* * *
К концу сентября зарядили дожди. Как по расписанию. Ночью и утром небо чистое. А с полудня будто гигантским магнитом тянет к городу тучи. И к началу занятий второй смены по крыше уже барабанит нудный дождь. После летней вольницы просидеть шесть уроков за партами мальчишкам нелегко. Хочется подвигаться, размяться. В такие дни ребята особенно охотно бегут на уроки труда.
Шефы, рабочие завода имени Октябрьской революции, школьные мастерские оборудовали с любовью. Не пожалели ни средств, ни времени. И столярная, и слесарная имели полный Набор инструментов, верстаки, необходимые материалы.
Раза два в месяц на занятия приходил член завкома Григорий Степанович посмотреть, чему ребят учат, как они усваивают рабочие навыки, узнать, в чем особенно нуждаются. Благодаря его хлопотам в мастерских появились постепенно хотя и старенькие, но исправные сверлильный и токарный станки, хорошее электроточило. Ребята гордились: таких мастерских ни в одной школе во всей округе не было.
Полновластным хозяином мастерских был Виктор Борисович Коротков. Высокий, худой, болезненного вида человек, он не терпел неточности, расхлябанности. Неизменно появлялся на уроках в аккуратно выглаженном халате, из-под которого виднелась светлая рубашка с серым, в полосочку, галстуком.
Ребятам казалось, что он знал и умел все. Умел владеть всевозможным инструментом, мог так интересно рассказать о любой, даже совсем простой вещи, что хотелось поскорей взяться за работу и сделать ее.
На мальчишек он не кричал и начальству на них не жаловался. Самым серьезным проступком во время работы в мастерских считалось нарушение правил техники безопасности. И самым большим наказанием - отстранение от работы.
Посадят тебя на высокую скамейку у двери. Вот и сиди там. Болтай ногами и смотри, как другие строгают, пилят, режут… На тебя никто и внимания не обращает. Будто ты - пустое место. Уже минут через десять - пятнадцать проштрафившийся начинает клянчить: "Виктор Борисович… ну разрешите поработать… Я больше не буду…"
Порядку и дисциплине на уроках Виктора Борисовича завидовали многие преподаватели.
Раньше Виктор Борисович работал инженером на химическом заводе. Однажды во время аварии, спасая цех от взрыва, наглотался ядовитых газов и долго болел. Врачи категорически запретили ему возвращаться к старой профессии. А жить без людей, без работы он не мог. И стал учителем.
Мальчишки знали, что напрягать голос он не может, поэтому, едва раздавался звон колокольчика, грохот и шум стихали, все поворачивались и слушали, что скажет учитель.
В мастерских не только учились, но и делали нужные вещи: столики и стульчики для заводского детсада, всевозможные полочки, стойки, штативы для кабинетов физики и химии, железные совки, противни для столовой. Поручали это тем, кто уже хорошо научился владеть инструментом. Работать на заказ считалось у мальчишек большой честью. Каждый стремился как можно скорей добраться до настоящего дела.
Любимой поговоркой Виктора Борисовича была: "Труд есть отец богатства, а земля - его мать!". И он не уставал повторять ребятам:
- Раз вы хотите стать рабочими, нужно прежде всего научиться уважать труд. Неважно, что ты делаешь, иголку или паровоз - все должно быть сделано на совесть. В этом гордость рабочего человека…
Ни одна вещь, сделанная ребятами, не покинула мастерской без самой тщательной проверки Виктора Борисовича.
В прошлом учебном году с Олегом произошел случай, который он запомнил надолго. В слесарной мастерской у Олега получалось все, как надо. Он ловко орудовал молотком и зубилом, мог опилить заготовку по угольнику без просвета, отлично нарезать резьбу. Ему учитель поручал самые сложные и требующие точности работы. А вот в столярной у него не ладилось. Дерево - материал мягкий. Строганул лишний раз рубанком или чуть перекосил полотно ножовки - и брак. Заготовка испорчена.
Многие уже выполняли работы на заказ, а Олег с Феодалом и еще несколько мальчишек никак не могли одолеть столярных премудростей.
Наконец, по его просьбе, учитель дал Олегу, Тольке и еще трем мальчишкам контрольную работу - сделать по табуретке.
