- Я уверена, что в любом случае ваш наследник знает участников и мог бы сообщить их имена.
- В своей отцовско-воспитательской программе, - солидно заявил Андрей Ренатович, - я особый пункт уделил тому, как порочно для юной души доносительство.
- Вы неправильно рассматриваете воспитание юных душ, - заявила Елена Викторовна. - Здесь не доносительство, а борьба с хулиганством. Непонятно, какой морали вы учите своих воспитанников.
- Я учу их литературе и русскому языку. В эти знания включены все понятия человеческой морали, культуры, этики и эстетики. Данные предметы чиновники от просвещения пытаются сейчас в школах искоренить, но пока не совсем успешно. Потому что нельзя полностью искоренить человеческую речь и книги…
- Андрей Ренатович… - опасливо сказала Клавдия Максимовна. - Ну право же…
- Странно, что вы претендуете на роль защитника именно русской речи, - не сдержала досаду "младшая" завуч.
- Елена Викторовна! - тормознул ее директор. - Вы перегибаете палку!
- А что я сказала, Лев Сергеевич?
Брагич поправил на утином носу очки, сделал вдох и разъяснил:
- Вы, любезная Елена Викторовна, уже не первый раз деликатно намекаете, что человеку с моей фамилией не следует рассуждать о любви к русскому языку. Во мне в самом деле коктейль из башкирской, еврейской, татарской, литовской и цыганской крови. Русской - четвертушка, не больше. Ну так что? Пушкин был на четверть арап, Лермонтов - потомок шведских дворян. Фонвизин - немец, Паустовский - украинец, поляк и турок по линии своих дедов и бабок… Следует ли им отказать в праве числиться в списках великой русской литературы?
- Но вы не Пушкин! - выпалила Елена Викторовна. - И даже не этот… не Паустовский…
- Единственное ваше суждение, с которым я не стану спорить, - учтиво склонил голову Брагич.
- Товарищи… коллеги, прошу вас!.. - заспешила Клавдия Максимовна. - У педсовета еще много вопросов… А вы, Андрей Ренатович, все-таки поговорите с классом. Боюсь, что в этой истории не обошлось без участия пятого "А".
Брагич опять наклонил голову:
- Непременно поговорю…
И он поговорил. Вернее, даже наорал на своих питомцев:
- Бестолочи! Безголовые авантюристы! Как вы могли позволить себе такое?! Стыд!
- А кто докажет, что это мы? - заявил Стасик Ерёмин.
- Может, и вовсе не мы, - поддержал его Васёк Тимошин.
- Андрей Ренатович, там все правильно написано, - подала голос с задней парты староста класса и отличница Зиночка Горохова.
- Правильно?! - взревел Брагич. - Там написано "жрёти" вместо "жрёте" и "воруйте" вместо "воруете"! И перед союзом "а" нет запятой!.. Ну, пусть я получу выговор за ваши фокусы. Но кто простит мне эту вашу безграмотность?!
- Андрей Ренатович, мы торопились…
- Мы исправим… - раздались покаянные голоса.
- Я вот вам исправлю! Если кто-то еще сунется в городской сад, голову отвинчу! И "кол" за поведение до конца года!..
Исправлять ничего не пришлось. Забор спешно побелили. Буквы, правда, проступали сквозь известку, но неразборчиво. И на ошибки никто не обратил внимания…
Это было в конце сентября. Потом - осенью и зимой - не раз проходили собрания и концерты, чтобы помочь Феде Огонькову. И похоже, что помогли.
Элька однажды доверительно сказал Даньке:
- Ну, теперь, кажется, есть большая надежда. Папа вчера говорил…
У Матвея Рощина и Маши Чешуйкиной появилась привычка - возвращаться из школы длинным путем, вдоль реки. Они по улице Хохрякова выходили к набережной и потом долго шагали по гранитным парапетам и трапам до автобусной остановки "Городской музей" на Исторической площади. А оттуда ехали обратно, к Ильинскому монастырю.
