По-моему, я очень ловко отбиваю образцы. Отбить образец - для этого не стоит грохать по камню как придётся. Надо найти трещину, наметить скол. Взять молоток за конец рукоятки и стукнуть так, чтобы будущий образец как бы соскользнул по этой трещине. Ага! Есть. Отличный ровный скол. Нет ли тут моей милой брахиоподы? Нет…
Солнце уже снижается. Скоро возвращаться в лагерь. Видно, так я и не найду ничего путного.
И вдруг я вижу на сколе образца ребристую овальную выпуклость. Почти то же самое, что нашла Саша. Чуть покрупнее ростом. Брахиопода!
Вольфрам работал справа от меня. Саша - у крайней гривки, за спиной. Они заняты своими делами, они не догадываются, они не видят, что я нашёл брахиоподу. Сейчас я им крикну и…
И брахиопода уже не будет моей.
Я крепко сжимаю в кулаке образец с брахиоподой. Пусть она будет моей хотя бы до лагеря, эта раковина, которая пролежала тут триста миллионов лет. В конце концов, я её нашёл случайно. Мог же не найти… Мне ужасно жалко расставаться со своей брахиоподой.
"А если ты найдёшь золотой самородок, - спрашивает владельца брахиоподы другой, склонный обсуждать любой пустяк Гарик Кузин, - ты тоже зажмёшь его в кулаке?" - "Ну при чём тут самородок! - раздражённо говорит первый Гарик. - Эта окаменелость никому не нужна". - "А ты спроси Вольфрама, - с ехидцей опять заявляет первый. - Спроси, нужна или не нужна".
На некоторое время оба спорщика во мне умолкают. Я разжимаю кулак и любуюсь брахиоподой, словно редким произведением искусства. Я покажу её маме. Вот удивится! Ребятам… Триста миллионов лет! "Сначала - горох, потом - брахиопода, потом…" - "Ничего не будет потом, а брахиоподу я всё-таки не отдам!"
Этим категоричным заявлением я затыкаю рот надоедливому критику, который сидит во мне самом, и решительно опускаю свою находку в карман.
"Я поеду с ней!"
Мой мешок сегодня ощутимо врезывается лямками в плечи. Ещё хорошо, что половину образцов взял Вольфрам. Полевую сумку он отдал Саше.
Она не стала надевать сумку через плечо - несёт, намотав на руку ремешок. Мне нравится, как она несёт эту старую полевую сумку - легко, небрежно и как-то грациозно. Я нарочно немного отстаю, чтобы видеть, как идёт Саша. Вольфрам идёт рядом с Сашей, а я - шага на три позади.
В этот день нам дико везёт. Мало того, что попались брахиоподы, - на обратном пути, только что вышли на дорогу, нас нагнала машина. Совершенно пустая полуторка. Вольфрам поднял руку, и полуторка остановилась. Оказалось - пойдёт в райцентр, мимо нашего лагеря. Саша первой забралась с колеса в кузов. Мы с Вольфрамом тоже не ждали повторного приглашения.
Мы по-барски располагаемся на дне кузова. Ноги вытянуты, рюкзак с термосом и образцами брошен рядом, на выбоинах погромыхивают наши молотки. Саша уселась на полевую сумку. Вообще-то не мешало бы шофёру кинуть в кузов сенца - как раз сенокос, запах вянущей травы перебивает даже запах бензина, а кое-где стоят уже стога готового сена. Подумать только, какой длинный путь! Неужели утром мы прошли его пешком?
- Витя, наверное, ещё не управился с обедом, - беспокоится Саша.
- Пока сбегаем на Урал, искупаемся - и обед будет готов, - говорю я.
- Давайте споём, - предлагает Вольфрам.
Машина бежит мимо полей, мимо лугов, освещённых вечерним солнцем. Мы поём. Нам весело. Будет ли Витьке когда-нибудь так весело на море? Я не видел моря, но, по-моему, на море всегда должно быть немного грустно.
Обед у Витьки готов. А наш дежурный даже приветствует нас музыкой. Он сидит на пеньке возле попыхивающей в короткую трубу дымком печи, настукивает костяшками пальцев по крышке кастрюли и поёт:
Когда геологи мечтают об обеде,
Не стоит петь им нежных песен про любовь.
