* * *
Слуховое окно на чердаке выходит на задний двор лесной усадьбы. На дворе, как раз под самым слуховым окном, безмятежно роется в грязи Машка со своими хрюшками.
Поодаль расположилась под деревом, распивая чай, прислуга "Убежища", собравшись одной дружной семьей: здесь и кучер Михайло с женой, и дворник, и повар, и Лиза-стряпуха, и горничная Саша из Маленького дома, и сторож.
Пьют чай, весело разговаривают, смеются, вспоминают полученное няней письмо из деревни.
- Ах эта барышня Кодя! Чистая потеха, проказница какая! А уж и то сказать - веселее при ней стало в нашей усадьбе, - говорила, посмеиваясь, Саша.
- И впрямь, веселее, - вторил ей дворник.
- Ну уж и возни немало, - вставил свое словечко повар.
- Ой-ой, возни сколько! - согласилась Лиза-стряпуха. - Платья и сапог не напасешься, все на ней, как в огне, горит.
- А я так люблю Коденьку и уважаю! На нее глядя, сердце радуется: всегда она приветливая, здоровая, веселая, а уж затейница какая! Как нет ее дома, так точно тебе и не хватает чего, - проговорил кучер Михайло, дуя на блюдце с горячим чаем.
- Скучно без меня, так вот и я!
Слуховое оконце распахнулось настежь, и в нем появилось смеющееся личико Коди, слышавшей слово в слово весь разговор прислуги.
А из-за ее плеча выглядывает рыженькая головка Софочки.
Сейчас в руках у Коди огромный дождевой зонтик, с которым Лиза-стряпуха ходит на село за провизией в дурную погоду.
- Друзья мои! - кричит звонко Кодя, - Вы увидите сейчас поразительное зрелище! Вы, вероятно, никогда не видели, как человек, поднявшись на воздух, спускается на парашюте, то есть на большом зонтике? Но вот вы сейчас полюбуетесь этим несравненным, увлекательным зрелищем… Я думала было показать вам его во время моего представления. Это тот сюрприз, который значился на афише, но… обстоятельства сложились так, что мне нельзя было этого сделать! Но теперь я совершу полет на парашюте. Смотрите!
Кодя с трудом пролезла в окно и показалась на крыше.
- Барышня, барышня Кодя! Что вы хотите делать? Остановитесь! - на разные голоса закричала прислуга.
- Хочу слететь вниз на парашю…
Кодя не договорила, быстро раскрыла зонтик и, высоко держа его над головой и крикнув: "Раз! Два! Три! Лечу!", спрыгнула с крыши…
Но - ах! - что случилось вслед за этим!
Парашют, то есть зонтик, не удержал Кодю, как это она, очевидно, предполагала, и девочка с ужасающей быстротой слетела с крыши вниз, в самую середину безмятежно прогуливавшихся по грязи под окном поросят.
С отчаянным визгом рассыпались в разные стороны перепуганные хрюшки… Кодя лежала на земле в глубоком обмороке…
* * *
Когда, получасом позднее, приведенная в чувство Кодя открыла глаза, то увидела, что лежит в маленькой чистенькой комнатке, носящей название "убежищного лазарета".
Доктор Анна Васильевна, горничная Саша и Марья Андреевна возились около нее.
- Ты вывихнула себе ногу, Кодя! Ее придется вправлять, а это будет очень больно! - с сочувствием произнесла Марья Андреевна, гладя непокорные Кодины вихры.
- Это ничего! - произнесла слабым голосом Кодя.
- Ты кричи и плачь, если будет уж очень нестерпимо! Может быть, это облегчит боль, - посоветовала Анна Васильевна.
- О, нет! Ни кричать, ни плакать я не стану! - возразила с уверенностью Кодя. - Я принадлежу к кружку лесных храбрецов, я вождь Соколиный Глаз. А вождь должен быть тверд, как скала.
Закрыв глаза и крепко-накрепко стиснув зубы, Кодя приготовилась к операции.
Боль в ноге заставила Кодю лишь слабо застонать, и Кодин вывих был вправлен.
Доктор Анна Васильевна положила ногу в лубок, забинтовала ее и строго-настрого приказала Коде лежать без движения, по крайней мере, неделю.
Теперь выдержка готова была покинуть Кодю. Что-то клубком подкатило к горлу и обожгло ей глаза. Но девочка вовремя вспомнила об одном из десяти обетов, данных ею в день "посвящения". Зажмурив глаза, она сказала, обращаясь к дежурившей у ее кровати Марье Андреевне:
- Вы сердитесь на меня? Не правда ли? Но я и так достаточно наказана!