Дело не в том, что Матвею и Маше нравилась набережная. Наоборот, не очень-то она им нравилась. Нагромождение каменных и бетонных стен, разностильных лестниц, уступов, площадок казалось тяжелым и неприветливым. Вдоль мощеных плитами дорог на откосах почти не было деревьев и кустов. А торчащие в разных местах бронзовые скульптуры основателей города и знаменитых купцов выглядели на фоне одетого камнем берега маленькими, как лилипуты. А особенно Мак досадовал на большую медную модель двухмачтового парусника из экспедиции Беринга. Он не раз повторял Маше слова Мира, что Беринг к этому городу не имел никакого отношения и никогда здесь не бывал, а над рекой надо было поставить макеты торпедных катеров и парусных шхун, которые строили здесь для освоения Северного морского пути местные купцы. Маша соглашалась. Тем более что это были суждения не только Мака, но и Мирослава.
И все-таки на высоченной набережной было хорошо, потому что с нее открывались заречные дали. Над старинной Береговой улицей, новыми многоэтажными районами, Заречным парком и садами, до которых еще не добрались порубщики-инокробы, висели пухлые сизые облака. Несмотря на пасмурную расцветку, облака не казались сумрачными. В них таилось мартовское тепло, и казалось даже, что сумрак пахнет набухшими почками.
Шагали вдоль широкого парапета, укрытого сверху бетонными плитками. Маша обычно топала по верху, а Мак двигался внизу. Они шли, сцепившись мизинцами. Бывало, что Маша ойкала и покачивалась, будто боялась сорваться, тогда Мак сгибал мизинец с железной прочностью.
Иногда им было весело, а порой приходило задумчивое настроение. Однажды Маша в такой вот задумчивости долго молчала и вдруг сказала:
- Я знаю, ты на меня сердишься…
- С чего ты взяла? - изумился Мак.
- Ты сердишься, только не хочешь сказать это даже себе…
- Нет, Машка, у тебя, наверно, приступ вирусной дури!.. Ну почему я должен сердиться?
- Потому что… я предложила подарить кораблик Миру, а не тебе…
- Да кораблик все равно теперь наш общий!
- Это теперь. А тогда ты, наверно, подумал…
- Ничего я не подумал! Все правильно! Он же капитан!
- Но ты решил, что дело не в капитанстве, а…
- А в чем? - безжалостно спросил Мак.
- Сам знаешь в чем… Ты тогда сам сказал…
- Про что?
- Про влюбленность… - И она покачнулась, будто и правда хотела прыгнуть под откос.
Мак снова крепко согнул мизинец.
И понял Мак, что надо стремительно спасать положение. Не хватало еще всяких терзаний и любовных драм, как в мексиканском киносериале!
- Слушай! Ты думаешь, сейчас начнется братоубийственная война? Всякие ревности и выяснения отношений? Бред какой! Давай расставим пешки по нужным клеткам!
- Д-давай…
- У тебя к Миру обычная девчоночья влюбленность… Не дергайся! Это же понятно. И хорошо. Мир того заслуживает: он замечательный человек… А с тобой у нас такая дружба, которой все равно - мальчишки или девчонки. Она как между мушкетерами.
Маша нерешительно хихикнула:
- Девочки не бывают мушкетерами!
- Внутри себя бывают. Ты же вон как заступалась за Даньку перед Танкоградом… Только у меня к тебе просьба…
- Какая?
- Ты дружи со мной, но с Миром меня не сравнивай: мне до него далеко. У него столько талантов…
- У тебя тоже…
- У меня никаких. Я такой обыкновенный, что иногда самому тошно. Даже на гитаре не научился…
- У тебя есть замечательный талант…
- Ха!.. Какой?
Девочка Маша сказала очень серьезно:
- Ты самый лучший на свете брат…
Мак не нашел что ответить. И лишь через полминуты пробормотал:
- Обыкновенный. Не выдумывай…
- Это не я сказала, а Мир… Ой, Мак, смотри, кто шагает навстречу!