Витька накладывает нам по полной чашке дымящегося варева, которое можно назвать либо жидкой кашей, либо густым супом. Очень вкусно. Просто царская еда! И почему я дома так ненавидел пшёнку? Должно быть, потому, что дома каша не пахла дымом.
- Замечательный дежурный! - говорю я.
- Хочешь добавки? - догадывается Витька.
- Выдающийся дежурный! - подхватывает Вольфрам.
- Превосходный!
- Не дежурный, а чудо!
- Хорошо, что я учёл ваш тройной аппетит, - радуется Витька, вычерпывая кашу со дна кастрюли.
Потом мы пьём густой кирпичный чай с дешёвыми конфетами. Пьём неторопливо, благодушно. Лениво разговариваем, лениво шутим - все разомлели от усталости и от еды.
Вы пили настоящий чай? Нет, не грузинский, не китайский, не цейлонский. И не смесь из трёх сортов, какую по чьему-то совету научилась заваривать мама. А кирпичный чай, пропахший дымом. Не знаю, как я буду пить чай, который не пахнет дымом. Это же ерунда, а не чай.
- А ты знаешь, - говорит Витьке Саша, - мы сегодня приехали на попутной машине.
- Я бы вообще каждому отряду геологов выделил машину, - щедро решает Витька. - Или на месте геологов купил бы свою. Вольфрам, у тебя нет машины?
- Нет, - говорит Вольфрам. - Ничего у меня нет. Ни машины. Ни дачи. Ни письма…
Я догадываюсь, от кого он ждёт писем, и пытаюсь утешить Вольфрама:
- Из Якутии долго идут письма - далеко.
- Ну, почему, - некстати возражает Витька, - сейчас же самолёты.
Он складывает в ведро грязную посуду и идёт к речке.
Вольфрам задумчиво курит, оставшись за столом, глядит на горы, за которыми прячется солнце.
- Саша, - вдруг говорит он, - дай мне сумку.
- Сумку? - переспрашивает Саша таким тоном, словно у неё попросили кокосовый орех.
- Ну да, полевую сумку, - поясняет Вольфрам.
Саша идёт в палатку. Она задерживается там слишком долго. Я помню, что Саша от машины шла без сумки. Да, я точно помню, ведь она шла впереди меня.
А Вольфрам ждёт. Он ещё ни о чём не догадывается.
Саша выходит из палатки. У неё багровое лицо. А может, от вечерней зари оно кажется багровым. Но глаза у Саши испуганные и виноватые, тут уж заря ни при чём.
- Вольфрам… Я забыла сумку в машине.
- Что?
Саша молчит, беспомощно опустив руки. Лучше бы я забыл эту сумку, пусть бы на меня так смотрел Вольфрам!
- Как же ты могла? - говорит Вольфрам.
Он произносит эти четыре слова негромко, без гнева, а точно бы с удивлением. Но Саша опускает голову и сразу становится меньше ростом. Она понимает, что натворила. В сумке - полевой журнал, и без него все наши образцы - не образцы, а бесполезные, никому не нужные камни.
- Я побегу… - дрожащим голосом говорит Саша. - Я догоню машину!
- Догоняй, - жёстко говорит Вольфрам. - Машина шла в райцентр на автобазу. Ты не запомнил номер, Гарик?
- Нет…
Саша срывается с места и бежит к просеке, точно боясь потерять хоть секунду, её полосатый бело-синий сарафан мелькает за стволами берёз.
- Вольфрам! - возмущённо говорю я. - Она же девчонка! Скоро ночь, а ты отправил её…
- Она готовится стать геологом, - сурово говорит Вольфрам.
- Тогда я поеду с ней!
Не знаю, что сказал Вольфрам. Кажется, он ничего не сказал. Я кинулся в Сашину палатку, хотел взять плащ. Плаща что-то нет. Хватаю вязаную кофточку. Вольфрам сидит всё в той же позе за столом, молча смотрит на меня. Папироса потухла в его пальцах.
Через просеку я выбегаю на просёлочную дорогу. Дорога переваливает через горку. Саши не видно - успела скрыться за этой горкой. Попутную машину надо ловить на шоссе.
- Са-ша, подожди!
Гудит машина. Сейчас она уедет. Неужели не догоню? Нет, это в другую сторону машина. Вон Саша. Стоит у края дороги.
- Саша!