Две недели они пилили, строгали, долбили проушины. Наступило время сборки. Но шипы, как назло, не хотели влезать в заготовленные для них гнезда. А тут еще Феодал смеется:
- Слабак! У меня учись. Я сейчас уже клеить начну.
Олега задело за живое: "Что я, хуже Тольки?.. Поднажму!"
И поднажал так, что два шипа на полсантиметра прослабил, а стал забивать другие - лопнули проушины. Ну что тут делать! Хоть плачь.
- Дурак ты! - ухмыльнулся Толька. - Хочешь, чтоб все тютелька в тютельку было? Что на ней - графья сидеть будут?! Забей стружками щелку, замажь клеем да опилками притруси. Вовек не догадается!..
Олег так и сделал. Склеил табурет и поставил к готовым.
Перед началом следующего занятия учитель сказал:
- Ну вот. Значит, заказ завкома мы выполнили. Проверим последние пять табуретов, и можно отправлять их в цех. - Он осмотрел одну табуретку за другой и нахмурился: - Так это же брак! Они через неделю развалятся!
- Какой там брак?! Всё чин чинарём! - возмутился Феодал.
- Ах вот как?! - голос Виктора Борисовича упал почти до шепота. Но Олегу показалось, что он кричит. - Тогда мы испытаем их так, как испытывал мой учитель, старый столяр Иван Карпович…
Коротков поднял крайний табурет за ножку и… резко бросил на пол. Кр-р-я-х-х! Доски сиденья, ножки, брусья обвязки разлетелись в разные стороны…
- Еще один испытать?
- Не надо!.. Мы сами!.. Мы переделаем! - бросились к своим табуретам мальчишки.
После Олег делал и табуреты, и другие вещи из дерева, и ни разу Коротков не сказал о них: "Брак"!
А в мае Виктор Борисович даже назначил его бригадиром ученической бригады по ремонту школы. Уж тут Олег постарался. Даже всегда строгий и придирчивый заведующий Илья Андреевич похвалил их бригаду на школьном собрании.
КОНЕЦ ВЕЛИКОГО НЕМОГО
Еще в прошлом году Олег услышал потрясающую весть. В канцелярии молодой физик рассказывал, что где-то в Москве или в Ленинграде появилось звуковое кино!
Олег помчался к друзьям.
- Брешут! - убежденно сказал Ванька. - Кто-то пустил баланду, а ты и уши развесил.
- Как это - звуковое?! - вытаращил глаза Толька. - Это значит, чтобы музыка играла?
- При чем тут музыка! - перебил Сенька. - Музыки хватает. Сидит эта тетка в углу зала и так на пианино наяривает, что аж в ушах звенит. Звуковое - это, наверно, совсем без пианино. Ну, например, даст Чарли полицейскому затрещину - и аж на весь зал слышно. А тот как затурчит и по ступенькам за ним - ду-ду-ду-ду! Аж пол задрожит… Только как же это сделают?!
- А может, как-нибудь радио присобачат? - сказал Олег.
- Куда? - насмешливо скривился Феодал. - Ну, Чарли раскрыл рот, а ему туда радио?.. А если побежит? И радио за ним скакать будет?..
Спорили азартно и в школе и дома, но так ни к чему и не пришли. Спокойным оставался только Алешка Немтырь. Ему звуковое кино никаких выгод не сулило.
Слухи о звуковом кино появлялись снова и снова. Говорили, что самый большой в городе кинотеатр "Рот-фронт" переоборудуется - ставят какую-то новую аппаратуру. Но шел месяц за месяцем, а кино все еще оставалось немым. За другими делами мальчишки постепенно стали об этом забывать.
* * *
Под выходной перед уроками они собрались дома у Сеньки, чтобы посмотреть картинки в книге "Три мушкетера", которую Олегу удалось выпросить на несколько дней.
- Ребята! - крикнул Сенька, глянув в окно. - Руль бежит!
В комнату влетел раскрасневшийся Ванька:
- Завтра в "Рот-фронте" кино звуковое! Про беспризорных!:
- Врешь ты! - вскочили ребята.
