- Вот и она то же самое говорит. Мы обычно ничего не имеем против, если человек платит по счету, но этот, похоже, поджидает ее потом возле клуба, преследует и даже пытается навязать свою компанию.
- Вот как?
Рэйка откинулась на спинку кресла и удивленно вскинула бровь.
- А вчера она позвонила мне и сказала, что он каким-то образом узнал ее адрес и заявился к ней на квартиру, - добавил Сатакэ.
- Теперь, когда вы об этом рассказали, я вспомнила, что у него и с оплатой бывают проблемы, - озабоченно промолвила Рэйка.
- Я уже предупреждал тебя относительно парней с большими глазами и пустыми карманами. В следующий раз, когда он появится, постарайся избавиться от него, не поднимая лишнего шума. Не хочу, чтобы Анну цепляли такого рода типы.
- Понимаю. Но что мне ему сказать?
- А вот это уже решай сама. Такая у тебя работа.
Отповедь шефа, похоже, задела китаянку за живое; выражение ее лица изменилось, губы сжались в тонкую изломанную линию.
- Понимаю, - повторила она. - Предупрежу распорядителя. Самым строгим образом.
Обязанности распорядителя исполнял молодой тайванец, последние два дня не появляющийся на работе по причине простуды. Сатакэ согласно кивнул и поднялся. Рэйка проводила его до двери.
- И, Цзё-сан, не забывайте о цветах, - напомнил он.
Заметив, как рассеянно, словно размышляя уже о чем-то другом, улыбнулась китаянка, Сатакэ подумал, что, пожалуй, в скором времени придется подыскивать другого управляющего. Одно дело хостессы - их выбирали по таким критериям, как красота, молодость и способность придать заведению некоторый шик, а потому для Сатакэ они были не более чем живым товаром, и совсем другое - менеджер, который в данном случае исполнял обязанности продавца.
Выйдя из "Мика", Сатакэ поднялся по лестнице на третий этаж и остановился у двери. Здесь тоже размещался клуб, называвшийся "Площадка", и стояли карточные столы. Наняв управляющего, он заглядывал сюда нечасто, несколько раз в неделю. Чуть более года назад прогорел находившийся над "Мика" салон для игры в маджонг, и Сатакэ, арендовав помещение, открыл ночной карточный клуб для посетителей "Мика". Не имея лицензии на ведение игорного бизнеса, он не мог рекламировать свое заведение и поначалу рассматривал его всего лишь как дополнение. Но слухи расползлись, клиенты потянулись, и "Площадка" стала настоящим хитом. Начинали с малого, двух столов для мини-баккара, но постепенно, с ростом популярности, Сатакэ нанял профессиональных крупье, поставил настоящие столы и изменил режим работы клуба, который открывался теперь в девять вечера и закрывался на рассвете. Так что деньги текли рекой.
Сатакэ аккуратно перевязал распустившийся узел шнура на белой вывеске и собственным платком протер латунную ручку на двери, однако заходить с инспекцией, как сделал это в "Мика", не стал. В конце концов, игровой клуб был не только его любимой игрушкой, но также и золотой жилой.
В несессере зазвонил сотовый.
- Где ты, милый? Мне еще нужно заехать в парикмахерскую.
Японский Анны был далек от идеала, что только добавляло ее речи очарования. Никто не учил ее говорить именно так, все получалось естественно; в общем, в распоряжении Анны оказался чудесный инструмент, с помощью которого она добивалась от мужчин всего, чего хотела.
- Извини, - сказал он, - сиди на месте, я сейчас буду.
У Сатакэ работали почти тридцать китайских хостесс, и все же Анна, благодаря красоте и уму, стояла особняком. Сатакэ уже практически нашел для нее хорошего покровителя. Все ее предыдущие клиенты отбирались с особой тщательностью, и он вовсе не собирался равнодушно наблюдать за тем, как какой-то наглец без гроша в кармане встает у него на пути, угрожая далеко идущим планам.
Покинув Кабуки-Тё, Сатакэ вернулся к припаркованному неподалеку белому "мерседесу". Дорога до Окубо, где жила Анна, занимала на машине десять минут. Хотя дом был новый, охрана внизу отсутствовала. Если девушку действительно начнет кто-то преследовать, ей придется переехать в другое место, подумал Сатакэ, нажимая кнопку звонка у двери в квартиру на шестом этаже.