- Увы! Слишком даже, моя бедная Кодя! - поспешила ответить та, с сожалением глядя на девочку. - Но впредь ты будешь раньше думать, а потом уже делать что-либо! Не правда ли, дитя мое?
- Конечно! Я буду раньше делать, а потом уже думать, - с жаром подхватила Кодя, не замечая своей ошибки. - Только вы… пожалуйста… простите меня!
* * *
Мама Валя, Слава и Люся возвращаются, наконец, и лесную усадьбу.
Из открытого окна лазарета Коде было видно, как подъезжает коляска, как Жучок кидается навстречу своим друзьям, как обрадованная Болтушка старается изобразить нечто вроде приветствия. Видно, как двенадцать девочек с букетами лесных цветов радостно бросаются навстречу прибывшим.
Вот Слава и Люся выскакивают из коляски и осторожно помогают сойти Маме Вале.
Но что с ней? У нее такое утомленное лицо! Что случилось?
Кодя привстает немного на своих подушках, вытягивает шею и смотрит до тех пор, пока у нее не затекают руки.
Она видит, как Мама Валя обнимает плачущую Сару, целует остальных детей и спешит к ней, Коде, тревожно расспрашивая о чем-то сопровождающих ее Марью Андреевну, доктора Анну Васильевну и няню.
- Кодя! Бедная Кодя!
Коде кажется, что добрый ангел слетел к ней с неба и повеял на нее своим лучистым крылом.
Теперь она съежилась в объятьях Мамы Вали и лепечет смущенно:
- Да, да! Я старалась быть умницей, и все шло хорошо, только… только я завязла в болоте и чуть не умерла… Потом разорвала по ошибке нянин платок вместо тряпки… Потом нечаянно написала няне не очень-то хорошее письмо по ее просьбе в деревню… Потом спустилась на парашюте и вывихнула ногу и… больше, кажется, ничего! Все остальное вполне благополучно, - заключает она совсем уже тихо. Потом глядит молча несколько мгновений на начальницу и неожиданно кричит в испуге:
- Что с вами? Вы больны, Мама Валя?
В лице ее такое отчаяние и тревога, что Валерия Сергеевна старается улыбнуться, чтобы успокоить девочку.
- Это ничего, ничего, моя бедная детка! Я только прихворнула немного в деревне у папаши… И вот никак не могу поправиться с тех пор.
А вечером по всему "Лесному убежищу" пробегает ужасная весть: Валерия Сергеевна занемогла. У доброй любимой начальницы тиф, и она лежит без памяти в своей постели.
Поползли печальные, тревожные дни.
Девочки "Убежища" притихли и ходят молчаливо по дому и саду. Говорят чуть слышно и поминутно поглядывают на соседний домик начальницы.
По нескольку раз на дню оттуда приходят тревожные вести: Маме Вале все хуже и хуже, Мама Валя очень плоха… Доктор Анна Васильевна не отходит от ее постели. Из города по два раза на дню приезжает доктор.
Слава и Люся не приходят больше играть с детьми "Убежища". Они бродят по дому и "своему" палисаднику, отделенному от приютского сада невысокой оградой.
Ждут откуда-то издалека родного брата Валерии Сергеевны, о котором еще недавно с восторгом Слава рассказывал Коде. Со дня на день ожидается его приезд, так как больная чувствует, что ей остается жить недолго.
Страшный Полкан теперь жалобно воет по вечерам у своей будки.
- Это к покойнику! - в волнении говорит Маня и тут же крестится мелкими быстрыми крестами. - Я давно уже слышала, что всегда перед чьей-либо смертью воют собаки.
Маня стала теперь еще более суеверной, нежели раньше. Она тщательно следит, чтобы тринадцать человек не сидели за обеденным столом, чтобы три свечи не горели в комнате, чтобы при прогулке по полю заяц не перебежал дороги.
Маня очень опечалена болезнью Мамы Вали.
Впрочем, опечалена не она одна, опечалены все девочки. Все они бесконечно любят добрую наставницу, всегда одинаково ровную, заботливую и ласковую с ними.
Одна Кодя беспечна и весела по-прежнему. Нога у нее зажила давно, и Кодя носится по саду, гоняясь за Жучком, который лает от восторга.
- Кодя! Как тебе не стыдно! - возмущается Липа. - Мама Валя при смерти, ей нужен покой! А ты кричишь и хохочешь так громко.
- У нее нет сердца! Она не любит Маму Валю! - презрительно щурясь на Кодю, говорит Вера.
- Кодечка, милочка, пожалуйста, не кричи, Маму Валю тревожишь! - трогательно складывая ручонки, молит Ляля, а за ней и Наташа.