- Да чтоб я сдох! "Путевка в жизнь". Афиша вот такая!
- А ты говорил - баланда! - ехидно напомнил Феодал.
- Мало ли что я говорил… Откуда ж я знал!
- Ладно, Феодал. Нам бы попасть туда! - сказал Олег.
- Попадешь тут! Билетов, говорят, дешевле трояка нет!
- Тры карбованця! - ахнул Сенька, как всегда в минуты волнения переходя на родной украинский. - Очманиешь!..
Вывернули карманы. Денег не хватало и на два билета.
- Если б цветной металл был, - тихо сказал Сенька.
- Если б да кабы… А где его взять? - фыркнул Иван.
Цветной металл давно был их постоянной статьей дохода. Был да сплыл! Потому что на приемный пункт Цветмета они перетаскали его уже несметное количество. Теперь на свалке у трамвайного депо не отыщешь и куска медного провода. А что касается медных дверных ручек, так они давно уже открутили все, что поддавались отвертке, на три квартала вокруг.
- Может, все-таки свинец… - неуверенно начал Олег.
- Умник!.. С луны свалился?! Шарахнет так, что и костей не соберешь! - накинулись на него все трое.
Олег и сам знал, что за свинцом можно идти только в выходной. Но свинец нужен сегодня. И он повторил:
- Сходим?.. Если нельзя - вернемся и в школу успеем.
- А-а, ладно! Пошли! - согласился Иван.
Немтырь замычал и сунул им под нос хлебные карточки.
- Еще за хлебом не ходил?! - удивился Олег. - Тогда дуй в магазин, а то мать тебе голову оторвет!..
А остальные зашагали по Лермонтовской туда, где виднелась красная кирпичная стена Покровского кладбища.
* * *
Не было другого места в округе, где бы мальчишки так привольно себя чувствовали, как на Покровском кладбище. Часами играли они тут в разведчиков и в буденовцев. Совершали лихие атаки, рубились деревянными саблями, фехтовали на шпагах.
С весны до глубокой осени кладбище - как огромный зеленый сад. За кустами и деревьями, в зарослях трав почти не видно могил. Можно целыми днями бегать босиком по мягкой траве - и нигде не напорешься на стекляшку или гвоздь. Можно кричать и петь во все горло - и никто не прогонит. Можно, улегшись кружком, голова к голове, читать какие угодно книжки, рассказывать любые истории - и никто не потревожит, не позовет домой. Можно охотиться за воробьями и дикими голубями, а потом сварить на костре такой суп, что только пальчики оближешь!.. Чего только там нельзя делать!.. Но сейчас мальчишек интересовало совсем другое.
К южной стороне кладбища примыкают огромные владения двадцать седьмого стрелкового полка. Военные нарастили тут кладбищенскую стену вдвое, а по ту сторону ее вырыли широченный ров длиной метров триста. В этом рву с первого по пятый день шестидневки грохочут винтовочные выстрелы, гремят пулеметные очереди. Тут стрельбище.
Красноармейцы располагаются на огневом рубеже в западном конце рва, а в восточном установлены большие деревянные щиты. На них прикалывают бумажные мишени с черным яблочком и белой цифрой "10" посередине.
Перед щитами вырыты окопчик и блиндаж, где прячутся телефонисты, которые в перерывах осматривают мишени и передают на огневой рубеж результаты стрельбы.
Когда стреляют с короткой дистанции, со ста метров, в окопчике никто не сидит, и красноармейцы сами ходят смотреть результаты. Станут в двух шагах от мишеней и, вытянув шеи, смотрят, как командир красным карандашом отмечает пробоины. Ни один к щиту рукой не притронется. Дисциплина!
За деревянными щитами - мешки с песком и глинистая насыпь. Это не насыпь, а золотое дно: пробивая доски за мишенями, пули заседают в глине. Тут свинца этого!..
Четырехметровая стена только с виду кажется неприступной. Мальчишки бывали тут столько раз, что успели, где надо, отбить кусок кирпича, чтобы образовалась крохотная ступенька, а где вогнать в щель старую подкову или чугунный колосник от печки - тоже неплохая опора для ноги.
