Содержание:
-
СТЕПАН ПЕТРОВИЧ - ПУТАНИЦА 1
-
ДВА ОХОТНИКА 1
-
ВТОРАЯ ПУТАНИЦА 2
СТЕПАН ПЕТРОВИЧ
ПУТАНИЦА
Рисунки - Кукрыниксы
ДВА ОХОТНИКА
Степан Петрович - это наш преподаватель.
Настоящая фамилия его - Пуговицын. Мы прозвали его Путаницей, потому что он очень рассеянный человек.
В прошлом году Еремин встретил его на Моховой. Путаница шел в университет и по дороге читал газету. Правой ногой он шел по тротуару, а левой ногой - по мостовой. Он очень смешно хромал: рубль - двадцать, рубль - двадцать.
Еремин шел икнул его:
- Степан Петрович, что с вами?
Путаница остановился.
- Ах, это ты, Еремин! Не знаю, я охромел. У меня одна нога короче другой.
Еремин пришел в школу и рассказал, какая неприятность приключилась с Путаницей.
Сережка Парфенов махнул рукой.
- Это что, - сказал он, - "третьего дня он отмочил штуку почище. Мы с Ванькой ридалп. Степан Петрович ждал трамвая у остановки. А когда трамвай подошел, он вдруг снимает калоши. Так и уехал, а калоши остались на мостовой.
Мы Сережке поверили: от Путаницы всего можно ждать. И только Сережка кончил рассказывать, вбегает Крякшин и кричит:
- Ребята, бегите в уборную, Путаница моет руки колбасой.
Конечно, мы побежали в уборную. Путаница стоял у рукомойника и намыливал руки ломтиком московской колбасы. Мылил, мылил, потом плюнул:
- Тьфу, что за мыло такое! Срам один, какое низкое качество продукции!
Он преподает у нас обществоведение. И какой молодец! Как пойдет говорить, - волосы дыбом, глаза блестят, руками машет. Схватит кусок баранки и пишет ею, будто мелом, формулы на доске про прибавочную стоимость или что-нибудь другое. Потом вытащит из кармана платок, он всегда с доски платком стирает, и давай полировать доску, а доска и без того пустая. И все равно понятно, и никто не смеется, потому что очень ученый человек Путаница и всегда в самую точку бьет, - хочешь, не хочешь, а заслушаешься. Мы и не поправляем его, если он оговорится или ляпнет что-нибудь, не в том дело, это всякий знает. Мы уже к этому привыкли. Ясное дело, когда человек в пяти местах лекции читает, здесь про одно, там про другое, а книги пишет про третье, можно и ошибиться.
- Это - мелочи жизни, - говорит Еремин. - А такого другого - поищи. Он тебе все, что захочет, из книг вывернет и перед глазами поставит, как привинченное. Такого другого больше нет и не будет.
Путаница - это наша главная гордость. Мы с Крякшей нарочно ходили в 64 школу послушать ихнего обществоведа. Куда! Далеко куцому до зайца.
А все-таки один раз было у нас дело. Так нас Путаница насмешил, так насмешил, - целую декаду мы потом хохотали. Как войдет в класс, - мы смеяться, и он смеяться. И главное - нисколько он в этом не был виноват. Тут кто не спутает? Тут Путаница не виноват.
Пришел он в тот день в ударе. Это по нему сразу видно. Сперва он долго молчал, ерошил волосы и смотрел насквозь. Он так всегда смотрит, если в ударе: уставится на тебя, а тебя не видит, будто ты стеклянный какой. Мы все уж знаем: если долго молчит, значит, не урок будет, а прямо кино. Даже свербит немножко: про что будет говорить. Говорить-то он должен был про японскую войну и про пятый год, это мы знали. А вот как повернет, и с какого боку начнет крушить? Будто кайлом каким замахивается, любо смотреть на него, когда так вот молчит.
