Сразу стало очень тихо. Только где-то в траве на солнечной поляне верещал кузнечик. Лечь бы сейчас под берёзы и сквозь листву глядеть на небо…
- Ну, давайте оборудовать лагерь, - говорит Вольфрам. - А завтра с утра - в маршрут.
Возни с оборудованием лагеря хватает до самого вечера. Ставим три палатки. Самая большая - для мужчин. В маленькой поселится Саша. Третья - склад и кухня, там будут храниться собранные образцы, посуда, продукты.
С берега Урала мы с Витькой притаскиваем два здоровенных камня. Это не близко. Надо спуститься с крутояра, пересечь большой луг, и только тогда будет Урал. Наш берег высокий, а на противоположном - отличный песчаный пляж. Река здесь неширока. Невдалеке она изгибается резкой излучиной и пропадает за горой, заросшей молодыми берёзками. Искупаться бы сейчас… Но мы с Витькой не решаемся на такую вольность.
Камни приходится кантовать в гору. С меня ручьями катится пот. Витька почему-то не так устал. Или просто бодрится… Укладываем на камни плиту, и получается летняя печь, на которой можно готовить обед хоть на три блюда.
Это ответственнейшее дело Вольфрам с поразительным легкомыслием доверяет Саше. Мы с Витькой обмениваемся грустными взглядами. Жрать хочется, как после трёхдневной голодухи. Что-то будет…
- Вот здесь мы устроим стол, - объявляет Вольфрам, затёсывая колышки для палаток. - Идите срубите для ножек четыре берёзки.
- А осина не пойдёт? - ехидничает Витька.
- Пойдёт и осина.
Я срубаю топором деревья, а Витька очищает их от ветвей. Устройство стола Вольфрам поручает мне, а сам натягивает с Виктором палатки. Я вбиваю в землю заострённые колья, мастерю столешницу - доски мы привезли с собой. Потом устраиваю подобным же образом скамейки. Одна получается нормальная, а другая оказывается так далеко от стола, что до него едва можно дотянуться.
- Плохо, - качает головой начальник.
- Да что ты, Вольфрам, - говорю я, - очень удобно, это я нарочно так сделал, чтобы не упираться грудью в стол.
- Ну, если нарочно…
Я подмигиваю Витьке: сойдёт. Главное - не переделывать. Не век нам сидеть за этим столом.
От печки вместе с дымком долетает великолепный аромат лаврового листа и мясных консервов.
- Будет шикарный обед, - говорит скороспелый на выводы Витька.
Кажется, всё. Хорошо бы искупаться перед обедом.
- Теперь надо окопать палатки, - объясняет Вольфрам.
- Что? - Витька испуганно оборачивается к Вольфраму.
- Как - окопать? - спрашиваю я без малейшего энтузиазма.
- Лопатами, - невозмутимо объясняет Вольфрам. - Если ночью пойдёт дождь - нас же зальёт. Гарик, неси лопату, я покажу…
Мы молча роем вокруг палаток канавки. Супом уже не пахнет - то ли оттого, что ветер теперь в другую сторону, то ли этот суп давно перепрел и потерял весь аромат.
- Саша, у тебя готово?
- Готово.
- А вы, ребята, не кончили? Саша, пойди искупайся.
Она идёт купаться. А мы роем канавки. Когда Саша возвращается, идём купаться мы. Трое.
Солнце уже садится, Урал - розовый от его закатных лучей. Вода холодная.
- Холодная! - кричит Витька.
- Может, подогреть?
Нет, не такая уж холодная. Вполне можно терпеть. Ух, здорово!
- Не съест она там без нас весь обед? - беспокоится Витька.
- Давайте на всякий случай поспешим, - предлагает Вольфрам.
Бодрые после купания и лёгкие от голода, мы бегом несёмся через луг, резво одолеваем горку. Стол застелен белой бумагой. На нём стоят тарелка с хлебом, алюминиевые мисочки, соль, перец.
- Прямо как в ресторане, - одобрительно говорит Витька.
Саша идёт к плите за кастрюлей, но Витька опережает её, сам тащит и ставит на стол объёмистую посудину с дымящимся варевом. Саша выливает в чашку Вольфрама черпачок мутной водицы с несколькими волокнами мяса. Сашины щёки краснеют. У Витьки на лице - самое горькое разочарование. Саша погружает поварёшку в кастрюлю до самого дна. На этот раз ей удалось поймать несколько крупинок риса. Можно было идти с ложкой на берег Урала и хлебать такое же блюдо прямо из реки.
- Диетический суп для столетних старцев! - возмущённо говорю я.
- Да нет, суп хороший, - заступается лицемер Витька.
