- Так оно и есть, - согласился Дядюшка Лир. - А в летнюю пору мы убегали вниз, чтобы искупаться и позагорать на песке за пассажирской пристанью… Сейчас там все разломано, сюда тянут от центра набережную и хотят строить музейный комплекс. Но память о прежних временах крепко впиталась в эти берега. Все не сотрешь… А когда мы поднимались от воды на это место, в переулок, то обязательно смотрели на край стены. Во-он туда. На якорное кольцо. Это и есть наша эмблема, наша "Фита"…
Старик махнул вверх вязаной перчаткой.
- Вы приглядитесь…
Они пригляделись. На фоне бурых кирпичей чернело колечко с перекладинкой. Отсюда оно казалось крохотным, а на самом деле было, наверное, размером с чайное блюдце. Похоже, что его надели там на железный штырь.
- Звено от якорной цепи, - сказал Мир.
- Именно! Именно…
- Здесь в самом деле здо́рово, - признал Мак. - Будто на окраине морского порта…
- Может, как в Севастополе, - подтвердила Маша.
- Ага, почуяли! - обрадовался Дядюшка Лир.
- Просто мы раньше здесь не бывали, - объяснил Мир. - То есть бывали изредка, но не обращали внимания. Казалось, будто не на что смотреть… Потому что не знали…
- А откуда взялось кольцо? - спросил Мак.
- Внизу, у самой воды, стоит старинный дом, - приключенческим шепотом поведал Дядюшка Лир. - В нем в позапрошлом веке располагалась контора пароходства. А на задворках дома лежали морские корабельные якоря с обрывками цепей. Самый большой якорь - метра четыре длиной…
- Откуда они? - удивился Мак.
- Кто знает. Может, они с морских фрегатов, и привезли их сюда Северным путем, из Архангельска, после войны с Англией и Францией, которая была в нахимовские времена. Пристанские инженеры говорят, что эти якоря использовались при лесосплаве, когда нужно было тормозить караваны плотов… Рядом с обрывками цепей валялись отдельные звенья… Летом сорок шестого года мы прибрали одно такое колечко, чтобы превратить его в наш талисман…
- А как на стену-то прибили? - нетерпеливо спросил Мак.
- Целая история была. Недалеко отсюда, на чужом дворе, присмотрели у двухэтажного дома приставную лестницу и ночью доставили сюда. Жил в том дворе большущий кудлатый пес, мы его боялись, но он оказался добродушным существом. Преданно сопровождал нас, когда тащили лестницу туда и обратно. Вадик Саранцев предлагал бросить лестницу на полпути. Мол, жильцы сочтут это делом рук неизвестных злоумышленников. Но остальные не согласились: собаке могло попасть от хозяев за плохую караульную службу. Притащили двухэтажное сооружение снова к дому… А колечко здесь и прибили. То есть вколотили между кирпичами железный костыль и повесили кольцо, как орден…
- С тех пор так и висит? - удивилась Маша.
- Так и висит. Шесть с лишним десятков лет. А что ему сделается? Никто про него и не знает. Лишь старые тэковцы вспомнят иногда… те, кто еще остался…
- Теперь и мы будем знать, - сказал Мак, чтобы Дядюшка Лир не загрустил.
- А где те якоря? - спросил Мир. - Тоже на прежнем месте?
- Тоже, - кивнул Дядюшка Мир. - Позади старого дома. А в самом доме сейчас уже не пароходство, а Служба по наблюдению за акваторией порта и Управление подводными работами. Поднимают старые суда… Там хорошие люди работают, я с ними знаком. Они на втором этаже организовали небольшой музей, называется "Царская пристань"…
- Почему "Царская"? - разом удивились Мак и Маша.
- Ну как - почему?! Известно же, что когда отрекшегося Николая Второго с семьей перевозили из Тобольска в Екатеринбург, пароход останавливался здесь. Чтобы пересадить арестантов на поезд. Здесь начиналась ветка, ведущая на городской вокзал… Говорят, пока не подогнали вагон, царевич купался за пристанью, как раз там, где в сороковых годах купались мы…
Судьба мальчика Алеши Романова была известна всем. Помолчали. Мак недовольно спросил:
- А почему никто не знает про этот музей?