- Значит, ребята, - начал он вдруг и протянул руку к портфелю, - значит, ребята, сегодня мы будем говорить о последних феодалах. В старых учебниках много говорилось о феодалах. Там написано было, что в средние века феодальная система распространялась на всю Европу. Нас учили, что феодал - владелец земель и дворцов. Он - сюзерен, у него - свои вассалы. Они содержат его, платят ему подати, ходят с ним на войну. Феодалы устраивают турниры - поединки. Вот он едет, закованный в железные доспехи. Конь идет шагом. Это - тяжеловоз, битюг, как у наших ломовых. На бабках у него густые мохнатые щетки. Всадники сшибаются, это бесстрашные люди. Копье ударяется в латы, - всадник падает с коня. Он лежит на земле, как железная кукла. Слуги поднимают его и сажают в седло… А вот феодал выезжает на охоту. Пять деревень подняты на ноги, - мужики гонят дичь. Какая охота! Десятки ланей, сотни тетеревов! Дым костров застилает небо. В тех учебниках, по которым учились мы, эго было очень красиво. Замки, турниры, веселые своры псов… Теперь вы знаете, что такое феодализм. Вы знаете, что он был и у нас, вам видна оборотная сторона медали. Вы знаете, как недавно мы разрушили в нашей стране остатки феодальной системы. Февраль и Октябрь смели их с лица земли. Красный Париж, как музейную редкость, хранит гербы и доспехи опрокинутых феодалов. Мы победили в турнире.
Никто не поправил Степана Петровича: он говорил о Красной Москве, и никого не смутила его обмолвка. Мы ждали, о чем он будет говорить дальше.
Но Путаница замолчал. Что-то случилось с его портфелем. Он ни за что не хотел открыться.
Тогда я тихо встал и подошел к кафедре. Я протянул руку к портфелю, Путаница улыбнулся и закивал головой. Он понял, что я хочу помочь ему.
- Да, да, пожалуйста.
Он протянул мне портфель и отвернулся прежде, чем я успел его подхватить; портфель, как кулек с мукой, плюхнулся на пол, раскрылся, и из него вывалился сверток с грязным бельем (наверное, Степан Петрович пришел к нам прямо из бани); целый ворох листков, исписанных вдоль и поперек, рассыпался по полу. Путаница не заметил, как упал портфель, он говорил дальше. Я плохо слушал его, пока собирал листки. Мне хотелось сложить их по страницам, но третьих страниц попалось две и четвертых две. Всех страниц было по две.
- Конечно, копии, - подумал я. - Это, верно, для книжки.
Пришлось подбирать сразу две пачки. Пропади ты пропадом! Когда я кончил возиться с листками, Путаница рассказывал уже о Николае. Я прохлопал очень важное - причины японской войны.
- Ничтожество этого последнего феодала необыкновенно ясно видно из его дневников. Надо вам сказать, что Людовик XVI вел свои дневники с такой аккуратностью, которой мог бы позавидовать каждый бухгалтер. На протяжении многих лет всякое, даже самое мелкое, событие заносилось им в дневник; именины Александры Федоровны, прогулки по Финскому заливу, завтраки и парады - все решительно, до последних пустяков, нашло свое отражение в дневниках Людовика. Их остались от него груды- толстенные томы, тысячи страниц… Я сделал ряд выписок из его дневников…
Тут Путаница заерзал на стуле. Он посмотрел на меня, как на няньку, и я рад был, что могу уже дать ему подобранные по страницам листки.
- Спасибо, Гаврилов, - сказал Степан Петрович. - Итак, я прочту несколько записей, сделанных Людовиком в 1904 году. Вот первая: "28 марта. Светлое воскресенье. В церкви пришлось похристосоваться с 280. Разгавливались с удовольствием. Лег спать около 4 часов. Встали в 9½. В 11 ½ было большое христосованье - около 730 человек. Завтракал князь Орлов. Японцы оставили в покое наш флот в эту ночь".
