- Поговорить, Таня, поговорить, - бормотал он, тянул к себе чемодан, а лиц вокруг становилось все больше и больше, и все - повернуты к ним, светят на них, как юпитеры на киносъемке. В двух шагах остановилась женщина с цветами в руках и как будто ждала момента вручить букет, послышались уже вопросы за спиной и ответ:
- Она милицию требует, а он чемодан вырывает.
"Создать видимость: муж - жена - ссора, это для них, для толпы, а для нее - сдаться, дать понять ей, что он уже не хозяин положения, сдался наконец, сломался, что так и есть, так и есть".
- Таня, я тебе не все сказал. Таня, прости меня.
- Ненавижу, - повторила она тише, до нее стали доходить его слова, его испуг, растерянность. Он буквально выдавил ее пальцы с ручки, перехватил чемодан в левую руку, а правой взял ее за локоть.
- Идем, Таня, идем!
Он потащил ее к машине, поставил чемодан на асфальт и увидел, что к ним идет милиционер и парень с красной повязкой. Скрываться поздно.
Умереть под пулей было не так страшно, куда страшнее - стать самому преступником. Если сейчас задержат ее с чемоданом, уже не только ее, а их вместе, и свидетели из толпы скажут, что тут произошло и как, и если чемодан вскроют...
- Таня, милиция, ты погубишь и себя и меня. Положи мне руки на шею, Таня!
Она нерешительно, медленно, через силу подняла руки - и приникла к его груди, упала, зарыдала сразу, бурно, тяжко, захлебываясь; а милиционер подошел и что-то требовательно сказал, Демин не слышал, он старался удержать Таню, силы ее оставили, она падала из рук Демина, содрогаясь от плача.
- Таня, милая, я спасу тебя, Таня, никогда не оставлю, никому не отдам, успокойся, Таня, - говорил Демин ей в волосы, только для нее и ни для кого больше, бормотал, бормотал, смятенный от ее рыданий, от несчастного ее вида, бессилья. Сколько сил надо было ей для схватки, и с кем - с Жареным, и с ним, с Деминым, и, наконец, с самой собой, сколько же надо сил!...
Он едва довел ее до машины, а открыть дверцу не смог, руки заняты, прислонил ее спиной к машине:
- Таня, крепись, совсем немного осталось, Таня, ты сильная, смелая, перестань, прошу тебя...
Она слышала, пыталась и не могла, давилась слезами. Милиционер стоял в двух шагах, словно боясь приблизиться, как бы его не омочили слезы, и говорил монотонно:
- В чем дело, граждане, в чем дело, культурные люди в общественном месте...
Дружинник стоял рядом с ним и держал в руках чемодан.
- Да они уже помирились, - громко решила тетка с цветами. - Молодые да дурные, бить некому. - Но осталась досматривать, видно, спешить ей некуда, а другие уже шли мимо.
Таня нетвердой рукой попыталась нашарить ручку дверцы, Демин открыл и помог ей сесть. Затем шагнул к дружиннику. "Не отдаст - вырву силой". На грани себя чувствовал. И все-таки спокойно и решительно взял чемодан.
Бросил чемодан в багажник, захлопнул крышку, запер. И вернулся к милиционеру, ко всему готовый - следовать за ним, протокол подписывать, штраф платить и так далее. Чемодан в багажнике, ключ в кармане, Таня в машине - все! Он готов для любой ответственности.
- Культурные люди, своя машина, - с упреком сказал милиционер. - Чего скандалить-то? Зачем милицию звали?
- Ну бывает, знаете, - Демин сконфуженно улыбнулся. - Извините.
- Беспорядок, шум поднимаете, народ тревожите, - продолжал милиционер, поглядывая на Таню, ожидая от нее претензий. - Штрафуем за такие вещи.
- Что ж, пожалуйста, - покаянно согласился Демин. - Так получилось, извините.
- Чья машина? - деловито спросил дружинник, внося свою лепту в дело.
- Моя машина.
- Документы.
Демин достал водительские права, подал их милиционеру. Тот взял, шагнул к багажнику, сверил номер.
- Культурные люди, а устраиваете, - еще раз пожурил он. - В общественном месте.
Никто уже на них не смотрел, ушла и тетка с цветами, и дружинник взыскующе посматривал по сторонам.
Милиционер вернул права.
- Дома надо скандалить, - назидательно заключил он. - Можете ехать.
Они отошли, а Демин еще постоял немного. Посмотрел на часы - одиннадцать. Три часа прошло, всего-навсего. Демин вздохнул, облегченно, радостно, поднял голову - ясное небо, солнце. С ревом приземлился лайнер.
Сел в машину, вставил ключ зажигания, но заводить не стал, дрожали руки.
- Я злой, Таня, я жестокий! - воскликнул Демин в шальной радости. - Потому что я счастлив! Вам некуда пойти, некуда поехать - только ко мне! Я рад, Таня, я эгоист проклятый, ругайте меня, бейте!
- У вас есть платок? - спросила она.
Он подал. Она вытерла лицо, глаза, громко, прерывисто вздохнула и обернулась к нему. Брови сдвинуты, губы сжаты, она будто ожидала удара.
- Не надо, Таня. - Демин поднес руку к ее лицу, мягко, нежно разгладил складку между бровей. - Все будет хорошо, Таня, я хочу, чтобы вы мне поверили. - Он убрал руку, и брови ее опять напряглись. - Я вас никогда не оставлю, Таня, ни в какой беде. Вы будете жить у нас, займете комнату - и все. Сколько захотите, столько и будете жить, - ласково говорил и говорил Демин. - Сейчас приедем, я напою вас чаем, будете отдыхать, а я отвезу быстренько этот чемодан чертов и все улажу, Таня, все устрою. Меня поймут, и Шупта поймет, и Дулатов тем более. Отойдете, успокоитесь. Будете жить. А потом можно поехать. На Черное море, если хотите. Я вас помирю с отцом, с матерью, со всем миром. Вы верите мне?
Она отвернулась от него, быстро, чтобы скрыть свое лицо.
- Хорошо, Таня?
- Я не могу... - с трудом выговорила она, не оборачиваясь. - Я вынуждена... еще поплакать. - Подняла руки на приборный щиток, положила голову на руки, плечи ее затряслись.
Демин хотел погладить ее плечи, погладить ее волосы, острая жалость одолевала его, хотел коснуться ее и не мог, хотел - и не мог. И не сможет. Пока она сама не протянет руку.
Сентябрь, 1972.