- Ну почему же никто? Кое-кто знает, на экскурсии приходят. Недавно была телепередача. Да музей-то маленький, и в нем больше не про пароходство, а про историю царской семьи. К тому же это учреждение не городское, а ведомственное. Можно сказать, полулюбительское.
- А сейчас оно открыто? - спросила Маша.
- Думаю, что да… Можно зайти, если хотите.
Маша и Мак дружно сказали, что "да". Мир подавил в себе сомнение и тоже кивнул.
Потом, после музея, когда Константин Петрович развозил ребят по домам, Мир не выдержал и сказал ему про неудачу с "Дианой". Дядюшка Лир охнул и даже вильнул рулем.
- Ты почему раньше-то молчал?
- А какая разница: раньше или потом?
- Н-ну… в общем-то да… Хотя говорят, что, чем раньше поделишься горестями, тем легче на душе.
- Да у меня с душой все в порядке… - вздохнул Мир.
И это была почти правда. Потому что, несмотря на все тревоги и огорчения, в душе пушистым клубком сидела память: "Огоньку в больнице стало легче…"
Решение
Мак не поехал домой. Он отправился к Маше: они решили продолжить свой роман про велосипед и верблюда. (Бедному папе Чешуйкину придется вечером опять везти Матвея домой.)
- Графоман! - с удовольствием сказал Мир.
- Ох, а сам-то!..
Мак знал, что, оказавшись дома, брат сразу потянется к своей тетради.
Мир стал писать.
"Музей интересный и уютный такой. Там есть модели пароходов, старые карты речных путей, корабельные фонари, спасательные круги, портреты судовладельцев… Но главная часть музея посвящена царской семье, а я не люблю Николая Второго. Не понимаю: почему его объявили святым. За что? После Кровавого воскресенья, после Цусимы и Ленского расстрела…
А еще я не могу простить ему казнь лейтенанта Шмидта.
Это царь настоял на смертном приговоре. Шмидт не поднимал восстания на "Очакове", он взял на себя командование крейсером, чтобы спасти от гибели матросов. Прикрыл их собой.
Я много читал про лейтенанта Шмидта, и просто кулаки сжимаются от несправедливости.
Мне жаль царскую семью, а самого царя… ну не знаю. Хотя потом он погиб так же, как Шмидт.
Опять все завязывается на Севастополе. Ведь Шмидт служил в этом городе, жил там вместе с сыном, и Лухманов тоже часто бывал там. Может быть, они встречались? Вот было бы интересно узнать.
А еще интересно: не встречался ли Шмидт с Александром Грином? Грин сидел в севастопольской тюрьме за подпольную деятельность в 1905 году, когда Шмидт повел жителей города освобождать заключенных. Толпу тогда расстреляли, но заключенных все же скоро выпустили.
А может быть, капитан Лухманов и писатель были знакомы?
А еще они могли познакомиться не только в Севастополе, но и в 1926 году, в Ленинграде, когда барк "Товарищ" собирался в дальнее плавание. Грину предложили пойти в рейс корреспондентом, но он почему-то отказался. Лухманов ничего про это не писал, но писал Паустовский. Он рассказал, как встречался с Грином на "Товарище" перед отплытием барка.
Все одно к одному… На подаренной Шателену книге стоит дата: "23 августа 1903 года". Это день рождения Грина. Конечно, здесь просто совпадение. Но когда такие факты в голове связываются в один узел, получается что-то вроде квантового сцепления.
О таких сцеплениях я думаю все чаще…"
Так он писал, а за окнами густели сумерки, проколотые одиноким фонарем. Засигналил мобильник ("Севастопольский вальс"). Звонил Мак:
- Мир, а мама еще не пришла?
- Еще не пришла. Небось всякие собрания о весенних рекламах…
- Я ей звоню, звоню - и никакого ответа.
- Наверняка разрядился телефон: у мамы это дело обычное, - ровным голосом объяснил Мир, но царапнуло беспокойство. - А зачем тебе мама?
- Я хотел попросить разрешения, чтобы остаться ночевать у Чешуйкиных. Мы будем допоздна сочинять "Трое на велосипеде"…
- Вот Машкина мама покажет вам "допоздна"!..