- "Разгавливались с удовольствием", - как вам нравится эта фраза? Вот о чем думает последний феодал в то время, когда тысячи его подданных погибают в далекой Манчжурии. Эшелон за эшелоном уходит на фронт, чтобы никогда не вернуться. Броненосец "Петропавловск" натыкается на мину, и вся команда идет ко дну. А последний феодал развлекается охотой.
"22 апреля. Четверг. В час ночи поехал на ток около Гатчины, посчастливилось на этот раз, и я убил пять глухарей. Ночь стояла чудная. Вернулся домой в 5 / 4 . Спал до 9 / 4 . Было три доклада. Гулял долго. После чая подарил Алике немного вещей".
"27 апреля. Ночью поехал в другой глухариный ток. Погода была теплая. Убил двух глухарей. Смотрел в саду молодую лошадь, поднесенную с Дону. Гулял. Обедали у себя и немного покатались".
Степан Петрович отложил первый листок и стал подходить ближе к делу, - как японцы взяли Порт-Артур. А пока взял второй листок.
"2 апреля, - прочел он. - Дождь помешал охоте на козулю. Проповедь, вечерняя молитва. 6.- Прогулка пешком в Майль, чтобы посмотреть лошадей: застрелил две козули. 14.-Ничего; домашняя обедня, прогулка в карете и пешком в Гонар. 22 апреля - охота на оленя в Пор-Рояле, застрелил двух"…
- Послушай, - шепнул мне Крякша, - он что-то путает. Он только что читал- 22 апреля царь охотился в Гатчине. А сейчас говорит - в каком-то Рояле. То были глухари, а то вовсе олень.
Я пожал плечами.
- Ну и что? - говорю. - Может, числа спутал.
6
- Мы переходим к пятому году, - сказал Путаница и достал из кармана часы. Он долго держал их стеклышком вниз и смотрел на заднюю крышку. Потом сунул обратно в карман. - Вы знаете, как начался этот год, год, который можно назвать генеральной репетицией. 9 января рабочие Парижа со священником Гапоном во главе направились к Зимнему дворцу. Они верили, что Николай выслушает и удовлетворит их требования. Николай встретил своих подданных градом свинца.
"Тяжелый день, - записал в свой дневник император. - В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Мама приехала к нам из города прямо к обедне. Завтракали со всеми. Гулял с Мишей. Принимал депутацию уральских казаков, приехавших с икрой".
- Вассалы еще верны своему феодалу, - они привозят ему икру. О чем же тревожиться? Все в порядке. Взят Мукден, японский флот разгромил эскадру в Цусимском проливе. Николаю не до того, - он справляет день рождения императрицы:
"25 мая. Среда. Дорогой Алике минуло 33 года. Погода стояла отличная. Были у обедни в Большом дворце и завтракали с семейством. Гулял и катался в байдарке".
Степан Петрович взял новый листок.
"24 мая. Воскресенье. Вечерня. Вечерняя молитва. Прием вновь прибывших представителей трех сословий. Большой обед…"
Чудное лицо вдруг стало у Путаницы: он поднял листок и уставился на него, будто клопа увидел или какое другое насекомое. Потом пожал плечами и снова начал читать:
"25 мая. Визит в Медон".
Тут Еремин крикнул с места:
- Степан Петрович, вы читали уже 25-е.
- Вот, вот. То-то я смотрю, - почему это два раза одно и то же число.
"27. - Визит в Медон в 5 часов с четвертью. 28. - Визит в Медон в полдень. 29, - Прием депутации от дворянства… 30. - Визит в Медон пешком; охота на оленя в Маркусси, - неудачная".
Степан Петрович отложил в сторону свои выписки и сошел с кафедры. Ходит возле доски взад, вперед, вытирает платком пальцы, будто испачкал их мелом. Наверно, забыл, что урок идет. Потом опять плечом повел и дальше стал рассказывать.
