Горное эхо скакало, как мячик, прятало источник звука. Мишаня вертел головой, пытаясь понять, откуда я кричу, потом кивнул не то мне, не то сам себе, и снова стал упрямо, ощупью продвигаться вперед… Ощупью?! Я едва не завыл от ужаса, потому что понял: Мишаня двигался, как всегда. А значит… Значит - он не видел! И, судя по тому, как отмахнулся от моих криков, не слышал. Или у него все-таки с собой слуховой аппарат? Длинные волосы Мишани падали ему на плечи, мешали разглядеть.
Стрела арбалета чиркнула о камень, за которым я прятался, но я даже не обратил на нее внимания. Едкий пот ручьями стекал у меня по лбу и спине, теперь мне было жарко и холодно одновременно. Лицо горело, руки тряслись.
Что же делать? Мишаня видит карниз под ногами, стену, но не видит ничего впереди. Стеша, или кто она там, идет сзади. Поменяться местами они не могут. Значит, я должен командовать им, куда идти. Почему он не видит? Потому что попал сюда насильно, против воли этого мира? Не видел с самого начала или ослеп уже потом? Как же он, полуслепой, вытащил Стешу? Впрочем, какая теперь разница! Сейчас важно то, что происходит сейчас.
Я вообразил себя скальной ящерицей (я видел таких в зоопарке, они здорово бегали по стенам, цепляясь за малейшие трещины) и рванулся из укрытия.
- Мишаня, я здесь!!! - заорал я что было силы.
Мишаня вздрогнул и явно не только услышал, но и увидел меня.
- Антон, я…
- Молчи, я все понял! Через пять метров развилка, лезь вниз! Потом опять вверх по трещине. Там отходит более широкий карниз! По нему можно свободно идти…
- Ты скажешь, когда…
- Скажу, если буду к тому времени еще жив! Э-эх, понеслася!
Еще никогда я не жил столь насыщенной движением жизнью. За полчаса меня сто раз могли убить и, наверное, тысячу раз ранить. Но я все еще оставался цел. Видимо, физкультурник был все-таки прав насчет моих легкоатлетических данных. Во всяком случае, со скальной ящерицей я уже вполне могу поспорить. Спустя минут сорок Мишаня со Стешей залезли уже слишком высоко, и стрелы от замка к ним не долетали. Не пора ли и мне следом?
В этот момент Мишаня принял за камень торчащий из трещины сучок и схватился за него. Сучок вылетел, Мишаня пошатнулся и соскользнул с тропы, повиснув над ущельем. Девушка, кто бы она ни была, пыталась втянуть его назад, но у нее явно не хватало сил.
- Мишаня, держись, я иду! - завопил я и совершил такой рывок по отвесной стене, что все присутствующие скальные ящерицы должны были просто умереть от зависти.
Когда мы вдвоем со Стешей (теперь я уже не сомневался в том, кто она такая) втянули Мишаню на карниз, он улыбался. Мне захотелось треснуть ему по роже. Но я тут же поймал себя на том, что тоже во весь рот улыбаюсь. Очень саднили разошедшиеся ссадины на губах, иначе я бы и не догадался.
- Я здесь видел неподалеку что-то вроде пещеры, - сказал я. - Пошли туда. Надеюсь, там не живет тролль.
- Тут нет троллей, - сказала Стеша, и между моим вопросом и ее ответом совсем не было паузы. Это обнадеживало.
- Хорошо, что я тебя там, внизу, не видел, - сказал Мишаня. - Если бы разглядел твою рожу, ни за что бы не признал, решил бы - подстава.
Пещера оказалась просто большой нишей. Мы привалились к стенам и вытянули ноги. Подол Стешиного платья был разорван в клочья. Под платьем оказались панталоны до колен, с кружевами. Я их никогда раньше наяву не видел, только на картинках. Умора!
Стеша оторвала оставшиеся кружева и довольно ловко перевязала нам с Мишаней разодранные о скалы руки.
- А куда остальные девались? - спросил я. - Ну те, у которых не получалось тебя спасти?
- Если человек, попадая сюда, идет спасать принцессу, то он сможет и там… - Стеша махнула рукой вдаль, туда, где от заката осталась последняя оранжевая полоса, похожая на ехидную улыбку неба. - Они больше сюда не возвращались.
- А другие? - снова спросил я и подумал о Юрке.
- Здесь можно жить, - сказала Стеша и пожала плечами.
Мишане хотелось рассмотреть ее поближе, но он стеснялся придвинуться. Стеша сама подсела к нему и взяла за руку. Мишаня тихо заурчал.
Над горизонтом высыпали крупные звезды. Черные контуры скал казались бархатными. Мимо наших лиц пролетела летучая мышь.
- Чувствуете, как звезды пахнут? - спросила Стеша. Мы промолчали, отдыхая.
Ниже нас, за поворотом тропы, послышался стук осыпающихся камней.
- Кажется, за нами идут, - прислушалась Стеша. - Мы сможем?
- Меня здесь не надо. Я всегда смогу, - сказал я и протянул им руки. Узкая ладошка Стеши и забинтованная рука Мишани потянулись мне навстречу.
- Ты здесь принял решение, - сказала Стеша. И все исчезло.