- Не-е, она согласна! Завтра же выходная суббота!
- Ладно, оставайся, - разрешил Мир. - Маме я скажу. А когда она придет, я тебе позвоню…
- Ты хороший брат, хотя временами немного вредный.
- Ну-ка, без критики… - И Мир нажал "отбой".
"А в самом деле, куда девалась мама?"
Если она задерживалась, то обязательно звонила. А что сегодня?
Мир набрал мамин номер. "Телефон абонента выключен или находится вне зоны связи…"
Но, если он "вне зоны", она могла позвонить с другого телефона. Попросить у знакомых или набрать номер на служебном аппарате.
А может, телефон разрядился, когда она поехала по объектам, где надо устанавливать рекламу?
Нет, конечно же не было никаких причин для паники. Но для беспокойства - были.
Чтобы это беспокойство заглушить, Мир опять наклонился над тетрадью. Каллиграфический почерк всегда восстанавливает равновесие души. Равновесие не успело восстановиться: снова засигналил телефон. "Ну наконец-то! Вспомнила о заброшенных детях!"
Но это была не мама. Звонил Дядюшка Лир.
- Мирослав… Есть важное дело.
Этого еще не хватало! От "важных дел" Мир не ждал нынче ничего хорошего.
- Константин Петрович, что случилось?
- Да ты не пугайся, Мир, все в порядке. Только… мы можем поговорить, чтобы никто не слушал? Такой вот… необычный вопрос…
- Можем, - сумрачно отозвался Мир. - Мак у Чешуйкиных, мама где-то пропала на работе и не отзывается…
- Мир, мама никуда не денется, - утешил Дядюшка Лир (и правда, стало спокойнее). - А дело вот в чем. Недавно я снова поговорил с Чуком. Рассказал ему о "Диане"…
- Да? А он что? - с непонятным опасением спросил Мир.
- Он вот что… Предлагает взять тебя в плавание на "Фите" по некоторым портам Черного моря. Это тренировочный рейс перед осенними гонками для молодых яхтсменов.
Была короткая вспышка радости и сразу горькое понимание, что ничего не выйдет.
- Константин Петрович! Где у нас деньги на билеты до Севастополя и обратно?
- Законный вопрос. Мы это обсудили с Чуком. У них при Союзе яхтсменов есть фонд помощи молодым спортсменам. Чук берется утрясти финансовые вопросы через этот фонд. Там люди понятливые…
Ну вот она, справедливость! Жизнь сыграла злую шутку с Миром, но события выпрямили ход. Теперь снова все пойдет, как ожидалось. Будут и синие волны, и ветер, и паруса, и незнакомые берега. Ну пусть не в тех масштабах, как обещала "Диана", пусть не океан, а Черное море, но это же ничуть не хуже! И будет Севастополь…
И Мак’Вейк от души порадуется за брата, хотя, может быть, и проклюнется в его радости капелька зависти.
И мама порадуется, хотя прежнее беспокойство вернется к ней. Ну что поделать, не станешь ведь всю жизнь сидеть рядом с мамой и младшим братом. Мир привезет им из плавания кучу морских сувениров и удивительных историй. Только не станет ли сейчас мамино беспокойство сильнее прежнего от мысли, что кто-то играет Миркиной судьбой, как бильярдными шарами, - то туда, то обратно, то так, то иначе?..
И Мир, вместо того, чтобы возликовать от души, осторожно сказал:
- Константин Петрович… как-то это совсем неожиданно. Можно, я подумаю до утра?
Тот не стал ни обижаться, ни уговаривать. Вздохнул понимающе:
- Подумай, голубчик…
И Мир как бы увидел на миг печальное, в тяжелых складках лицо старого актера.
И стал думать.
Теперь уже не казалось, что все будет хорошо. Получалось, что кто-то подталкивает его отказаться от прежних решений. Он же сам недавно писал в этой тетради: "А еще я теперь окончательно понимаю: было бы нечестно отправляться в плавание одному, без Мака. Его бы, конечно, со мной не пустили, а бросать его одного - это предательство".