7
- Россия кипит. В конце сентября - в начале октября по всей стране - железнодорожная забастовка. В промышленных центрах - всеобщая стачка. Требования созыва Учредительного собрания. Пролетариат ощутил себя классом. Пули, нагайки, шашки. Но пролетариат наступает, 6 октября председатель комитета министров Витте просит царя принять его для беседы о положении страны, - он предлагает конституцию. Но феодал занят. Он - на охоте.
"7 октября. В 8 ½ час. утра отправился с Дрентельном за Вастолово на охоту. День стоял холодный. Тем не менее облава вышла веселая и удачная. Всего было убито 326 штук, из них пера- 81. Мною: 1 фазанка, 1 глухарка, 12 тетеревей, 2 вальдшнепа, 3 серые куропатки, 4 русака и 12 беляков - всего 35 штук. Вернулся домой в 5 ¾. Играл с маркером Яхт-клуба на биллиарде. Раз обыграл сто из 4 партий".
- А вот еще одна запись:
"1 октября. Охота на оленя в Медонском парке, взято два; поездка туда и обратно верхом. 5 октября. Охотился у Шатильонских ворот, убито дичи 81 штука, охота прервана событиями…"
- Где это Шатильонские ворота? - спросил Крякша.
Степан Петрович откинулся на спинку стула.
- В Версале.
- А Версаль где? - спросил Крякша.
- Под Парижем. Это вроде нашего Петергофа.
- А при чем тут Париж? - спросил Крякша.
Весь класс замер. Степан Петрович хотел что-то сказать и открыл было рот. Да так и остался с открытым ртом. Потом поставил локти па кафедру и закрыл руками лицо.
- Запарился, - шепнул мне на ухо Еремин.
И вдруг кто-то хихикнул:
- Хи-хи, - раздалось в классе.
Было очень тихо, и все слышали "хи-хи".
Я обернулся к Крякше. Нет, это нс он.
Смеялся сам Путаница.
- Хи-хи, - всхлипнул он и отвел руки от лица. На глазах у него блестели слезы, от смеха. - Ребята, я спутал, - сказал он. - Это не тот феодал.
Нам непонятно было, почему он смеется.
- Как, не тот феодал? - спросил Ванька.
Но Путаница не мог говорить, он давился смехом.
- Это ты виноват, - выговорил он наконец и показал на меня пальцем. - Ты мне спутал листки.
8
- Я читал вам два дневника, - дневник Николая и дневник Людовика, - сказал Степан Петрович. - В четыре часа в университете у меня лекция но французской революции.
Тут Крякша сорвался с места. Он с разгону забылся и назвал Степана Петровича Путаницей.
- Не может быть, Путаница, - сказал он. - Не может быть, чтобы два разных человека писали один дневник.
Степан Петрович нисколько не рассердился. Может быть, он не заметил.
- Эго два разных дневника, - громко сказал он. Один написан был в пятом году, а другой в 1789.
- А почему там сказано, что "события помешали охоте"?
- Так это ж и есть французская революция, - засмеялся Путаница. - В этот день все население Петербурга - мастеровые, рабочие, торговки - отправились в Версаль просить Людовика, чтобы он переехал в Париж, поближе к Собранию генеральных штатов.
- В Петербург, - поправил его Еремин.
- Да нет же, в какой Петербург! - воскликнул Степан Петрович и встал со стула. - Людовика усадили в карету и повезли в Париж, в Тюильри. В Тюильри ему негде было охотиться. Пришлось ему ездить далеко в Вильнев-де-Руа. Вот видите, что он пишет в 1791 году:
"3 октября. Прогулка верхом в 9 часов в Вильнев-де-Руа. Убито 3 фазана. В 9 часов прием депутации Законодательного собрания; ехал туда и обратно в карете. В 5 /4 часа итальянская комедия - "Два охотника". У меня появился геморрой, пил сыворотку".
Тут мы поняли, что на этот раз Путаница не виноват. Этих феодалов очень легко спутать.
