорить об этом с вашим мужем! - она вошла в дом, а фру Хермансен осталась стоять на пороге.
Вблизи слышался лязг садовых ножниц. Это Сальвесен подстригал кусты. На щеках фру Хермансен тоже появился намек на румянец, когда она подошла к своему соседу, держа в руках ножницы.
- Добрый вечер! - увидев ее, Сальвесен просиял и заулыбался.
- Привет, Сальвесен! - весело сказала она. - Ну что, стрижем потихоньку?
Сальвесен вытер пот со лба.
- Да вот, все стригу и стригу. На работе чужие купоны стригу целый день. А здесь кусты.
Они продолжали стричь живую изгородь каждый со своей стороны. Сальвесен поднял отрезанную ветку и стал ее рассматривать.
- Жаль. Красивые ветки. И как они успевают за неделю настолько вырасти...
- Никогда не задумывалась над этим, - сказала фру Хермансен.
- Приятно смотреть, как все наливается и растет. Я поэтому и радовался, когда мы получили этот клочок земли. Что ж, думал я, по крайней мере, ты хоть будешь видеть, как жизнь вокруг пробивается. Но здесь расти ничему не дают. Все обрезают.
Он был высок и худощав, с крупными, сильными кистями рук. Фру Хермансен украдкой бросила взгляд на его руки, бережно державшие зеленую ветку, но почему-то никак не могла посмотреть прямо в глаза, хотя и чувствовала, что он глядит на нее.
- Мне тоже кажется, пусть бы росли. Я как раз сказала мужу... - на секунду она остановилась, думая, не рассказать ли о сцене, которая только что была, но потом оставила эту затею.
- Моя жена сейчас у вас? - спросил Сальвесен.
- У них же заседание комиссии.
Сальвесен, облегченно вздохнув, посмотрел на окна своего дома. Потом отложил ножницы.
- Слишком уж много всяких комиссий. Всякий раз говорю жене - ты же устаешь от этих заседаний. Но похоже, что ей нравится.
- Наверно, дело нужное, - неуверенно сказала фру Хермансен, - а ваша жена ведь такая энергичная.
- Конечно, нужное, - он потихоньку вздохнул: - Моя жена ничего ненужного не делает. Но временами я думаю: как же, черт возьми, мы прежде обходились безо всяких комиссий? Помню, как дома...
- Вы ведь из Кристиансанда? - Фру Хермансен очень нравился его голос. И стоять возле изгороди, слушая Сальвесена, тоже нравилось - действовало как-то успокаивающе.
- Нет, из небольшого городка. Крохотный городок. Я посчитал. Там примерно столько же домов, сколько в этом поселке, - он раскурил трубку и выпустил дым себе в лицо, отгоняя комаров. - И все-таки мы об ходились без комиссий, - сказал он задумчиво. - Были на редкость далеки от всяких общественных дел. Печально, конечно. По вечерам сидели на крыльце и курили или шли на берег. В хорошую погоду уходили на лодках в шхеры, брали с собой кофейник и аккордеон...
Они остановились, прислушиваясь к музыке, доносившейся с участка Андерсенов. Потом снова принялись стричь кусты, и их ножницы щелкали почти рядом и, невзначай задевая друг друга, издавали резкий металлический скрежет.
- Интересно, что они там теперь обсуждают, - сказал Сальвесен, кивнув на окна гостиной Хермансенов.
- Да, наверное, опять Андерсена, - сказала фру Хермансен. - Не понимаю, как им не надоест!
- Он им что "жало в плоть", как говорил апостол Павел.
- Кажется, я занозила палец, - сказала фру Хермансен и, отложив ножницы, протянула руку над кустами. - Вы не поможете вытащить занозу, Сальвесен?
- У меня, похоже, иголки нет, - испуганно ответил он. - Может, позвать жену?
- Держите!
Фру Хермансен сняла с груди брошку и протянула ему. С открытым воротником она вдруг стала совсем иной. Сальвесен не решался взглянуть на ее шею, когда пришлось наклониться, чтобы вытащить занозу. К тому же он не мог найти никакой занозы, хотя фру Хермансен и уверяла, что заноза должна быть. Руки у него слегка дрожали, и он уколол ей палец. Выступила капелька крови.
- Прошу прощения.
