Мак сказал, что их класс называется "торпедоносцы", после того как посмотрели фильм "Иван Никулин, русский матрос". Именно этот фильм, а не знаменитых "Торпедоносцев" о летчиках. Я спросил: "А вы-то с кем собираетесь воевать?" А он: "Мы не воевать, а защищать тех, кому нужна защита"… Ну да, история с надписью в осеннем парке - это ведь тоже защита… А недавно Мак прочитал книжку Сергея Григорьева "Малахов курган" и сказал: "По-моему, севастопольские пацаны все были смелые и справедливые".
В общем-то понятно, что они тоже были всякие, как и у нас. Но все-таки кажется, что они были смелее и честнее. Потому что сталкивались с войной. И я с Матвеем не стал спорить.
А теперь вот еще одно совпадение. Прямо фантастическое! Кто бы мог подумать такое про нашу Зоечку Вертицкую?"
Зоя остановила Мира в коридоре после занятий в клубе "Резонансы":
- Мирослав, тормозни на полминуты.
- К вашим услугам, сударыня.
Он и она всегда разговаривали с этакими подковырками. Без особого ехидства, но с усмешками. Потому что все привыкли к дурашливости ее песен и всегда ждали очередного "фокуса". И Зоя знала, что этого от нее и ждут. А теперь она подергала себя за конец тощей старомодной косы и проговорила:
- Я хочу с тобой серьезно… Хочу попросить…
- Ну давай… - сказал он, потому что почуял: дело и вправду нешуточное.
- Ты как-то снисходительнее других… Почти не хихикаешь надо мной…
- Я никогда ни над кем не хихикаю, - соврал от неожиданности Мир. Понял, как это глупо, и пробормотал: - А что случилось-то?
- Понимаешь, я прошлым летом была в Севастополе…
"Опять какой-то подарочек судьбы, - почуял Мир.
- Ну и хорошо, что была… Счастливая…
- Меня там папины друзья устроили в подростковый лагерь. Не в международный, не для олигарховых деток, а в маленький. Там были одни местные ребята… Мир, такие ребята!.. Я, после того как уехала, три дня ревела от тоски… Мир, ты не смейся.
Он тихо сказал:
- Зоя, разве похоже, что я смеюсь?..
- Не похоже. Я как раз поэтому к тебе. Ты ведь тоже собираешься пойти под парусами… А мы там ходили на шлюпках, был даже поход до Евпатории… Там такие инструкторы замечательные, из яхтсменов. А был еще старый руководитель, пенсионер. Он даже не официальный вожатый, а как бы шеф от флота. Капитан-наставник. Бывший штурман с трехмачтовой баркентины… На него как глянешь - сразу видно, что моряк с солью в каждой жилке. Но не суровый, на нем младшие пацанята буквально висли, как макаки на старом дубе…
- А как звали?..
- Тимофей Данилыч Яшин. Но чаще просто Данилыч… Мир, когда я уезжала и первый раз разревелась, он сказал: "Ты не стесняйся, в твоих слезах - облегчение. Чтобы меньше скучать, сочини про нас песню, ты ведь можешь… Про севастопольских ребят и про наш город…" Я размазывала слезы и кивала. И казалось, что в самом деле смогу… Город мы с ребятами исходили вдоль и поперек - и улицы, и причалы, и батареи… И всех мальчишек и девчонок я помню до сих пор…
Мир вспомнил, как они с Маком путешествовали по компьютерному Севастополю. Иногда чудилось, что по настоящему…
- Зой, а почему ты никому не рассказывала?
Она пожала плечами. Мир понял: стеснялась. Здесь ее привыкли видеть не такой. И догадался:
- Теперь написала песню, да?
Она покивала и, казалось, даже всхлипнула.
- Я несколько раз пыталась, но все было не то… Не посылать же им всякую попсу… А недавно оттуда позвонили ребята, сказали, что Данилыч умер. От инфаркта…
- Господи… - вырвалось у Мира.