- Комедия про двух охотников, - тихонько сказал Степан Петрович, и нам стало очень смешно. Еремин так хохотал, что сполз под парту. А мы с Крякшей и другие пошли к кафедре, чтобы разобрать дневники - отдельно Николая, отдельно Людовика. Мне все не верилось, что это правда, но Путаница показал нам и книжки, из которых сделаны были выписки.
В это время прозвонил звонок.
- Половина четвертого! - схватился Степан Петрович. - Мне надо бежать, а то я опоздаю на лекцию.
- Погодите, мы не успели еще разобрать, - сказал Крякша, но Путаница сгреб листки, как попало, и сунул их в портфель. - Не надо, не надо. Я все равно спутаю, - засмеялся он. - Их уже спутала история.
- Вот так история! - фыркнул Еремин, вылезая из-под парты. - А ведь правда, Путаница не виноват.
ВТОРАЯ ПУТАНИЦА
1
Самое скучное деле на свете - письменные зачеты.
Сидишь, корпишь, в носу ковыряешь; а там посмотришь, - и все написано не так, как нужно. Скачут слова, как блохи, - нипочем не соберешь.
Я и говорю Сережке Парфенову:
- Давай, подъедем к Путанице, чтобы зачет писать сообща.
- Как так, сообща? - удивился Парфенов. - Это тебе не горелки.
- Вот именно, что горелки, - говорю я. - В одиночку работать - это одно головотяпство.
- Идиотизм сельского труда, - отозвался Еремин. - Гаврилов, безусловно придумал дело. Сколотим бригаду и завтра же Путаницу возьмем за жабры. Пойдешь в бригаду, Крякша?
Крякша только поморщил нос.
- Скажешь тоже, бригада, - буркнул он. - Откуда только берутся такие умники? Ты что думаешь, за эту рационализацию Путаница тебе и вправду поставит зачет?
- А конечно, поставит, - сказал Еремин. - Отчего не поставить? Хорошо напишем - поставит. А Гаврилова за идею предлагаю качать.
На другой день Степан Петрович прочел нам темы.
- Берем, что ли, Ходынку? - сказал я Крякше.
- Почему именно Ходынку? - спросил Крякша. - Что ты живешь там рядом, так это не резон.
- А по-моему - резон. Я там всю местность знаю. И свидетели у нас есть.
- Какие свидетели? - спросил Ванька.
- Потом расскажу. Значит, Ходынку?
- Да ладно, бери Ходынку! - махнул рукой Парфенов. - Что там долго рассусоливать.
- Степан Петрович, а можно нам бригадой? - вдруг выпалил Еремин.
Степан Петрович рассердился.
- Сядь, сядь, ты только что выходил. Что ты - Маленький, каждую минуту в уборную бегать? Погоди, сейчас будет звонок.
- Да мне вовсе не в уборную, - взмолился Еремин. - Я только хотел…
- А? Что? - спросил Путаница и отложил в сторону книгу.
Тут я вышел вперед и все ему рассказал. Он с первого слова понял, в чем дело, и улыбнулся.
- Кто же у вас входит в бригаду? - спросил он, сходя с кафедры.
- Я, Еремин, Крякшин, Сережка Парфенов и Ванька.
- Ванька - это ты? - ткнул он пальцем Ваньку.
- Да, - сказал Ванька.
- Что ж, это очень хорошо, - кивнул головой Степан Петрович. - Ну, смотрите. Бригада- это ответственная штука. Тем более - первый опыт. Если вы подкачаете, трудно будет другим начинать, - тогда уж бригадам крышка. А кто у вас будет старший?
- Как старший? - переспросил Ванька.
- Ну, бригадир?
- Я! - крикнул Крякша.
- Я! - крикнул Парфенов.
- Я! - крикнул Еремин.
Мы с Ванькой тоже не опоздали. Все крикнули сразу.
- Значит, единогласно, - засмеялся Путаница.