- Немного жидковат, - признаёт Вольфрам.
- И много пересолен, - добавляю я.
А почему, собственно, я должен делать приятную мину? Весь день работали как дьяволы, а она несчастный суп не могла сварить!
На второе - манная каша на воде, настолько твёрдая, что мы режем её ножом. Каша остыла, и масло в ней не тает. Дома я бы на такую еду и смотреть не стал.
- Теперь наметим план на завтра, - говорит, допивая чай, Вольфрам.
На дне моря
Геологи ищут золото, серебро, алмазы. Каждый знает, что это такое. Если ты нашёл алмазы, так ты герой! О таких геологах пишут книги и снимают фильмы. Я сам видел фильм… Можно искать нефть, уголь, медь. "Мы открыли месторождение меди мощностью…" Есть что рассказать.
Но когда нас с Витькой в школе будут спрашивать, что мы искали, мы скажем:
"Фораминиферы".
И пусть ребята поломают голову, что это такое.
- Сейчас она спокойная. Угомонилась. Притихла. Разве что изредка проявит свой характер, плюнет огневой массой или для шалости разрушит какой-нибудь город.
Это Вольфрам - о нашей милой планете. Земля у него - как живая: "Угомонилась. Проявит характер…" Ну, не чудак? Саша откровенно улыбается. Мы с Витькой сидим серьёзные. Смотрим в костёр. И Вольфрам смотрит в костёр. А сам говорит:
- Горячее сердце у нашей планеты. Существует она много-много миллионов лет, и всегда бушевала в ней жаркая магма, изливаясь временами на поверхность, и неуёмной своей силой пробивала в теле Земли сквозные раны.
Мы сидим в тесном шатре, сотканном из ночной тьмы, точно первобытные люди из книги "Борьба за огонь". Сучья потрескивают в костре. Звёзды мерцают над головой. Временами листва шумит от порывов ветра в берёзовой роще.
- Ёжилась, остывая, Земля. Глубокие морщины долин и гор прорезают её чело.
Я уже начинаю сочувствовать нашей старушке планете. Мне даже хочется сделать для неё что-нибудь приятное. Что бы я мог?
- Вздрагивала Земля от глубинных толчков, теснились породы от внутреннего давления, рушились в бездну горы, и выше тех прежних гор поднималось дно моря, а слежавшиеся за миллионы лет пласты вдруг вставали дыбом. Так вздыбился и Уральский слоёный пирог, протянувшийся на сотни километров с севера на юг. По этим наслоениям нам и придётся лазать, по закраинкам этих каменных страниц мы будем читать многомиллионную историю нашей планеты.
Алые отблески пламени играют на лице Вольфрама, ещё больше золотят его рыжие волосы. Вольфрам сидит, обняв колени, сосредоточенно глядит на огонь и говорит негромко и медленно, точно не для нас - не то сам с собою беседует, не то Земле объясняет, что мы за люди. А она слушает, затаилась в ночной тиши со своими горами-морщинами, огромная, смирная, но хитрая. Не отдаёт она людям так запросто свои богатства, глубоко прячет их в тайных уголках. Попробуй найди.
Утром мы выходим в первый поиск. Вольфрам и я - в одинаковых противоэнцефалитных костюмах защитного цвета с капюшонами; капюшоны болтаются за спиной, на головах соломенные шляпы, на ногах - сапоги. Саша - в узких чёрных брючках и в свитере, кеды и пёстрая косынка на её высокой причёске делают её больше похожей на туриста, чем на геолога. Но молоток… Геологический молоток на длинной ручке, который она небрежно несёт в левой руке, представляет её, да и всех нас, лучше всякого аттестата.
Мы идём через село. Я теперь доволен, что наш лагерь близко от села. Двое мальчишек завистливо глядят нам вслед. А встречный старик даже поздоровался. Жаль, что мало людей на улицах. Вон вышла девушка! Я приосаниваюсь и стараюсь с шиком держать геологический молоток, лопату и кайлу… Сказать по правде, без лопаты и кайлы шику было бы больше, но я, конечно, догадываюсь, что геологический инструмент служит не только для того, чтобы поражать воображение встречных.
Витька остался дежурить в лагере. Бедный Витька!
Сразу за селом начинается гора. Говорят: "Умный в гору не пойдёт, умный гору обойдёт". К геологам это не относится. Мы поднимаемся в гору. Гора почти голая, только на самом хребте курчавятся молодые берёзки, словно подстриженная жеребячья грива.