И он подумал, что Зою теперь всегда будет грызть совесть: не успела. А еще подумал про Чука, про Константина Петровича и даже про Лухманова…
- Мирка, я все-таки написала песню. Хоть поздно, но все равно…
Он мельком отметил, что Зоя сказала "Мирка". Так его называли немногие: Мак, мама да иногда (нечасто) Маша Чешуйкина. Но сказал о другом:
- Зой, покажешь?
- Я об этом и прошу… чтобы ты послушал. И помог там поправить что надо… Я боюсь, но все равно хочу…
Мир нашел подходящие слова:
- Не бойся. Ты пой, будто перед теми ребятами. И перед Данилычем.
"И этим загладишь вину", - подумал он.
- Перед ними я тоже боялась бы, - прошептала она.
- Нет. Это лишь первые секунды. А потом - все нормально… Пойдем в каптерку…
Каптеркой называлась небольшая комната, где хранились казенные инструменты, запасные стулья и всякий реквизит для концертов. Мир выволок из угла некрашеный табурет, поставил перед Зоей, а сам спиной вперед прыгнул на подоконник. Прислонился к решетке.
- Зой, давай…
Она села и кивнула:
- Да, сейчас… Если это плохо, ты скажи честно…
- Скажу честно… Только я не думаю, что это плохо. Ты не бойся.
Она кивнула опять.
- Это как бы песня от имени старого человека, который смотрит на нынешних ребят и вспоминает свое детство.
Ясно, что она думала о Данилыче.
- Давай, - велел Мир.
Зоя кашлянула, словно сглатывая слезинку, и запела.
Голос был будто не ее, не Зойкин, а словно у Матвейки, когда они вдвоем с Миром пели об островах и ветре, только яснее и крепче.
Кажется, я сделался моложе
И спешу на берег вместе с вами,
Мальчики с коричневою кожей,
С белыми от солнца головами.Будто бы я с вами одинаков,
В тонком теле нет ни грамма веса.
Мчимся мы среди пунцовых маков
По камням и солнцу Херсонеса…
Она замолчала, нерешительно, как-то просяще глянула на Мира. Он молча показал ей большой палец. Она сказала:
- Теперь припев. Он какой-то скомканный получился. Ну вот.
А у скал на каменные груды
Море плещет синеву и ласку.
Мальчики, храните это чудо -
Вам судьбой подаренную сказку.
- Дальше! - сурово потребовал Мир, потому что вдруг царапнуло в горле.
- Вот…
Встрепанный котенок ловит храбро
Клочья разлетающейся пены.
Мальчики охотятся на крабов,
Забегая в воду по колено.А вдали белеют равелины -
Крепости, горячие от зноя.
Будет день безоблачный и длинный
С ясной беззаботной тишиною.Только камни в тишину не верят:
Прячется в них сжатая тревога.
Мальчики, храните этот берег:
За него заплачено так много.
Она опять глянула вопросительно, и Мир снова сказал:
- Дальше, Зоя…
Она кивнула.
Здесь в легендах краткость телеграфа,
Потому что лишних слов не надо.
Рыжие осколки древних амфор
Смешаны с осколками снарядов.Солнца луч на херсонесском храме,
На ресницах - радуги от влаги.
Ветер над стальными крейсерами
Вытянул Андреевские флаги.В погребах спрессован старый порох,
Пусть он никогда не пригодится.
Мальчики, храните белый город,
Помните, что вы его частица.
Она прижала струны, кашлянула опять, помолчала, тихонько спросила:
- Ну что?
- Подожди… дай прийти в себя… Зойка, тебя должны наградить медалью "За оборону Севастополя". Потому что эта песня тоже его оборона. Как в давние времена…
- Мир, ты это по правде?
Он спрыгнул с подоконника, встал почти что навытяжку.
- Клянусь!.. Зой, ты поскорее пошли эту песню туда, тем ребятам…
- Да… - прошептала она. - Только жаль, что Данилыч не услышит.