Шагали Данька и Эльф. Тоже держались за руки. И смотрели на заречный пейзаж в половинки медного бинокля.
- Они стали такие друзья! - сказала Маша.
Крылатый Эльф и Данька Заборов подружились незаметно и крепко.
Это случилось в начале весны, еще до парусных гонок.
Конечно, они знали друг друга и раньше. Встречались в школьной мастерской, где пятиклассник, по прозвищу Капитан Мак’Вейк, помогал делать из сосновой коры парусники для весенней регаты. Сидели иногда на занятиях кружка "Рыцари книги", которым руководил Элькин отец, Андрей Ренатович Ибрагимов. Но встречи были такие: "Привет…" - "Привет…". И это даже не друг дружке, а скорее как бы в пространство.
Да и что общего могло быть у совсем разных мальчишек? Один в первом классе, а другой уже в третьем. Зато первоклассник Ибрагимов был самостоятельный, рассудительный и решительный, а Данька Заборов - смирный и, можно сказать, безответный. Правда, его никто не обижал и не дразнил. Пожилая учительница Ольга Петровна сумела еще в начале учебного года объяснить "своему народу", что приставать к тем, кто боязливее и слабее, - совершенно нечестное дело. И что гораздо легче жить, когда ты не боишься одноклассников, а, наоборот, видишь в них поддержку и защиту. А если приставали большие балбесы из других классов, то неподалеку была отважная Маша Чешуйкина и ее верный друг Мак’Вейк Рощин и его старший брат Мирослав со своими друзьями.
Данька-то пришел в класс Ольги Петровны недавно, зимой, но сразу ощутил, что здесь можно никого не опасаться. Не то что в прежней школе, в поселке Микалево.
А первоклассник Эльдар Ибрагимов - тот вообще никогда никого не боялся. И не потому, что папа - учитель. Просто он сам по себе умел "отстоять свои позиции".
Завуч начальных классов Елена Викторовна жаловалась учителю русского языка и литературы:
- Андрей Ренатович, ну повлияйте вы на своего наследника! Я ему говорю: "Почему ты и твои дружки носитесь на переменах, как взбесившиеся жеребята?" А он: "Елена Викторовна, где вы видели школы, в которых дети не носились бы в паузах между уроками? Это естественная природная потребность". А потом вдобавок: "Скажите, пожалуйста, вы где-то в самом деле наблюдали взбесившихся жеребят? Такое красивое сравнение!.." И ведь не придерешься: почему, мол, грубишь педагогу? Правильная литературная речь…
- Начитанный ребенок, - соглашался папа Ибрагимов. - Что поделаешь? Некоторые деятели в министерствах сейчас утверждают, что надо прочитать около сотни книг, чтобы стать образованным человеком. А это дитя давно превысило норму…
- Вот именно! И это ваше дитя было инициатором хулиганского разграбления старых книг…
- Да почему вы решили?.. - осторожно возразил Андрей Ренатович. До сих пор он считал, что инициаторами были "торпедоносцы" из пятого "А".
- Потому что его вычислили по "слишком грамотной" фразе, которую он бросил работникам коммунального хозяйства. "Вы кто? Пожарные из книжки Брендбери сколько-то там градусов по Фарненгейту"?
- Брэдбери, Елена Викторовна. Замечательный американский писатель. К сожалению, недавно умер… А Фаренгейт - это ученый, по имени которого названа температурная шкала. Так же, как Цельсий и Реомюр…
- Ну да, ну да… Я этого писателя не читала, не столь продвинутая личность, как ваш отпрыск. Но это не дает ему права кидаться в огонь и противодействовать распоряжениям властей…
- Я обстоятельно побеседую с сыном, Елена Викторовна, - пообещал Брагич, потому что кидаться в огонь в самом деле не следовало.