Подошли. Прислушались. За стеной, на стрельбище, тихо. Взобрались наверх. Во рву никого.
- Красота! - обрадовался Сенька. - Ты, Олег, как знал!
- Погодь! Не ори, - остановил его Иван. - А в окопчике?
Олег, цепляясь за выступы, спустился. Крадучись, подошел к окопчику перед мишенями. Пусто. И замахал кепкой.
Друзья, как спелые груши с дерева, посыпались с забора и мигом оказались на насыпи за мишенями.
- Явор! Ты копайся у щитов и следи за огневым рубежом! - тоном приказа сказал Иван.
- А что ж я тут насобираю? - обиженно начал Сенька.
- Не ной! А если застукают? - поддержал Ивана Феодал.
- Сень, ведь надо кому-то, - жалея младшего друга, просительно подтвердил Олег, - ты же сам понимаешь.
- Как что - сразу Явор! - прогудел Сенька, но подчинился.
Работа шла любо-дорого! Лопатой без черенка, старым косарём и железками, припрятанными тут же, ребята прокапывали в насыпи маленькие траншейки и выбирали пули. Целенькие, в блестящих мельхиоровых оболочках, и изуродованные, сплющенные о попавшийся на пути камень.
Вместительные карманы разбухли. Штаны под тяжестью свинца стали сползать. Пришлось подтянуть ремешки.
- Тут мы не только на кино, а черт те сколько насобираем! - обрадованно сказал Толька. И будто сглазил.
Бах! Бах! Бах - захлопали винтовочные выстрелы. Из мешков, что за мишенями, потекли струйки песка. Фью-у-у-у! - взвыла и прошла где-то над головами отрикошетившая пуля.
- Тикай! Стреляют! - заорал Толька, вскакивая.
- Ой, лышечко! - тонким голосом вскрикнул Сенька.
- Ложись!.. - еще громче их закричали Олег с Иваном.
Но Феодал и Сенька продолжали метаться, ища укрытия.
Tax! Tax! Tax! - щелкали пули в доски щитов и, разбрызгивая щепки, взметнув рыжие фонтанчики пыли, впивались в глину. Справа! Слева! У самых ног!..
Сколько это продолжалось? Наверно, несколько секунд. Но мальчишкам показалось; что прошла вечность, пока там, на огневом рубеже, заметили мечущиеся между щитами фигуры и приглушенная расстоянием, до их ушей долетела команда:
- Пре-кра-тить огонь!..
Наступившая вдруг тишина означала: "Всё! Спасены!" Но в то же время мелькнула и вторая мысль: "Бежать!" Она мигом поставила их на ноги, толкнула вперед, на штурм стены.
Скорей! Скорей!.. Первым забрался наверх Феодал, за ним - Иван с Олегом. И тут с середины стены сорвался Сенька.
По рву, топая сапогами, приближались красноармейцы.
Чувство опасности снова вскинуло Явора вверх. - Давай, Сенька! Давай! - закричали Олег и Ванька и, свесившись насколько возможно, схватили его за ворот тужурки.
И вовремя. Потому что нагруженные пулями карманы выпирали вперед, не давали Сеньке вплотную прижаться к стене, и он вот-вот снова сорвался бы вниз…
* * *
- Что вы принесли?.. Думаете себе, я с этим горохом возиться буду?! - поправив на тонком носу очки, ошарашил их приемщик ларька Цветмета. - Так нет. Я не буду!
- Почему?! Вы же сколько раз у нас пули принимали! - возмутились мальчишки.
- Ха! Принимал. А теперь НЕ принимаю! - отрезал приемщик. - Сдавайте целым куском.
- Значит, все нужно переплавить?! - ахнул Олег. - Но ведь на это сколько времени надо! А в четыре вы закрываете.
- Не в четыре, а в три, - уточнил приемщик, отворачиваясь. - Перед выходным мы работаем без перерыва. До трех!
- А после выходного можно? - спросил Явор.
- Мальчик. Ты же грамотный. Читай объявление!
На листке, приколотом кнопкой, печатными буквами было написано: "С 25-го ларек будет закрыт на переучет".
Как побитые собаки, возвращались мальчишки на Лермонтовскую. Сенька нырнул во двор. Оказалось, все в порядке. Мать еще не вернулась с дежурства в больнице.