- Как знать, - серьезно сказал Мир, обращая эту серьезность Зое и себе. - Может, люди, которые уходят от нас, все слышат… в дальних пространствах…
- Мирка, ты в это веришь?
- Да… И вот еще что. Ты должна спеть эту песню во дворце. Я там буду рассказывать про капитана Лухманова, про его кораблик и про Севастополь тоже. А ты…
- Ты с ума сошел, да?
- Никто никуда не сошел! Ты просто обязана!
- Я же никогда не пела на сцене! У меня голоса никакого!
- Ох уж "никакого"! Не упирайся! Ты просто не имеешь права отказываться!
- Мир, знаешь что? Спой лучше ты! Я дам флешку, ты выучишь в два счета. И музыку приведешь в порядок… А я… нет, я правда помру…
Кажется, она и в самом деле боялась сверх меры. А песня… ну не должна же она пропадать!
- Ладно, давай флешку… - И помотал головой.
Мелодия песни была совсем простая, но не похожая ни на какие другие. И засела в голове накрепко.
…Встреча юных любителей истории прошла, как говорится, на должном уровне. В малом зале дворца - с круглым столом и рядами мягких стульев у стен - собрались человек семьдесят. Те, кто знал Мирослава Рощина и любил его слушать. Ребята пришли разные - от второклассников до рослых парней и девиц. Мак привел с десяток "торпедоносцев". Появились и завсегдатаи клуба: те свое не упустят, если ожидается что-то интересное про город. И даже возникли несколько учителей - знакомых и незнакомых. Был и Брагич с неизменным Эльфом.
Разговор начал руководитель клуба "Резонансы" Евгений Иваныч Долгий, по прозвищу Длинный Джон (или Лонг Джон). Он был не только шеф гитаристов, но и участник множества дел в разных школьных клубах: конферансье в концертах, ведущий всяких конкурсов и турниров, сценарист утренников и вечеров. Он был славный парень, хотя с виду нескладный - высокий и тощий, с блестящими залысинами и в большущих очках-иллюминаторах. Он всегда кипел энергией и не боялся начальства. С Мирославом его связывало давнее знакомство: Лонг Джон не раз устраивал Миру выступления - и "гитарные", и "корабельные". Впрочем, на этот раз у него не было особых хлопот. Он только сказал:
- Привет, почтеннейшая публика! И отдельный привет педагогической общественности! Я с разбега передаю слово Мирославу Рощину, с которым если не все из вас, то многие хорошо знакомы. Сегодня, он выступит с лекцией "Паруса капитана Лухманова". Не пугайтесь термина "лекция": скучно не будет. На вас повеют океанские пассаты… Мир, давай…
С шорохом приспустились шторы. Мир включил проектор. Возник на экране портрет хмурого человека в морской фуражке - тот же, что в комнате Дядюшки Лира, только громадный.
- Это морской капитан Лухманов… Он никогда не был в нашем городе, но всякими линиями жизни и загадками с нашим городом связан. Здесь почти полтора века назад жила его мама, Надежда Александровна Лухманова, она была писательница, известная в те времена. Здесь жили родственники капитана из семьи купцов Холмогоровых. Их большущий красный дом до сих пор украшает Заречный район, хотя и обветшал. А еще в наш город какими-то путями попала модель кораблика, знаменитого "дедушки русского флота", ботика Петра Первого… Смотрите…
В свете проектора, на высокой подставке, возник кораблик и отбросил на ярко-белый экран большую тень парусов и такелажа.
Мир слегка торжественно произнес:
- Теперь точно доказано, что кораблик этот сделал знаменитый русский капитан Дмитрий Афанасьевич Лухманов…
Мир помолчал несколько секунд и сказал слегка ожесточенно:
- Конечно, многие скажут: "Ну подумаешь, какой-то капитан. Подумаешь, какой-то кораблик. Нам это по́ фигу…" Но есть люди, которым не по фигу. Про них даже песенка написана - из старого радиоспектакля "Паруса Александра Грина". Вот…
Мир дернул струны и нервно, почти сердито пропел:
Есть в мастерах корабельных моделей
Чувство такое - не-береговое…
Звонкость поэта в строительном деле,
Ветер Атлантики над головою.Над запыленной истоптанной сушей
Реет он, вечно зовет он куда-то,
А в корпусах корабельных игрушек
Бьются сердца океанских фрегатов.