Вольфрам сегодня молчалив. Полевая сумка болтается у него на боку. Молоток заткнут за пояс. Ему идёт этот свободный костюм, и соломенная шляпа, и сумка, и молоток, он выглядит спокойным и мужественным, и я ловлю себя на том, что стараюсь подражать Вольфраму: шагаю так же размеренно и так же сосредоточенно молчу.
Зато Саша трещит за троих:
- Хорошо ещё - хоть не жарко. А в жарищу лезть на такую гору просто невозможно. Верно мама говорит, что геология - не женское дело.
- Что ж ты не послушалась свою маму? - спрашиваю я.
- В геологии всё-таки есть какая-то романтика, решила испытать.
Вольфрам неожиданно останавливается и повёртывается к нам.
- Романтика в геологии спрятана так же глубоко, как подземные клады. Чтобы найти её, нужны годы тяжкого труда. Тяжкого! Понимаешь, Саша?
- Не пугай меня, Вольфрам.
Саша улыбается. Но Вольфрам суров. Что-то он ещё хотел сказать. Не сказал. Круто повернулся и зашагал дальше своим спорым, размеренным шагом.
- Чего он взъелся? - шёпотом спрашивает меня Саша.
Я пожимаю плечами. В самом деле, чего он наскочил?
Мы уже поднялись довольно высоко. Река блестит на солнце, словно дно её устлано серебряными монетами, поля зеленеют за рекой. На дороге тарахтит мотоцикл, пыльный хвост тянется за ним и растворяется в утреннем мареве.
- Вольфрам нас ждёт. Пойдём.
Вольфрам стоит на выступе горы, опираясь на рукоятку молотка, неподвижный, как скульптура, задумчиво смотрит вдаль.
Гора становится круче, приходится карабкаться по откосу, цепляясь за выступы, за кусты, за траву. Песок и мелкие камешки, шурша, сыплются из-под ног. Саша взбирается довольно ловко. Мне мешают кайла и лопата, руки заняты, того и гляди, загремлю со своим железом вниз. А, чёрт! Лопата вдруг выскользнула у меня из рук и, насмешливо погромыхивая, запрыгала по склону.
- Зацепилась за куст шиповника, - сказала Саша.
Я и без неё это видел.
- Давай сюда кайлу.
Вольфрам по-прежнему стоял как изваяние, но смотрел теперь на меня.
Я отдал Саше кайлу и молоток и двинулся за своей лопатой, но не удержался и заскользил, словно по ледяной горке.
- Тормози, - крикнула Саша, - проедешь свою станцию!
Ей смешно. Ага, и Вольфрам улыбается… Нашли развлечение!
- Ты опирайся на лопату, как на посох, - инструктирует Вольфрам.
Я во второй раз одолеваю этот паршивый участок. Вершина горы почти плоская, тут идти легче.
- Пришли, - говорит наконец Вольфрам, и мы садимся отдыхать.
Миллионы лет назад здесь плескалось море. И там, где мы сидим, тоже. Морское дно… Как это представить - миллионы лет? Триста миллионов лет? Пятьсот? Плескалось море… И в море были свои жители: ежи, лилии, кораллы, брахиоподы. И эти фораминиферы, за которыми мы приехали.
Мы ищем остатки фауны и флоры. Но не всякой, а только "микро", которую рассматривают под микроскопом, такая она маленькая. Конечно, если попадётся что-то покрупнее, тоже неплохо - это хоть признак того, что тут не мёртвые породы. Если, например, тут жили брахиоподы, почему бы не жить и фораминиферам? Хотя соседствуют они не всегда.
Вольфрам ещё в поезде рассказывал нам об этих фораминиферах. Если по-русски - то это корненожка, простейший организм, который относится к микрофауне. Сохранились раковины фораминифер из известкового или кремнистого вещества.
Без микроскопа их не увидишь. Зимой, в лаборатории, с наших образцов сделают тончайшие срезы - шлифы, приклеят их на стёклышко специальным клеем, потом прикроют другим стёклышком, положат под микроскоп и станут разглядывать. Вот тогда и выяснится результат нашей работы.
Представьте, что вам дали несколько листьев тополя, сорванных в разное время года и засушенных: совсем маленький, чуть проклюнувшийся из почки, потом побольше и большой, полный, ярко-зелёный лист, и такой же лист, но уже более тёмный, и ещё - с желтинкой по краям, и совсем жёлтый. Вы ведь определите, какой лист сорван весной, какой в середине лета, ранней осенью или поздней. Вот так же по фораминиферам определяют возраст того или иного слоя земли. Одни фораминиферы жили в тёплом море, а такое море было столько-то миллионов лет назад. Потом море похолодало, и фораминиферы изменили свой вид - такая у них особенность: быстро изменяться в новых условиях, - и геолог опять по их виду определяет возраст пород.