- Нашли кого просить! Бессердечную, безжалостную девчонку! - кричит Вера. - Как же! Так она и послушается сейчас!
Кодя слышит все это, смущается и, вспомнив, что Маме Вале действительно очень плохо, останавливается посреди сада. Но уже минуту спустя, заметя несущегося ей навстречу с громким лаем Жучка, забывшись, кричит во все горло:
- Тише, Жучок! Не смей лаять! Мама Валя больна! Ты беспокоишь Маму Валю! Слышишь, тише!
И она очень удивляется, когда двенадцать воспитанниц, не исключая и ее друга Софочки, налетают на нее со всех сторон, выговаривая ей, что она самая злая, жестокая и бессердечная девочка на земле, потому что своим криком беспокоит больную.
* * *
У Валерии Сергеевны к вечеру жар стал еще сильнее, и приехавший из города доктор, после осмотра больной, говорил провожавшей его Марье Андреевне:
- Вряд ли есть какая-нибудь надежда на выздоровление! Во всяком случае, будем надеяться на Бога. Врач в таких случаях бессилен!
Все это, плача и охая, передала "лесным девочкам" няня.
- Чуда надо ждать, чуда! - всхлипывая и утирая слезы, говорила няня. - Вот кабы помоложе я была…
- Что такое? Что бы ты сделала тогда, няня? - зазвучали детские голоса.
- А вот что, девоньки-государыньки вы мои, - шепотом заговорила няня. - Есть у нас в лесу забытая часовенка, а в ней колодец со святой водой. На этом месте когда-то старик-схимник, монах, значит, спасался. Святой жизни был человек. Ушел он в самую чащу от людей подальше молиться о людских грехах и поститься в полном одиночестве. И так, стало быть, своими молитвами Господу Богу угодил, что на месте его хижинки чудо сотворил Господь преогромное, детки: только умер тот монах-схимник, в тот же час объявился колодец. Вода в том колодце целебная, святая, благословенная Самим Господом Богом! Ежели болящему той воды дать испить - выздоровеет болящий! Беспременно! А только трудно за водой этой к колодцу идти! Перво-наперво надо, чтобы душа за ней шла детская, безгрешная, не старше десяти лет, а потом, чтобы никто не дознался об этом. А идти надо через лес, все проезжей дороги держаться, а там завернуть в осиновую рощу. Про ту рощу дурная слава идет. Жила в той роще злая сила, которая отшельника всячески смущала. И вот она покою не даст теперь каждому, кто идет за святой водой к колодцу, тем более, что ночью надо идти, чтобы ни один человек не видел… Ох, девоньки, тяжко решиться на такой подвиг! Страшно ночью хоть бы и взрослому в лес, а тут еще осиновая роща с ее нечистью… Ох! А святой колодец, как раз за ней среди сосен стоит. Зато кто с верой в Бога ту воду принесет - великое спасение от той водицы святой болящему будет! Так люди говорят, - торжественно заключила свой рассказ няня.
Замирая от волнения, слушали дети. Каждая из "лесных девочек" думала про себя:
"Жалко Маму Валю, ужасно жалко, но идти одной темной июльской ночью, сначала через лес, потом по страшной осиновой роще - нет, это невозможно! Умрешь со страху, все равно воды не принесешь!"
Даже Софочка, казавшаяся смелее подруг, пугливо повела своими синими глазами, воскликнув:
- Ой, как жутко все это!
Что-то стукнуло под окном террасы в то же мгновение.
- Ай! - невольно вскрикнули двенадцать девочек в один голос. - Кто это? - и пугливо покосились в вечернюю июльскую темноту, сторожившую за окнами лесную усадьбу.
Кудлатая, взъерошенная голова притаившейся под окном Коди просунулась на освещенную террасу.
- Ха-ха-ха! - засмеялась девочка. - Маня, гляди! Вы с няней - тринадцать человек за столом сидите!
- Ай! - взвизгнула Маня. - И то правда!
Она с быстротою стрелы выскочила из-за стола.
- А на столе три света! Глядите! - не унималась Кодя, показывая пальцем поочередно то на большую, висевшую над столом лампу, то на фонарик няни, пришедшей с ней из Маленького дома через темный сад, то на зажженный огарок свечи, оставленный кем-то второпях на конце стола.
- Ай! - вскрикнула опять Маня и потушила фонарь, свечу и лампу заодно, так что все очутились в темноте.
- Ай, как темно! Как страшно! - запищала Катя, цепляясь за платье сестры.
- Зажгите же лампу, зажгите лампу! - кричали остальные девочки.
И опять на дворе, как нарочно, жалобно завыл Полкан.