Впрочем, никто и не кидался. Его еще не успели разжечь, когда на сваленную у края пустыря за стадионом книжную гору налетела ватага молчаливых, сосредоточенно сопящих "торпедоносцев". Они деловито выхватывали из груды растрепанные книжки, уносили на траву и умело связывали в пачки. Те, кто собирался поджечь, и те, кто этим командовал, подняли крик: "Кто позволил? Где педагоги? Милиция!.. То есть полиция!"
Но педагогов поблизости не оказалось, полиция не успела. Книжки были увязаны. Полсотни пачек унесли в руках, увезли на велосипедных багажниках и даже в машине "Рено", которую подогнал чей-то сознательный папа. Потом разобрали по домам.
Как выяснил Андрей Ренатович (и выяснил очень быстро), чьи-то старательные головы в педагогическом ведомстве приняли решение провести в библиотеках чистку. Мол, там скопилось много книжного хлама. В нем разводятся микробы, он занимает лишнее место. Сейчас достаточно ярких разноцветных книжек с лаковыми обложками, они и нужны современным детям (потому что из числа той самой рекомендованной сотни). А остальные - в санитарный костер. В школе появились две энергичные дамы из городского отдела образования, велели старенькой библиотекарше Анне Константиновне "держаться в сторонке", лихо провели ревизию и объявили "утилем" сотни книг. Несколько дубоголовых старшеклассников погрузили "утиль" в подкативший фургон (парней для этого "мероприятия" освободил от уроков преподаватель ОБЖ, по прозвищу Барклай). А многие учителя ничего и не знали, потому что и без того хватало хлопот в конце учебного года. Зато узнали пятиклассники Брагича - увидели, как роняет слезы Анна Константиновна. Они ничего не сказали своему учителю: не было времени. Главное было - разведать, куда повезли книги. Разведали. И Капитан Мак’Вейк сказал:
- "Торпедоносцы", товсь!..
Кто на великах, кто на автобусе, кто просто бегом рванули за стадион, на пустырь, где после субботников жгли мусор. Рванул и Крылатый Эльф. Он всегда оказывался рядом, если дело касалось книг. А за ним помчался и третьеклассник Заборов.
Пока одни "спасатели" вели перепалку с дядьками-поджигателями, другие выхватывали из кучи потрепанные, но такие замечательные книги. То есть были здесь и неинтересные: всякие "Методики", "Справочники" и "Руководства". Но были и "Дон Кихоты", "Уленшпигели", "Марк Твены", "Дети капитана Гранта" и даже "Мушкетеры" (правда, без корочек). Похоже, что свезли сюда книжки не из одной школы.
- Я знаю эту историю, - покивал Брагич. - Но не знал, что в ней участвовал мой наследник. Да еще в роли одного из лидеров.
- А где вы сами-то были? - не без ехидства поинтересовалась Елена. - Куролесили главным образом ваши питомцы…
- Я не успел. Когда узнал, не мог завести машину. Когда приехал, ребят на пустыре уже не было. А Элька ничего мне потом не сказал… о своем участии… Конечно, все книги они не спасли, осталась немалая груда, но все-таки…
- Вы что же, одобряете их?
- А? - сказал Брагич. И засмеялся.
- Я считаю, что этот случай должен стать темой для педсовета.
- Несомненно, - сказал классный руководитель пятого "А".
Состоялся ли педсовет - неизвестно. По крайней мере, ребят никуда не вызывали и не ругали. Никто, кроме Брагича, который опять сказал:
- Авантюристы!..
При этом он погрозил пальцем своему сыну и Данилке Заборову, которые вертелись неподалеку.
Они теперь постоянно были вместе. Оказалось, что им хорошо вдвоем. Хорошо, вот и все! И никакие тут не нужны объяснения.
Скоро Данька и Эльф закрепили свою дружбу тем, что разобрали надвое старинный бинокль.
- Пусть у каждого будет половинка, - решил Данька. - Будто маленькая подзорная труба.
Их дома́ стояли так, что издалека видны были балконы друг друга. Выскочишь к перилам, наведешь монокуляры, помашешь друг дружке руками. Что еще надо для радости? И не страшны никакие инокробы.