- Это я, - сказал он в интерком.
- Открыто, - ответил приятный низкий голос.
Едва Сатакэ переступил порог, как в ноги ему с лаем бросился похожий на игрушечного пудель. Собачонка, наверное, услышала гостя и уже поджидала его. Он не любил пса, но Анна обожала своего питомца, и Сатакэ ничего не оставалось, как терпеть собачьи выходки. Сейчас он отодвинул пуделя носком туфли.
- Тебе не кажется, что оставлять дверь открытой, по крайней мере, легкомысленно?
- Что значит "легкомысленно"? - крикнула из спальни Анна.
Сатакэ не ответил. Собачонка вертелась под ногами, с удовольствием терлась о брюки. В холле стояло несколько десятков пар обуви самых разнообразных моделей и расцветок, и Сатакэ обычно сам расставлял их по местам, чтобы девушка всегда могла относительно быстро найти нужную пару, не обрекая его на долгое ожидание.
Анна наконец вышла из комнаты. Как всегда яркая, нарядная, обольстительная. Длинные волнистые черные волосы зачесаны назад и собраны в пучок. Глаза скрыты за китайскими солнцезащитными очками. Широкая рубашка с вышивкой, "леопардовые" колготки. Безупречная, не нуждающаяся в макияже кожа. Рассматривая ее лицо, Сатакэ снова отметил пухлые, слегка вывернутые губы, столь соблазнительные в глазах большинства мужчин.
- Куда? - спросил он. - Как обычно?
- Угу.
Анна просунула босые ноги в лакированные босоножки. Ногти у нее на пальцах были покрыты красным лаком. Сатакэ шагнул к двери, а пудель, только теперь осознавший, что остается один в квартире, встал на задние лапы и отчаянно залаял.
- Ну же, Джуэл. - Анна, как ребенку, погрозила ему пальцем. - Не капризничай.
Выйдя из квартиры, они прошли по коридору и остановились в ожидании лифта. Обычно Анна спала до полудня, потом ходила по магазинам или посещала салон красоты. После этого наносила визит в парикмахерскую, перекусывала чем-нибудь легким и отправлялась в "Мика".
Когда не было других дел, Сатакэ сам исполнял при ней обязанности шофера, опасаясь, что стоит ему отвернуться, как девушку схватят и утащат. Едва они вошли в кабину лифта, как у него снова зазвонил сотовый.
- Сатакэ-сан?
- Кунимацу? Ты? - Кунимацу был менеджером "Площадки". Сатакэ повернулся к Анне - секунду она смотрела на него, потом отвернулась и, достав пузырек с лаком, занялась ногтями. - Что случилось?
- Есть кое-что. Хотел бы с вами посоветоваться. У вас найдется немного свободного времени? Может быть, сегодня? Попозже.
Пронзительный голос Кунимацу эхом отскакивал от стен кабинки, и Сатакэ, нахмурившись, убрал телефон подальше от уха.
- Конечно. Сейчас отвезу Анну в салон красоты и, пока не придет пора ее забирать, буду свободен.
- Куда вы едете? - спросил Кунимацу.
- В Накано. Почему бы нам не встретиться там?
Договорившись о месте и времени, Сатакэ убрал телефон. Кабина остановилась на первом этаже, и Анна, вышедшая первой, повернулась и кокетливо взглянула на него.
- Милый, ты поговорил с Цзё-сан о моей маленькой проблеме?
- Да, я сказал, чтобы она больше не пускала его в клуб. Так что делай свое дело и ни о чем не волнуйся.
- О'кей. - Анна посмотрела на него поверх очков и добавила: - Но ведь даже если он не сможет приходить туда, ему никто не помешает приходить сюда.
- Не волнуйся ни о чем, - повторил Сатакэ. - Я за этим прослежу.
- И все равно я хотела бы переехать.
- Так и быть, если это будет продолжаться, я подумаю о таком варианте.
- Хорошо, - сказала она.