Песню встретили с пониманием. Похлопали. Но не сильно - почти сразу примолкли с новым ожиданием. Это и понятно: песенка была случайная, Мир выудил ее из эфира неделю назад и решил, что пригодится. А главная песня была впереди. Мир осторожно подводил к ней разговор.
Он рассказывал о жизни капитана, о его плаваниях, о барке "Товарищ", о клипере "Великая княжна Мария Николаевна". А от клипера перешел к Севастополю, из которого однажды приехал в наш город мальчик Валька Федорчук. И о том, как возник "Тайный экипаж корабельщиков", будто перекинулась цепь между двумя городами. И наконец:
- Зоя Вертицкая из нашего клуба этим летом была в Севастополе. И написала песню о севастопольских мальчиках. Наши города и наши ребята во многом похожи, только севастопольцам больше повезло: у них море вплотную, а мы связаны с ним ниточками рек. Но все равно связаны… - Глянул на Мака с его одноклассниками и не удержался: - Недаром у нас тоже есть "торпедоносцы", как в фильме про матроса Ивана Никулина… Сейчас спою, Зоя разрешила… Вертицкая, не вздумай убегать! Ребята, подержите ее там, в дверях!
Возникла короткая суета, и все стихло. И Мирослав запел:
Кажется, я сделался моложе
И спешу на берег вместе с вами…
Он был уверен, что песня понравится. Но не ждал такого шумного успеха. Аплодировали, наверно, минут пять. Мир наконец поднял руку:
- Ребята, это ведь не я написал! Это Зоя Вертицкая!.. Зоя, иди сюда! Ребята, приведите ее!
"Торпедоносцы" и гитаристы "Резонансов" с удовольствием привели. Она встала рядом с Миром - тощая, нескладная, с виноватыми блестящими глазками и розовым лицом. Шепотом сказала:
- Зачем это?.. Мир, я тебе припомню…
- Терпи! - хмыкнул он. - Слава всегда мучительна.
- Вот выйдем на улицу, я тебе покажу мучительность…
Но выйти на улицу вместе с толпой Миру не удалось. Длинный Джон как-то скомканно попросил:
- Мирослав, задержись на минуту: есть дело.
- Мы подождем! - обещал верный Мак.
- Не надо. Идите к нам домой, сварите щи из пакета. Я голодный, как целый оркестр духовых инструментов.
Мак и Маша послушались. А Мир с Джоном задержались в уголке, за высокими стоячими цветами, рядом с гардеробом.
Лонг Джон подышал на снятые очки, протер их подолом вельветовой блузы.
- Мир, я вот что хочу попросить… Песня высший класс, только надо вам с Зоей постараться сделать обработку… И потом… я хочу, чтобы в августе ты выступил с этой песней на городском конкурсе "Голоса нашего города". Успех гарантирован.
- Н-ну ладно. Только, Евгений Иваныч… Может случиться, что в августе меня не будет. Если повезет с конкурсом на "Диану". Говорят, есть шансы…
- Мир… - выговорил Длинный Джон и стал старательно надевать очки. - Мне кажется, пусть лучше скажу тебе это я. Заранее. Чтобы не было как мешком по голове… Был я недавно в Комитете по молодежным делам, обсуждались всякие летние проекты. Ну и этот, парусный, тоже… И там сказали…
Дома пахло наваристыми щами. Видимо, искусные повара Матвей и Марья в стандартное содержимое пакета бухнули немало дополнительных припасов и специй.
- Какие ароматы! - выговорил Мир.
Сбросил ботинки и куртку и быстро ушел в комнату.