Георгиевские ленточки
Конец апреля был зябким и слякотным. Однако в первомайские дни накатилось на город густое летнее тепло, а восьмого числа (будто специально к празднику) зацвели на бульварах и в скверах яблони. Ура!..
В городе готовились к большому параду в честь Дня Победы. Школьникам в параде участвовать почему-то не полагалось, но зато решено было устроить для них специальный праздник - провести на стадионе "Железнодорожник" конкурс юнармейских подразделений. И каждая школа готовила свою колонну.
У школы номер сорок были шансы оказаться в числе победителей. Ее командиры собирались удивить судей и зрителей своими барабанщиками. Дело в том, что молодая организаторша внеклассной работы (по прежней должности - старшая пионервожатая), всегда полная энтузиазма Лидочка Евгеньевна со своими юными следопытами отыскала на школьном чердаке полтора десятка старых пионерских барабанов. Пионеров давно уже не было в природе (по крайней мере, в этом городе), и многие даже не помнили, кто это такие, но барабаны - вот они! - были. Следопыты выяснили, что сохранились в таком количестве они только в сороковой школе. Опять же - ура! Эти "экспонаты" спешно почистили и починили. Было решено, что на параде впереди колонны пойдет дюжина барабанщиков - две шеренги по шесть человек.
Завуч Елена Викторовна сначала настаивала, чтобы в барабанщики отбирали "самых достойных", то есть у кого примерное поведение и хорошие отметки. Но для отбора не было времени, и к тому же бить в барабаны и знать таблицу умножения - это разные вещи. И Елена Викторовна с Лидочкой Евгеньевной решили, что пусть барабанят мальчишки из класса Ольги Петровны, из третьего "Б".
- Они там, пожалуй, набарабанят, - для порядка усомнилась Ольга Петровна. - Дым коромыслом…
Ее уговорили с двух сторон.
- Ведь ваш класс один из самых организованных. И почти у всех прекрасный музыкальный слух. Помните, как Восьмого марта они хором исполняли "Первым делом самолеты…"?
Ольга Петровна вспомнила, содрогнулась, но больше не спорила. Ну не враг же она своим детям. Пусть барабанят! В конце концов, не на Красной площади…
Но тут возмутились девочки:
- А почему только мальчишки?! Мы тоже хотим!
Их кое-как уговорили, что барабанщики - это все-таки прежде всего мальчишечья, "военнообязанная" должность. А девочкам пообещали, что их сделают "флажконосцами". Они пойдут следом за барабанщиками и будут размахивать большими разноцветными флагами.
- Представляете, какая красота! - заранее восхищалась Лидочка Евгеньевна.
Все складывалось удачно: в классе было двадцать четыре человека и как раз пополам - двенадцать мальчишек и двенадцать девочек.
- Получаются четыре шеренги! - радовалась Лидочка. - Девочки, соглашайтесь!
Девочки покапризничали и согласились. В общем-то идея с флагами пришлась им по душе. Правда, чуть не испортил дело языкастый Борька Цыпляткин. Он вспомнил и пропел старинную песенку:
Мы не сеем и не пашем,
А валяем дурака!
С водокачки флагом машем -
Разгоняем облака!
Водокачкой, как известно, называлась старинная водонапорная башня в центре города. Когда-то она стояла посреди обширной пустой площади и качала воду для всего города. Сейчас башня была просто памятником старины, и ее обступали пятиэтажные дома, но все же это строение, по традиции, часто поминали в разных разговорах: "Свалиться мне с водокачки, если вру!", "У тебя соображение как у водокачки!", "Торчишь тут, как водокачка!". Вот и сейчас…
- Цыпляткин! - ахнула Лидочка. Она испугалась, что девочки обидятся и забастуют.
Но те забастовали только на минуту, а потом поколотили Цыпу надувным глобусом и утешились. Лидочка принялась обсуждать с ними, как одеться для парада:
- Думаю, что у каждой найдется белое платьице и белый капроновой бант, не правда ли?