- Кстати, что он вообще собой представляет? - спросил Сатакэ, который редко показывался в "Мика".
- Он сильно злится, когда ему предлагают других девушек. - Анна состроила гримасу. - От него всегда одни неприятности, а в последнее время он еще и перестал платить по счету и потребовал предоставить ему кредит. Так гадко! Все ведь знают, что правила есть повсюду, даже в таких местах, как наш клуб.
Завершив свою короткую речь, она проскользнула в салон "мерседеса". Пусть Анна и выглядела красивой куколкой, под лакированной внешностью скрывалась твердая, упорная и сильная молодая женщина из Шанхая. Четыре года назад она приехала в Японию изучать японский язык и даже сейчас, если брать в расчет ее визовой статус, должна была посещать занятия.
Высадив Анну у парикмахерской, Сатакэ направился в кафе, где он договорился встретиться с Кунимацу. Менеджер, приехавший первым, призывно помахал ему рукой из-за столика в углу.
- Спасибо, что пришли, - дружески улыбаясь, сказал он, когда Сатакэ опустился на мягкий диванчик.
В рубашке-поло и свободных брюках Кунимацу, которому не было еще и сорока, больше походил на инструктора спортивного клуба, чем на управляющего казино. Вообще же он занимался такого рода бизнесом уже не первый год. Сатакэ переманил его из игорного заведения в Гиндзе, где Кунимацу на протяжении нескольких лет работал заместителем менеджера.
- Так в чем дело? - спросил Сатакэ, закуривая сигарету.
- Может быть, это и не важно, - начал Кунимацу, - но меня немного беспокоит один из наших клиентов.
- Беспокоит? Почему? Думаешь, он полицейский? Как гласит старая пословица, "если гвоздь торчит, ударь по нему молотком". К бизнесу Сатакэ эта пословица имела самое прямое отношение. Если полиция пронюхает, что "Площадка" делает большие деньги, клуб станет козлом отпущения за все остальные казино.
- Нет, дело не в том, - ответил Кунимацу. - Речь идет об одном человеке. В последнее время он приходит к нам едва ли не каждый вечер и очень много проигрывает.
- Никто из тех, кто играет в баккара, не выигрывает каждый вечер, - рассмеялся Сатакэ. Кунимацу тоже усмехнулся, помешивая соломинкой апельсиновый сок. Сатакэ сделал глоток охлажденного кофе со сливками. - Так сколько же он проиграл?
- Около четырех или пяти миллионов за последние два месяца. Вообще-то не так уж и много, но те, кто начинает проигрывать, обычно уже не останавливаются.
- Значит, играет он по мелочи, так? Тогда что тебя беспокоит?
- Ну, позавчера он вдруг стал требовать, чтобы казино дало ему кредит.
В клубе Сатакэ действовали строгие правила, согласно которым ставки принимались только реальными деньгами, однако в редких случаях постоянным клиентам позволяли сыграть в долг на несколько сотен тысяч. Не больше. Мужчина, о котором рассказывал Кунимацу, должно быть, узнал от кого-то о такой практике.
- Не стоит с ним связываться, - сказал Сатакэ. - Вышвырни его вон и не пускай.
- Именно так я и сделал. Обошелся с ним вполне вежливо, но ясно дал понять, что его у нас не ждут. Прежде чем уйти, парень устроил большой скандал.
- Неудачник. Кстати, чем он занимается?
- Работает на какую-то мелкую компанию. Я бы и не стал вас беспокоить, но подумал, что, может быть, он и в "Мика" захаживает, и позвонил Цзё-сан. Оказалось, он и там числится в черном списке.
- Это Ямамото. Женщины и деньги.
Сатакэ вздохнул и потушил сигарету. Многие мужчины совершали глупости ради юной и прекрасной китайской хостессы, но когда кончались деньги, к ним обычно возвращался рассудок, и тогда они отказывались от женщин. Этот же парень, похоже, пытался выиграть за карточным столом, чтобы продолжать видеться с Анной. Или же, что тоже возможно, Ямамото вдруг сообразил, что спустил слишком много, и теперь старался отыграться. Так или иначе, у него ничего не вышло, и Сатакэ, повидавший на своем веку многих из той же колоды, знал, что ни женщины, ни карты уже не доставляют Ямамото никакого удовольствия.