- Ничего, ведь нам все равно надо ее вытащить. Фру Хермансен раздумывала, слышит ли сосед, как громко бьется ее сердце.
- Будьте любезны, подпишите протокол! - он по додвинул фру Сальвесен пачку исписанных листов и протянул ручку. Они сидели друг против друга за большим обеденным столом. Фру Сальвесен надела очки и внимательно прочла протокол, но прежде чем по ставить свою подпись под четким росчерком Хермансена, нерешительно спросила:
- А разве остальные члены правления не будут подписывать?
- Это необязательно, - успокоил ее Хермансен. - Дело срочное, а по уставу председатель правления и секретарь имеют право...
- Да, да, я подпишу, конечно, но я сторонница более жесткой линии, - сказала она чуть раздраженно.
- Я совершенно с вами согласен, фру Сальвесен. Но как председатель я должен проводить более - как бы это сказать? - более ответственную линию.
Он говорил сдержанно и спокойно, и фру Сальвесен бросила на него быстрый взгляд. На ее лице по-прежнему был румянец.
- Так что же, если я протестую против аморального поведения, я веду безответственную линию?
- Нет-нет, никоим образом.
- У них четверо детей, и они неженаты! - Она смотрела ему в лицо, хотя тема была весьма деликатного свойства.
- Это возмутительно, - согласился Хермансен. - Но, как вы знаете, в законе о незарегистрированном сожительстве есть весьма расплывчатый параграф, и если мы что-то предпримем, то можем восстановить против себя общественное мнение.
- О чем вы говорите! В поселке все считают, что Андерсены ведут себя недостойно.
- Я говорю не только о тех, кто живет в нашем по селке, - он принялся расхаживать по комнате, как это делал всегда, когда его что-то волновало. Жена оставила на диване "Дагбладет", не сложив как следует, и он привел газету в порядок и отшвырнул в сторону. - Я говорю не только о поселке, - повторил он. - Мы - культурные люди, извините, что я употребил это слово. Но вы должны помнить; мы живем в мало культурное время, фру Сальвесен. Такие понятия, как порядок, приличия и мораль, теперь больше не в моде. И мы знаем, что средства массовой информации против нас, и пресса и радио поддерживают те силы. Достаточно вспомнить тенденциозную фотографию открытия детской площадки...
- Она свидетельствует о том, какое скверное влияние на детей оказывают эти люди. Мы строим площадку, достаем первоклассное оборудование, присутствует бургомистр. Мы вкладываем и труд, и деньги, и нервы, а потом приходит какой-то газетчик и сводит наши старания на нет. Дети, кажется, предпочитают Андерсена, - печально сказал он.
Окно было открыто. Мимо проскользнула ласточка, с непревзойденной легкостью танцуя в воздухе. Они только что провели аврал по уничтожению ласточкиных гнезд. Неужели те опять успели понастроить?
- Мы могли бы отобрать участок и превратить его в общественный парк, - сказала фру Сальвесен, хотя знала, что это не получится.
- Нельзя. Я выяснял в отделе городского планирования. Насколько я понимаю, единственный закон, который мы можем применить... - он подошел к книжной полке и взял свод норвежских законов, - Инструкция по предотвращению пожаров в пригородах.
- Запрещено разводить костры?
- При известных обстоятельствах - да!
- Но почему мы не заявим на них в полицию? - рьяно наступала фру Сальвесен. - Жгут тут костры, как какие-то цыгане, а вы считаете правильным, тратить добытые с превеликим трудом кооперативные деньги на то, чтобы покупать им примус!
- Я, если быть точным, голосовал за то, чтобы пойти еще дальше,-улыбаясь, сказал Хермансен.-Если они не оплатят счет за электричество в течение двух недель, то я предложу провести в поселке сбор пожертвований. А ведь даже у Андерсена есть своя гордость!
- Сбор пожертвований? Этак дело может кончиться тем, что мы их и кормить будем. У них же нет ни стыда, ни совести!
- Ну, это вы напрасно. В них есть - как бы это назвать - своего рода пролетарское высокомерие, что ли, и я думаю, сбор пожертвований может заставить их уразуметь: в другом окружении они чувствовали бы себя лучше. - Хермансен побарабанил пальцами по столу. - Сбор пожертвований! - повторил он почти угрожающе. Было видно, что этот план вынашивался очень долго. - Когда закон не на твоей стороне, приходится прибегать к психологии.