Она и не подумала обернуться. Как будто я не её окликнул. А чего это у неё плечи трясутся? Продрогла, что ли? Ведь тёплый вечер…
Но, ещё не дойдя нескольких шагов до Саши, я догадываюсь, в чём дело. Плачет.
- Ну чего ты? - Я слегка толкаю Сашу кулаком в бок, как это делает Витька со мной, когда хочет помириться после ссоры.
- Отстань! - сквозь слёзы, но довольно сердито говорит Саша.
"Отстань"! А если отстану? Если повернусь да уйду? Пусть едет одна. Сумку-то не выплачешь, её надо догонять.
Я больше не пытаюсь её утешить. Стою и молчу. А она плачет. Быстро темнеет. Становится прохладно.
- Надень кофту, - говорю я.
Она послушалась - надела. В кармане кофточки нашла платок, вытерла мокрые щёки. И кстати - из-за пригорка выскочила машина. Как раз в сторону райцентра. Саша подняла руку. Я поступил более решительно. Я вышел на середину дороги, что должно было означать: или задави, или подвези, так и так погибать.
Шофёр - огромного роста, голова чуть не упирается в потолок кабинки, великаньи руки небрежно лежат на баранке.
- Куда ехать?
Бас у него - как у артиста Михайлова.
- Полевая сумка… - Саша всхлипнула.
- Погоди, - останавливаю я её и сам, стараясь говорить коротко и толково, объясняю нашу беду.
Оказывается, великан не едет в райцентр. Километров сорок нам по пути, а там он свернёт в сторону. Просим подвезти хоть сорок километров. Это больше половины пути, всё-таки будем ближе к цели.
- Ты, девушка, садись в кабинку, - предлагает водитель.
Неужели Саша согласится?
- Нет, мы вместе.
Правильно. Мы вместе. Я прощаю её неблагодарность за эту жертву.
- Саша, не волнуйся, мы её найдём.
- Ты думаешь?
- Я тебе обещаю.
Кузов машины до половины завален свежей травой. Я полулежу, опираясь на кабинку. Сашу не радует дорожный комфорт. Как мне её развеселить?
- Ты жалеешь, что рядом с тобой я, а не Витька? - ревниво говорю я.
- Нет, не жалею.
- Как ты вообще к нему относишься?
- Хорошо отношусь.
- А ко мне?
- И к тебе хорошо.
- Значит, одинаково - ко мне и к Витьке?
- Одинаково.
Я уверен, что она врёт. Но не могу понять, в чью пользу.
Небо тёмное, ни единой звёздочки не видать. Чёрные поля лежат по обе стороны дороги, смыкаясь невдалеке с густо-синим небом. Фары услужливо расстилают перед машиной на асфальте светлый коврик.
- Саша, тебе холодно?
- Нет.
Я осторожно провожу ладонью по Сашиным волосам. Какие мягкие волосы! Я так и думал, что они такие мягкие, Саша молчит.
А километры с неумолимой быстротой ложатся под колёса нашей машины. Сорок километров - это сорок минут. Вон уже мелькают огни большого села. Это - в двадцати пяти километрах от нашего лагеря. Значит, ещё пятнадцать, и всё.
- Нам скоро сходить, Саша.
- И что же дальше?
- Будем ждать другую машину. Или пойдём пешком. Ты не бойся. Ничего не бойся.
- Я не боюсь.
Опять врёт. Боится. Но я сумею защитить её. Не знаю толком, от кого мне придётся защищать Сашу, но настроен я очень воинственно. Мужское, рыцарское, донкихотское чувство защитника женщин делает меня отчаянным, сильным и гордым. Сашенька, Сашенька, глупая девчонка, ну что бы ты делала тут без меня, одна, в этой чёрной степи?
Машина останавливается на перекрёстке дорог. Я спрыгиваю первым, снимаю с колеса малышку Сашу. Она совсем лёгкая, её можно нести на руках, как ребёнка.
Благодарим нашего богатыря-водителя - я ему ещё там, когда садились, объяснил, что у нас нет денег.
- Счастливо добраться, - говорит богатырь своим густым басом.
Машина вторит ему усиливающимся рычанием. Дразняще посвечивая малиновым огоньком, она уплывает в темноту.
Мы остаёмся одни. Чёрная степь спит. Тучи ползут по чёрному небу. Такая кругом тишина, будто мы с Сашей только что высадились с космического корабля на необитаемую планету.