"Значит, вчера - предательство, а сегодня - радость? Скотина ты, Мирослав Рощин! И к тому же ты, кажется, испытываешь судьбу. Кто-то снова толкает тебя на соблазнительный путь и заставляет забыть о других… Мама, конечно, обрадуется. Только с царапиной в душе… И кстати, где она?"
И это беспокойство снова отодвинуло, заслонило все остальные.
В самом деле, что случилось? Не появляется, не звонит. А уже десятый час. Черные окна…
Опять позвонил Мак:
- Мама не пришла?
Мир скрутил в себе раздражение:
- Я же сказал: когда придет - позвоню…
- Мир, как ты думаешь, где она может быть?
Мир придумал спасительное объяснение:
- Может быть, ее позвали на концерт в филармонию. А оттуда звонить нельзя… Или заседает в своем офисе…
- Машин папа предлагает нам съездить в этот офис, узнать: там она или нет…
- Ага. И в филармонию заодно… Мак, да не паникуй ты! Скоро придет…
И он стал ждать, отвалившись к спинке стула. Светила лампа. Тикали на шкафу квадратные часы. Мир запретил себе смотреть на них, чтобы не видеть, как много прошло времени. Потом все же посмотрел.
Была половина десятого.
"А Мак изводится не меньше меня, - подумал Мир. - А может быть, и меньше: он там не один. Хотя нет, не меньше, только делает вид, что не тревожится…"
Мир посмотрел на тетрадь с каллиграфическими строчками и вдруг шепотом сказал:
- Даю честное слово, что не пойду ни в какое плавание и даже не стану думать об этом, если с мамой все в порядке и если она благополучно вернется домой. Обещаю это себе и… всем мировым пространствам… - И после этого опять взглянул на часы.
Было там без четверти десять.
"Бедный Мак!" - подумал Мир.
И тогда появилась мама.
Она открыла своим ключом дверь и возникла в прихожей, целая и невредимая.
С великим облегчением, но и с немалой обидой Мир сказал:
- Это тест на душевную прочность своих детей, да? Исчезнуть неизвестно куда без предупреждения, без всякого звонка и сигнала…
Мама перестала разматывать шарф.
- Мирка, почему без сигнала? Разве тебе не позвонила Эльвира Степановна?
- Ни Степановна и ни другие Эльвиры не звонили, - сообщил Мир довольно хамским тоном, чтобы не зареветь. - Что случилось?
- Господи… Я зашла в магазин, там у меня украли телефон. Эльвира Степановна была со мной. Я попросила ее позвонить нам домой и сообщить, что задержусь. А сама отправилась в ближнее отделение полиции, чтобы написать заявление. А там началось: требование подождать, протокол, вопросы всякие. Снова велели подождать. Стали приводить с улицы подозреваемых, в том числе и совсем мальчишек, требовать у них признания. Я говорю: "Оставьте детей в покое. Вы ищете не там, где надо, а там, где ближе". - "А вы, гражданка, воздержитесь от негативных реплик, если хотите, чтобы вам помогли". Я смотрю: времени уже девять, сказала, что помощи больше не хочу, только пусть разрешат позвонить со служебного телефона домой. Разрешили, но у вас было долго занято…
"Это, наверно, когда Мак звонил", - понял Мир.
- Решила ехать домой на такси. Но на улице хватилась - деньги из сумки украли вместе с телефоном. Чуть не заревела от досады, пришлось идти пешком… Мирка, а где Матвейка?
- Ох!.. - Мир схватил телефон. - Мак! Мама пришла!.. Да ничего не случилось! То есть у нее украли телефон, и она застряла в полиции. Попросила позвонить нам домой Эльвиру Степановну, а эта ду… душевная женщина, видимо, забыла… Мак, войди в режим полного спокойствия, и сочиняйте там с Марьей своего "Космического жирафа". Привет соавторше! Надеюсь, тебя покормили? Ну и хорошо…
Он отключился и объяснил маме, что ее младший сын проведет ночь у Маши Чешуйкиной, "где они сливаются в экстазе литературного творчества".