- Господи! Спаси и помилуй нашу Маму Валю, - прозвучал звонкий голосок Гани Сидоркиной, самой набожной девочки из всего "Лесного убежища".
- Да, спаси и помилуй Маму Валю! - подхватили все ее подруги хором.
- Бог спасет ее! - прошептала Кодя. - Спасет, потому что…
Она не договорила и смотрела теперь в темноту сада.
А когда двенадцать девочек уже крепко спали, каждая в своей кроватке, тринадцатая бесшумно выскользнула из своей постели, так же быстро оделась и, пряча в карман пустую склянку из-под лекарства, прошмыгнула на двор.
* * *
Какая темная, страшная ночь! Когда луна заходит за облака, словно прячась, Коде кажется, что ее опустили в черную-черную могилу!
Ни зги не видно кругом!
Если бы Кодя могла захватить с собой, по крайней мере, фонарик или Жучка, своего преданного друга!
Но и то, и другое недопустимо. С фонариком ее увидят, и тогда весь ее замысел не приведет ни к чему. Жучок же, хотя и считается одним из членов лесного кружка и краснокожим из племени храбрецов, но ведь он - собака, а собак нельзя водить в часовни, как и в церковь, и это твердо помнит Кодя.
Вначале, когда Кодя под неописуемый лай Полкана и Жучка выскользнула из лесной усадьбы (вернее, пролезла в подворотню, так как ворота накрепко запирались в ночную пору), она так волновалась, что ее могли хватиться и вернуть, что ужас перед ночным путешествием как-то притих в ее душе. Ей во что бы то ни стало хотелось принести святой воды из колодца и напоить ею умирающую Маму Валю!
Эта мысль так воодушевляла Кодю, что она не шла, а бежала, как на крыльях, по темному лесу, держа в руках склянку для святой воды из колодца.
К счастью, снова выплыла луна из-за облаков и освещала своим слабым, млечным светом дорогу.
Жутко в эту пору в лесу. Лунный свет представляет деревья и кусты совсем иными, чем они кажутся днем. Сейчас это будто и не лес, а сборище огромных сторуких великанов, протягивающих Коде свои мохнатые ветви-пальцы…
Часа два тому назад, сидя под окном террасы и выслушав от слова до слова весь рассказ няни, Кодя запомнила с ее слов дорогу к святому колодцу и теперь твердо знает ее до конца: прямо, потом направо и через осиновую рощу снова прямо в сосняк, а там, посреди него, и желанная часовня.
Полпути уже пройдено. Луна снова скрылась, и Кодя теперь бежит наугад в потемках.
- Боже мой, - шепчет Кодя, - если Ты доведешь меня до колодца и поможешь Маме Вале, я буду стараться стать другой, совсем другой - тихой, скромной, такой, как и все девочки! Господи! Только помоги мне спасти Маму Валю! Пожалуйста, помоги!
Вот и лесное озеро, а там дальше болото, хорошо знакомое Коде.
Сейчас залитое молочным светом месяца, оно кажется совсем серебряным и таким удивительно красивым!
Луна скрылась уже в третий раз, когда Кодя достигла, наконец, осиновой рощи.
Она переложила свою склянку из правой руки в левую, а правой перекрестилась.
Жуткие мысли охватили девочку.
- Это роща, где скрывается нечистая сила, - прошептала Кодя, вбегая под темные своды осин.
Совсем некстати ей припомнились слова Мани:
"Осина всегда дрожит! Это проклятое Самим Богом дерево, потому что на нем повесился Иуда, когда продал Господа Христа за тридцать сребреников!"
Кодя, поеживаясь, покосилась на осины и побежала дальше.
* * *
"Кто это?"
Две яркие точки пронизывают темноту, и… кто-то с шорохом летит навстречу Коде.
- О-о-о! - не то плачет, не то стонет кто-то диким голосом на весь лес.
Холодный пот проступает на лбу Коди… Она вскрикивает.
В тот же миг исчезают огненные точки. И хотя шелест крыльев еще слышен, но стон-вопль уже не тревожит ночной тишины.
"Да это филин! - соображает Кодя. - Конечно, филин! У него глаза горят в темноте, и кричит он, точно человек стонет… Чего я, глупая, испугалась?"
Она успокаивается и даже смеется своему недавнему страху.
Вот и сосняк. А там часовня. Наверху золотой крест, который теперь, в млечном лунном сиянии, кажется серебряным.
Кодя быстро спускается к колодцу, полуживая от страха и волнения, ложится у самого края его, зачерпывает воду в захваченную ею склянку и молит:
- Господи! Сделай чудо! Спаси Маму Валю, Милосердный Боже!
Потом стремительно вскакивает с земли и в испуге хватается за дерево.