Он, возможно, и не подумывал ни о чем плохом, но Сатакэ все же чувствовал в нем угрозу как для Анны, так и для своего бизнеса.
- Вы не будете против, если я скажу, что вы хотите с ним поговорить? - спросил Кунимацу. - При условии, что он появится еще раз.
- О'кей. Позвони мне, если увидишь этого парня. Хотя не уверен, что он способен кого-то понимать.
- Не согласен. Даю гарантию, что, когда этот Ямамото увидит похожего на якудза хозяина, его и след простынет. - Сатакэ негромко рассмеялся шутке, однако глаза его остались холодными. - Знаете, вы ведь действительно можете любого напугать, - продолжал, ничего не замечая, Кунимацу.
- Ты так думаешь?
- Конечно. Одежда, вообще весь вид… Да он умчится как заяц.
- Что же во мне такого страшного?
- Ну, выглядите вы вполне прилично, но есть что-то такое… что-то тревожное…
Договорить Кунимацу не успел, а смешок его оборвался, когда у Сатакэ зазвонил телефон. Звонила Анна.
- Милый, все кончено, я свободна, - сказала она.
И эти слова - именно те самые слова, надо же, такое совпадение - отдались в нем воспоминанием.
Женщина под ним тяжело застонала. Он терся о нее, вымазанную теплой, слегка липкой жидкостью, но постепенно, по мере того как она остывала, ему стало казаться, что они как будто склеились. Она то хрипела в агонии, то дрожала в экстазе, но в конце концов Сатакэ прижался губами к ее губам и заглушил стоны - то ли боли, то ли наслаждения, - вырывавшиеся у нее изо рта. Он отыскал рану у нее в боку, ту, которую сделал сам, и глубоко погрузил туда палец. Из раны толчками шла кровь, так что их секс окрашивался в темно-красное. Он рвался внутрь ее, глубже, глубже… Он хотел растаять в ней, смешаться с ней. И когда уже почти достиг цели, когда оторвался от ее губ, она тихо прошептала ему на ухо: "Все кончено…"
- Знаю, - сказал он, отчетливо услышав свой собственный голос.
Однажды Сатакэ убил женщину.
Когда-то, еще учась в школе, он напрочь разругался с отцом и навсегда ушел из дому. Некоторое время Сатакэ подрабатывал хастлером в игорном доме, потом его взял под свое крыло местный бандит, член семьи якудза. Покровитель богател на проституции и торговле наркотиками в Синдзюку, и работа юноши состояла в том, чтобы обеспечивать сохранность девушек, не давать им, так сказать, соскочить с корабля.
Как-то случилось неприятное. Банда прознала о женщине, вербующей девушек для конкурирующей фирмы, и Сатакэ поручили разобраться с ней. Вышло так, что разборка закончилась убийством. Ему было тогда двадцать шесть, и его отправили в тюрьму на семь лет. Об этом не знала даже Анна, не говоря уже о Кунимацу или Цзё-сан. Именно тюремный опыт убедил Сатакэ, что вести дела надо тихо, без необходимости не высовываться. Вот почему в "Мика" всем заправляли Цзё и тайванец, а в казино - Кунимацу.
Сейчас, по прошествии почти двадцати лет, он все еще помнил ту сцену, помнил живо, во всех деталях: звук ее голоса, выражение лица в момент смерти. Он помнил, как ее пальцы царапали ему спину, как холодок пробежал вдоль позвоночника… Дело в том, что человек не знает своих пределов, не знает, на что способен, пока не убьет кого-то. С этим не может сравниться ничто. Это - настоящая мера. Конечно, в нем жило, засев где-то глубоко, чувство вины, но Сатакэ также сделал важное открытие: ему доставляло удовольствие причинять боль, а близость смерти давала мощный заряд энергии.
"Перестарался". Узнав, что он сделал, другие члены банды стали смотреть на него с омерзением и ненавистью, хотя и были привычны к насилию и жестокости. Он навсегда запомнил выражение отвращения на их лицах… а потом сказал себе, что вряд ли посторонний способен понять то, что произошло тогда между ними двумя.