Урал - шкатулка с полезными ископаемыми. Геологи ищут ключи к мудрёным запорам этой шкатулки. Изучение пород, структур, определение возраста этих пород - всё для того, чтобы понять, какие полезные ископаемые здесь скрыты.
- Будем расчищать эту гривку, - говорит Вольфрам.
Мне нравится название: гривка. Это продолговатое возвышение, поросшее травой и с выступающими в нескольких местах породами.
Вольфрам берёт с гривки тёмно-серый камень, показывает нам с Сашей:
- Какая это порода - осадочная или вулканическая?
- Осадочная, наверное, - говорю я.
Нам нужны осадочные - в вулканических не могла сохраниться фауна или флора, все погибло в раскалённой лаве.
- Саша! - настойчиво говорит Вольфрам.
- Базальт, кажется, - вяло произносит Саша.
Вольфрам кивает:
- Верно. Типичный базальт. Посмотрите, какой он однородный, цельный, точно выплавленный в печи. Он действительно выплавлен глубоко в подземной природной кочегарке, а потом с огнём и газом выброшен сюда. Дожди и сточные воды сделали из него как бы одно целое. А на самом деле это чужак в семье осадочных пород. - Вольфрам бережно повёртывает на ладони кусок базальта, точно жалея его бросить, потом всё-таки бросает. - Но в основном-то эта гривка состоит из осадочных пород.
Он легонько бьёт молотком по выступу гривки, и от гривки тотчас отскакивает несколько обломков. Вольфрам поднимает один обломок:
- Видите, какой излом? Зернистый, неоднородный. В давние времена это был просто песок, но со временем под давлением других пород он сцементировался в крепкий монолит.
Вольфрам вынимает из кармана маленькую лупу в оправе, разглядывает скол. Потом по очереди смотрим мы с Сашей. Белые, серые, желтоватые зёрна кварца отчётливо видны через увеличительное стекло. Когда-то эти песчаники лежали на дне моря.
Что, так и ищут эти подземные клады? Откалывают от огромной горы крохотный кусочек породы, разглядывают, увозят в город, кладут под микроскоп… Пишут отчёты и диссертации. Нащупывают невидимый след к тайникам природы…
- Вообще фораминиферы предпочитают известковую среду, а не кремнистую, - говорит Вольфрам. - Но эту гривку мы всё-таки обследуем. Давай-ка, Гарик, снимем сначала дёрн.
Он взял кайлу и принялся сдирать с гривки зелёно-чёрную дерновую шубу. Я то же самое делал лопатой. Саша без особого интереса наблюдала за нами.
Оголив кусок гривки, Вольфрам хватался за молоток, нетерпеливо отбивал кусочки породы, разглядывал их в лупу. Иные он отбрасывал в сторону, иные откладывал на расстеленный возле гривки вещевой мешок.
- Саша, стукни-ка вот здесь.
Саша стукнула. Ни единого обломка не отвалилось от гривки.
- Не так, - сказал Вольфрам. - Надо по направлению скола. Смотри.
Он отбил обломок и опять схватился за лупу. Вольфрам хотел увидеть следы хоть каких-либо организмов, чтобы убедиться, что здесь вообще была жизнь. Но древнее кладбище не спешило выдать своих покойников. Если только они здесь были.
Встреча с динозавром
Мы уже вторую неделю живём на берегу Урала. Погода испортилась. По ночам температура воздуха доходит до нуля, сырость пронизывает насквозь, не спасают ни одеяла, ни спальные мешки. Утром над рекой висит густой туман, белыми клочьями он расползается по берегам, повисая в воздухе тончайшей водяной пылью. Солнце не показывается в час восхода, да и днём редко пробивается сквозь густую залежь облаков солнечный луч.
Первым в лагере встаёт дежурный. Мы все, кроме Вольфрама, дежурим по очереди. Надо сбегать на Урал за водой и к половине восьмого приготовить завтрак. В восемь отправляемся в маршрут.
Вольфрам встаёт рано - почти всегда вслед за дежурным. И сразу идёт к Уралу - купаться. В любую погоду. Конечно, нам с Витькой тоже приходится купаться. Синие, стуча зубами, мы лезем в Урал. Как ни странно, но вылезаем уже не такие синие. И зубами не стучим. Холод побеждает холод.
Саша в плохую погоду не ходит на Урал даже умываться. Витька поливает ей из ковша. И воду накануне её дежурства он приносит с вечера. Дома, когда мать просила принести из колонки воды, он всегда отговаривался уроками. Но тут уроков не задают. Поэтому Витька таскает для Саши воду с Урала.