- Ты не слышишь? - почему-то шёпотом, точно боясь нарушить эту мёртвую тишину, спрашивает Саша.
- Что?
- Ну, машины. Не гудит?
Я вслушиваюсь с таким напряжением, что становится больно в ушах. Не гудит.
- Нет машины, Саша.
Я беру её за руку. Сашина рука вздрагивает. Эх ты, а ещё хотела ехать одна. Тоже мне храбрая муха!
- Слушай, Саша… Ночью машины ходят редко. Мы можем без толку простоять здесь до утра. Какой в этом смысл?
- Ты хочешь… пешком? - робко спрашивает Саша.
- Тридцать километров - это не так страшно. Возможно, нам и не придётся идти все тридцать, нагонит какая-нибудь попутная.
- Что ж… ты прав. Идём.
Саша вздыхает.
- Солдаты делают переходы по семьдесят километров в сутки, - вдохновляю я свою спутницу.
- То солдаты…
- Ты смотри, небо посветлело. Вон луна выглядывает из-за облака.
- Только бы не потерялась эта проклятая сумка, - вздыхает Саша.
- Никуда она не денется!
Сумка не проклятая. Сумка обыкновенная. Но я доволен, что она осталась в машине. Хоть бы на нас напали бандиты. Или шакалы. Тогда Саша наконец поняла бы, что я за человек.
- У нас в техникуме, - говорит Саша, - есть один парень. Павлик Лукашин. Ты чем-то похож на него.
- Да?
Почему-то мне ничуть не льстит, что я похож на этого парня. Может, он выдающийся человеческий экземпляр, да мне-то что? Я хочу походить на себя самого.
- Где он сейчас?
- На Кавказе. На практике. Мы вместе учились в школе.
Что-то мне чудится в голосе Саши особенное, когда она говорит об этом Павлике. Глупо. Вместе учились в школе, вместе учатся в техникуме. Ну и что?
Я смотрю на свои часы со светящимися стрелками. Ого, почти час шагаем. Километров шесть прошли.
- Знаешь, Саша, мы уже километров шесть отшагали.
- Ты думаешь?
Луна то выходит из тёмных облаков, то прячется. Но мрак теперь не кажется таким густым, как прежде, даже когда луна исчезает. Небо не чёрное, а фиолетовое, словно залито чернилами. Вдали, у горизонта, оно прочерчено серебряной полоской.
Мы шагаем, шагаем, шагаем…
Уже не хочется разговаривать. Саша оглядывается - не светятся ли позади фары машины. Ничего не светится. Идём почти три часа. В стороне от дороги видно несколько огоньков - какое-то селение. Ноги подгибаются в коленях. Кажется, конца не будет этой распластавшейся по степи дороге.
- Давай немного посидим, - не выдерживает Саша.
- Потом будет ещё труднее.
- Всё равно. Я больше не могу.
- Объявляется десятиминутный привал, - командую я.
Саша не садится, а валится на обочину канавы. Я опускаюсь рядом. Ноги горят, хочется сбросать сапоги. Утром такой путь нас бы не утомил, но после рабочего дня… Саша, видно, совсем выдохлась, лежит как неживая.
- Ты не заснула?
- Нет.
Проходит десять минут. Мне жалко Сашу. Стрелка часов ползёт дальше. Пусть ползёт. Придём на полчаса позже.
Но Саша встаёт первой.
- Если бы я была одна, я бы сейчас заплакала, - говорит она.
- Самое глупое занятие, - возражаю я. - Пойдём.
- Пойдём.
И снова на асфальтированной дороге глухо отпечатываются наши шаги. Вспоминается лагерь, палатка, спальный мешок. Сейчас бы уж спали. Саша зевает. Она плетётся еле-еле, мне приходится приноравливаться к её шагу.
Саша вдруг хватает меня за руку и останавливается:
- Машина! Ты слышишь?
Я слышу. Вон и огни. Неужели удача? Ещё какой шофёр: если вредный, может и не взять. Саша, видно, не допускает такой мысли, радуется:
- Гарька, машина идёт!
Машина оказывается самосвалом. Шофёр не вредный, но в кузове самосвала людей возить не разрешается. Трое в кабинке - тоже нельзя: вдруг встретится автоинспектор. Мало ли что ночь! Автоинспектору и ночью не до сна. Когда всё нормально, их нету, а чуть нарушишь правила - они тут как тут.