Воспоминания о причиненных ей мучениях, о смерти преследовали его все время, пока он находился в тюрьме, но беспокоило Сатакэ не столько чувство вины, не столько раскаяние, сколько желание проделать то же самое еще раз, повторить все сначала. Ирония же судьбы заключалась в том, что на свободу он вышел импотентом. И лишь по прошествии нескольких лет Сатакэ понял, что глубина и интенсивность пережитого тогда неким образом отвратили его от всего обыденного, простого и заурядного. Постигая собственные пределы, человек словно открывает некое тайное знание, вот почему с тех пор Сатакэ был крайне осторожен и осмотрителен, чтобы не сломать печать еще раз. Никто не знал и не мог знать, какое самообладание для этого требуется и на какое одиночество обрекает. Однако же женщины, не догадываясь о существовании другого, скрытого Сатакэ, приходили к нему, ни о чем не подозревая, и становились его игрушками. Они не цепляли его за живое, не забирались вглубь, им не хватало энергии и сил, чтобы потревожить потаенную мечту, проникнуть в запретную, строго охраняемую зону, и это спасало их - они оставались не более чем милыми, забавными игрушками. Но и не менее.
Сатакэ знал, что понять его по-настоящему, соблазнить и увлечь - в рай или в ад - могла только одна женщина, та, которую он убил. Вот почему лишь во снах, когда они были вместе, он находил то, что искал, достигал необходимой глубины и интенсивности чувств. Но ему хватало и этого. По-настоящему Сатакэ жил только во сне, а потому не было сутенера более внимательного и заботливого. Лицо убитой женщины, лицо, которое он увидел лишь в день их встречи, хранилось теперь в потайном уголке памяти. Такая жизнь ожесточила Сатакэ. И хотя у него не было ни малейшего желания снимать покровы с того, что стало его личным, персональным адом, эти покровы сорвало в тот момент, когда Анна произнесла несколько слов.
Сатакэ торопливо вытер выступивший на лбу пот, надеясь, что Кунимацу ничего не заметил.
Анна уже ожидала его возле салона красоты. Он открыл дверцу и подождал, пока она сядет. Волосы девушки были уложены в стиле семидесятых, и Сатакэ громко рассмеялся.
- Как будто в прошлое вернулся, - сказал он. - Такие прически женщины носили в ту пору, когда я был молодым.
- Это древняя история, - улыбнулась Анна.
- Двадцать с лишним лет назад. Ты тогда еще не родилась.
Он задержал взгляд на ее лице. Иногда Сатакэ казалось удивительным, что столь красивая женщина может быть вдобавок умной и обладать незаурядной выдержкой. В последнее время в ней появилась еще и гордость, рожденная сознанием превосходства, того, что она - номер один, та гордость, которая придает женщине особое очарование недоступности. Сатакэ порой даже чувствовал что-то вроде симпатии к добивавшимся ее благосклонности мужчинам. Отводя "мерседес" от тротуара, он поймал себя на том, что смотрит не на дорогу, а на бедро Анны: плоть ее была мягкой, но и упругой - результат тщательного ухода и постоянной заботы.
- Оставайся такой же красивой, а об остальном я позабочусь.
Он хорошо знал, сколь недолговременна красота, знал, что, когда она постареет, ему придется искать новую Анну. Произнесенные только что слова неким образом констатировали сей факт.
- В таком случае, тебе нужно переспать со мной, - полушутя-полусерьезно ответила Анна.
Сатакэ знал, что многие в клубе, не догадываясь о его прошлом, считают его холодным и бесчувственным.
- Не думаю. Ты слишком ценный товар.
- Я - товар?
- Да. Прекрасная игрушка. Игрушка, о которой можно только мечтать. - Слово "игрушка" почему-то напомнило ему о той, другой женщине, но внимание было слишком занято наблюдением за маневром идущей впереди машины, и мысль ушла. - Очень дорогая игрушка, доступная только очень состоятельным мужчинам.
- Так ведь если я в кого-нибудь влюблюсь, то и достанусь кому-то другому.
- Нет, - твердо сказал Сатакэ, бросая взгляд на эту новую, более уверенную в себе Анну.
- Да.