Молча высыпали из карманов пули в чугунный котелок. Сенька хотел разжечь примус. Олег остановил его:
- Не надо. Все равно переплавить не успеем…
* * *
Олега настойчиво толкали в бок.
- Ну чего ты, Мишка? - не открывая глаз, спросил он.
- Лёль, почему ты всю ночь ворочался и кричал?
Сон сразу слетел с Олега, как шелуха с луковицы. Вспомнил вчерашний такой неудачный день.
- Ничего я не кричал. Приснилось тебе. Спи.
- А вот и не приснилось! - Мишка подмигнул ему темным лукавым глазом. - Ты кричал: "Ложитесь, дураки! Всех перестреляют, как куропаток!" А кто это - куропатки, Лель?
- Птицы такие, маленькие. Да спи ты!
- Не в куропаток стреляли, а в людей! - не унимался Мишка.
- Каких еще людей?! - испугался Олег: а вдруг маме скажет? - Если не перестанешь болтать - дам по шее!
- По шее, - обиделся Мишка. - Сам врет, а мне по шее!.. "Сенька! - ты кричал. - Толька!.." Я слышал. И про пули…
Олега так и подбросило на кровати: "Вот паршивец! Все знает". Он улыбнулся, похлопал братишку по плечу:
- Молодец, Мишка! Тебя не обманешь. Ладно уж. Расскажу. Кино мы такое видели. - И сочинил такую удивительную историю, что Мишка только восторженно ахал.
- Котики-братики! А ну-ка вставайте да мойте лапы! - весело крикнула из коридора мама. - Завтракать будем.
Олег быстро прибрал кровать, на которой спал вместе с Мишкой. Умылся до пояса холодной водой в коридоре и, фыркая, вбежал в комнату. Мишка и мама уже сидели за столом.
Олег окинул взглядом стол. Ого! Завтрак-то ради выходного дня праздничный. Не какой-нибудь свекольник или осточертевший жидкий супчик из сушеной картошки, который почему-то всегда пахнет старым деревом. Отварная рассыпчатая картошка с горьковатым сурепным маслом, солью и луком. На селедочнице - крупные куски отсвечивающей оранжевым рыбы.
- Откуда рыба? - удивился он. - И картошка такая мировая!
- Ты же позавчера сам ее принес. Я вымочила, распарила. А на одну рыбину у Филипповны картошки выменяла.
Ну и ну! Олег всю дорогу ругался, когда в магазине получил на талон № 16 эту рыбу. Такая сухая да костлявая, хоть гвозди забивай. А теперь одно удовольствие. Чуть солененькая. И кости мама вынула.
Картошку Олег ел как следует. Рыбу экономил. Может, еще на обед останется. А хлеб откусывал маленькими кусочками. Не то что Мишка. "Надо будет ему так объяснить, чтоб навек запомнил, - думал Олег, наблюдая за младшим братом. - Свои триста граммов готов в один присест умять. А потом что? Мамин же хлеб есть будет. И не подавится. А ей работать целый день на фабрике. Да дома: то стирать, то готовить, то в очереди стоять. Пора Мишке понимать уже… А как чай пьет! Сахар зубами так и крушит, как мельница. Будто у нас еще про запас два килограмма спрятано. - Всерьез разозлиться на Мишку он никогда не мог. Всегда находил для него оправдание. - Да ладно. Маленький все-таки. Пусть мою долю сахара лопает…"
После завтрака Мишка хотел сразу бежать на улицу.
- А посуда? А вилки? - остановил его Олег.
- Ну, Ле-оль! - капризно протянул Мишка. - Ребята зовут.
Мама подмигнула: пусть бежит. Но Олег был неумолим:
- У всех свое дело есть! Ты, мама, его не балуй. Мы же не заставляем его что-нибудь тяжелое. А это он прекрасно сделает… Мишка! И примус неделю не чищенный…
Олег заглянул в двадцативедерный бак для воды и увидел, что он почти пуст. Схватил ведра, коромысло и пошел к бассейну - громадной шестиугольной башне на перекрестке Покровского и Красноармейской улицы.