- Одного человека возьму, двух человек не возьму.
Приходится принять его условия, тем более что шофёр едет как раз в райцентр.
- Довезёте девушку на автобазу?
- Довезу, довезу, не беспокойся, аккуратно довезу, как кувшин с кумысом.
- Садись, Саша, - говорю я.
- А ты? - растерянно спрашивает она.
- Я пойду пешком.
Хлопает дверца кабины. Рычит мотор. Светится малиновый огонёк. Всё глуше гудит мотор. Затихает. Исчезает и малиновый огонёк. Саша уехала.
Теперь я могу идти быстрее, бодрым мужским шагом. А ну-ка, попробуем. Раз-два, раз-два… Впрочем, теперь мне некуда торопиться. Строевой шаг всё равно не получается. Капнуло на нос. Дождь? Этого ещё недоставало!
Небо помутнело, луна куда-то спряталась от дождя. Мне некуда спрятаться. Всё больше дождинок падает на лицо, на руки, на волосы. Хорошо, что Саша уехала. Меня-то пусть мочит, главное - Саша уехала. Не надо обращать внимания на дождь. И лучше что-нибудь вспоминать, чтобы быстрее шло время.
Идёт дождь. И я иду. И мои мысли лениво движутся в голове. Мысли как будто тоже устали и не подчиняются моей воле. Голова, плечи, спина совсем мокрые. Спасибо этому шофёру, что увёз Сашу.
Я нарочно не смотрю на часы. Когда смотришь, время тянется ещё медленнее. Какое значение имеет время? Всё равно нужно идти.
Что там за огни? Неужели райцентр? Уже видны огни. Значит, скоро я дойду до него. Или ещё не скоро? Ночью расстояние обманчиво. Кажется, огни близко, а на самом деле ещё идти и идти.
Два оранжевых глаза движутся мне навстречу. Всё-таки я, наверное, не очень счастливый.
Машина зачем-то замедляет ход. Останавливается. Зачем останавливается? Всё равно мне в другую сторону. Открывается дверца.
- Гарик!
Саша выскакивает из кабины, подбегает ко мне. На боку у неё болтается сумка.
- Нашли. В машине так и лежала. Я приехала, всех перебудила. Шофёр пошёл со мной в гараж. Пришли, а сумка лежит. В углу, возле самой кабинки. Позвонили начальнику автобазы… Он разрешил отвезти нас… Ты промок? Садись с Николаем Алексеевичем, нашего шофёра Николаем Алексеевичем зовут. В кабине тепло. А я в кузов полезу. Мы нарочно брезент взяли, чтобы от дождя укрыться.
Она за руку тащит меня к кабине. За кого она меня принимает? Чтобы я сел в кабину, а она - наверх?
- Я тебе говорил, что никуда не денется твоя сумка.
Шофёр кричит нам из кабины:
- Думаю, в лагере успеете поговорить.
Я подхожу, протягиваю ему руку:
- Здравствуйте, Николай Алексеевич. Сорвали мы ваш отдых.
- Ничего. Кто не работает, тот не ошибается. Я тоже, бывает, ошибаюсь. Садись, давай. Поедем.
Я грузно, как старик, взбираюсь по колесу в кузов. Саша карабкается следом.
- Ты зачем? - сердито ору я. - Иди в кабинку.
- Я - с тобой, - упрямо говорит Саша.
Мы развёртываем брезент. Он огромный. Половину брезента свёртываем и подстилаем под себя - получается вроде дивана. Другой половиной накрываемся, как палаткой.
- Теперь не страшен никакой дождь, - весело говорит Саша.
Мне нравится, что Саша повеселела. Мне нравится ночь, дождь, брезент, нравится, как нас потряхивает в кузове машины. Я становлюсь совсем храбрым. Кладу руку на Сашины плечи. Подвигаюсь к ней. Попадаю губами в Сашину щёку…
В первый миг мне показалось, что машину очень сильно тряхнуло на какой-то выбоине, оттого я больно ударился о борт. Но машина тут ни при чём. Это Саша отшвырнула меня. За что? Ну за что?
Я вылезаю из-под брезента. Холодные капли падают мне на лицо. Недаром я всегда не любил девчонок…