- Давай я тебе приготовлю омлет. Не ужинала небось…
О предложении капитана Чука он решил ничего не говорить. Ни маме, ни Маку. Чтобы не было лишних рассуждений и разговоров. Зато, укрывшись в туалете (для звукоизоляции), он позвонил Дядюшке Лиру:
- Константин Петрович, извините, что поздно. Это я, чтобы сразу уж поставить точку… Константин Петрович, я решил, что никуда не поеду… Потому что все так складывается… Понимаете, получится, будто дразню судьбу. Она говорит: "Не надо", а я должен гнуть палку в другую сторону… Так можно и сломать… Ну да, я верю в приметы, куда деваться… Я совершенно точно решил и дал себе такое слово, что нарушить нельзя… Константин Петрович, спасибо вам. И передайте спасибо Валентину Максимовичу… Спокойной ночи.
Ночью Миру приснился отец. Это случалось редко, а нынче отец будто решил поддержать Мирослава. Они сидели на берегу заросшего пруда, пахло камышами, а папа дергал струны гитары (той самой).
Мир спросил:
"Как ты думаешь, я правильно решил насчет плавания? Или получается, что струсил?"
"Ничуть не струсил, - сказал отец. (Он был рядом, а говорил словно издалека.) - Ты ведь боишься не за себя, а за других… А правильно или нет, сказать трудно. Тут решения могут быть всякие. По крайней мере, твое - одно из верных".
Предстартовые хлопоты
Идея весенней регаты все больше занимала юных тэковцев. И не только Мира, Мака и Машу. Подключились еще Машин друг, Данька Заборов, Крылатый Эльф, несколько "торпедоносцев" из пятого "А" и всякие другие ребята, узнавшие о предстоящих состязаниях. Никто никого специально не звал, не уговаривал, но все равно в списке, составленном Маком, набралось около тридцати человек. В том числе Игорь Густорожский и Александра Деревянко, по имени Шурик. Они теперь все чаще "выходили на контакт" с Миром и его друзьями и знали о тэковских делах.
- Пусть нас обвинят в этом… в ин-фан-ти-лизме, но мы должны поддерживать традиции города. Это так же важно, как беречь тополя, - заявила Шурик. И в подтверждение своих слов попросила включить в список двоюродную сестру Маринку. - Она еще дошкольница, но деловая и любит книжки про корабли…
Маринку включили. Жалко, что ли?
Решили провести состязания, когда в переулке Капитана Лухманова вместо стаявшего снега во всю ширину и длину разольется лужа.
- Это бывает в день весеннего равноденствия, каждый год, - объяснил Дядюшка Лир. - Должен признаться, что я в это время обязательно захожу в переулок и пускаю в лужу кораблик. В память о наших давних играх… Не выдавайте меня…
Обещали "не выдавать".
Оказалось, что подготовка к регате требует немало хлопот. Надо было написать на длинной бумажной ленте лозунг "Да здравствует Лухмановская регата!" и прибить его к монастырской стене в день старта. Нужно было позаботиться о призах и дипломах. Решили, что дипломы должен получить каждый участник, независимо от побед и поражений.
В давние времена, когда регату устраивали тэковцы первого поколения, дипломы рисовали цветными карандашами на тетрадных листках. Не так уж много их требовалось. "А сейчас иные технологии", - сказала Шурик. Она приготовила образец. Изобразила на альбомном листе лихого капитана с трубкой, с перевязанным глазом, в ботфортах и с пистолетами за широким ремнем. На фоне сизых облаков и раздутых парусов была и надпись - витиеватыми старинными буквами (конечно, ее начертал Мир):
ТАЙНЫЙ ЭКИПАЖ КОРАБЕЛЬЩИКОВ
УЧАСТНИКУ ВЕСЕННЕЙ РЕГАТЫ
ИМЕНИ КАПИТАНА ЛУХМАНОВА
А пониже пустой линейки, где полагалось вписать имя, еще одна строчка:
ДА ЗДРАВСТВУЮТ ВЕТЕР И ПАРУСА!
- А еще можно сделать подпись, - разгорелся новой идеей Мак. - "Капитан Д. Лухманов". Скопировать с книжки.
Посоветовались с Дядюшкой Лиром. Тот сказал, что мысль неплохая.