Маша ничего не заметила. Но чуткий Мак шагнул следом и спросил с порога:
- Мир, что случилось?
Брат сидел на диване, прислонившись затылком к спинке. Он не стал говорить: "Ничего не случилось. Отвяжись". Сказал сразу:
- Зарубили плавание, гады!..
Прощание с парусами
Вот что рассказал Мирославу Рощину Евгений Иваныч Долгий, по прозвищу Длинный Джон:
- Такая ситуация. Есть в городе некая дама, Капитолина Марковна Густорожская. У нее есть чадо, твой ровесник. Мадам Густорожская, видимо, решила, что сыночку плавание под парусами будет полезнее, чем Мирославу Рощину. У сыночка особых заслуг нет, но есть мама, у которой масса всяких связей, а денег куры не клюют. Ну и вот…
Лонг Джон говорил сердито и смотрел в сторону, словно был в чем-то виноват.
- Я решил предупредить тебя…
- Ясно, - сказал Мир, чувствуя непонятное спокойствие.
- Не думай, что я это выслушал молча. Я сказал председателю Комитета все, что думаю про их лавочку, и пошел по всяким начальникам. Они все сочувствовали и разводили руками. Было, мол, повторное рассмотрение документов. Данные медкомиссии такие, что в моряки Мирослав Рощин не годится. У него проблемы со слухом…
- У меня проблемы со слухом? - горько сказал музыкант Рощин.
- Ага… А еще - искривление позвоночника… Я сказал там, что у них искривление совести. И узнал, что меня могут попереть из руководителей "Резонансов".
- Не надо! - по-настоящему испугался Мир.
- Наплевать! Пойду играть в ресторан "Конный двор". Хуже другое…
- Что еще хуже-то? - понуро сказал Мир.
- То, что в твоем деле, видимо, ничего не поправить. Можно, конечно, поднять большой шум, но с медиками не поспоришь. А когда медики и чиновники вместе, их вообще не сокрушить…
- Не хочу я никого сокрушать. Пусть они провалятся, - отозвался Мир, по-прежнему удивляясь своему спокойствию. - По правде говоря, мне казалось, будто что-то такое должно случиться… Как-то слишком уж гладко все шло до сих пор…
Ему и правда иногда так казалось, но он суеверно прогонял такие мысли. Потому что ведь и в самом деле все шло гладко. Даже мама по ночам тихонько молилась о его успехе.
"Скотина!" - вдруг сказал Мир себе с тоскливой злостью. Потому что впервые ощутил себя на месте мамы - с ее слезами и страхом. И показалось на миг, что рядом возникла великанская груда очень белых парусов. И стала стремительно сжиматься, убегать за лиловый горизонт. Превратилась в белое пятнышко и пропала совсем.
- Спасибо, Джон… Ой, Евгений Иваныч…
Тот коротко посмеялся.
- Держись, Мир…
И он стал "держаться". Правда, когда двигался домой (пешком!), в горле вдруг встал ершистый комок, а в глазах шевельнулись скользкие капли. Но Мир комок проглотил, а капли стряхнул перчаткой.
"Может, это судьба, - думал он. - С ней опасно спорить… Папа тогда торопился, решил попасть на Север скорее и сменил билет, полетел на три дня раньше. И вот… Наверно, не надо переть напролом и стараться обмануть предназначенные события… Вот Ефремов, например, поступил правильно…"
Мир вспомнил, как молодой штурман Иван Ефремов спросил своего давнего друга, капитана Лухманова: "Дмитрий Афанасьевич, что же мне делать? Оставаться моряком или двинуть в науку?" Потому что очень привлекала Ивана палеонтология - наука об ископаемых ящерах, живших миллионы лет назад. Она как бы соединяла громадные времена.
"А ты послушай себя, Ваня. Куда больше тянет?"
"Если бы знать… Туда и туда…"
"Тогда иди в науку… Моряков много, а в недрах земли, может, откопаешь что-то еще не открытое… А заодно и новые темы для своих книжек…"