До дверей милиции нас провожала небольшая толпа. В целом я их понимал. Одна Стеша, в своих панталонах и накинутых поверх бального платья двух куртках, дорогого стоила. Кроме, того, мы везли в инвалидной коляске подпрыгивающего и кривляющегося Вадика, а сзади темной тенью крался Шакал Табаки. Моя распухшая рожа и забинтованные кружевами руки у нас с Мишаней тоже привлекали внимание. К тому же на осторожный вопрос: "Вы куда идете, ребята?" мы отвечали истинную правду: "В милицию, своих выручать!"
Уже на подходе к милиции Мишаня тронул меня за плечо:
- Ты знаешь, Антон, сейчас темно, я могу ошибаться, но…
- Что еще? - вздохнул я. Если честно, то после бега по стенам мои силы были на исходе.
- Мне кажется, что я нормально вижу и слышу. Подержи, пожалуйста, аппарат и очки. И скажи что-нибудь, только негромко, как нормальные люди между собой разговаривают…
- Держу. Господи, как же вы мне все надоели…
- Спасибо, Антон! Слышу! Я - слышу! Но почему?!
- Обратная трансформация вторично искривленного пространства, - вяло ответил я.
Я правда очень хотел порадоваться за Мишаню, но уже ничего как следует не мог - ни обрадоваться, ни разозлиться.
Глава 27
Мы все стояли под его окнами. Все, весь седьмой "Е" класс. Все девятнадцать человек. Двадцатой была Милка, спавшая у Витьки в "кенгурушнике".
Мы пошли наверх втроем, но Юркина мама сама вышла к нам ко всем вниз. Она была в тапочках и вязаной кофте и пыталась улыбаться, но морщинки не бегали веселыми лучиками. Они прятались под глазами, как испуганные мышки.
- Спасибо вам, ребята, что вы все пришли. Юра недолго учился с вами, но он вас всех полюбил. Всех. Он так много хорошего рассказывал о каждом из вас…
Ленка всхлипнула, а Пашка зарычал и впился зубами в свой огромный кулак. Бедный Зорька! Пожалуй, Юрка был, да и останется в его жизни единственным, кто рассказывал о Пашке много хорошего…
- Вы не должны винить себя за тот вечер. Юра был очень болен с рождения. Рано или поздно это должно было произойти, нам все об этом говорили, но мы… - Юрина мать замолчала, справилась с собой и заговорила вновь. - Мы все равно надеялись… что он еще немного побудет с нами.
Она задохнулась. Стеша стиснула руку Мишани и качнулась вперед. Из подъезда вышел Юркин отец и обнял жену за плечи. За прошедшую неделю он ужасно постарел. Куда больше, чем она.
- Он не умер! - сказал я, и все уставились на меня, как на придурка. Злого придурка. Те, кто помнил мои припадки, поежились. - Я знаю. Он живет в другом мире, где есть придорожный кабачок "Три ковбоя" и город с фонтаном. Там он ходит, бегает и даже скачет на лошади. Мы договорились встретиться с ним на земляничной поляне. Еще трое из нас - Мишаня, Стеша и Витька - знают, что я говорю правду. Свидетельствуйте.
- Свидетельствую, - сказал Мишаня.
- Да, - сказала Витька.
- Это правда, - сказала Стеша.
Мать Юрки прижалась к груди мужа и заплакала. Все девчонки, кроме Витьки, заплакали вместе с ней. Заплакала даже проснувшаяся Милка.
- А наш класс коррекции расформировывают, - неизвестно к кому обращаясь, сказал Ванька Горохов. - Прямо сейчас.
- Правильно, - кивнул тяжелой головой Пантелей. - Хватит, откорректировались.
- И что же с вами будет? - мать Юрки перестала плакать, взглянула с тревогой.
- Ничего, прорвемся, - пообещал я.
- Да, конечно, - согласился со мной Юркин отец. - Вас жизнь не баловала, но вы… Я тоже верю - прорветесь. У вас вся жизнь впереди. Это у нас… ничего больше не осталось…
Я поймал дикий, затравленный взгляд Витьки и кивнул ей. Она шагнула вперед и через голову сняла ремни "кенгурушника". Митька взял сестру на руки, заглянул ей в лицо. Юркину мать затрясло так, что это было видно издалека. Она беспомощно взглянула на мужа, помотала головой, но ее руки уже сами тянулись к Милке. Милка улыбнулась и зачмокала губами. Ее всегда доставали из "кенгурушника", чтобы накормить.
- Ее мать ушла. Она не больная, просто… бестолковая. Их еще шестеро осталось. Митька старший, - сказал я. - Витька не может со всеми…
- Но как же… - Юркина мать схватила ребенка на руки и прижала к себе так сильно, что Милка пискнула. Мне показалось, что сейчас отнять у нее Милку сможет только взвод ОМОНа.
- Она здоровая и развита по возрасту, - сказала Витька. - Я с ней к врачу ходила. Он сказал, вес только маловат. Кормить лучше надо. Ее Милкой зовут, полностью - Людмила…
- Людмила, - прошептал Юркин отец и губами прижался к маленькому лобику.
- Идем! - скомандовал я своему уже несуществующему седьмому "Е" классу, классу коррекции.
И мы пошли.
Запах звезд - говорит Стеша.
Послесловие
Екатерина Мурашова говорит с подростками на самые трудные темы. Практикующий школьный психолог, она умеет увидеть проблему, показать с разных сторон, обобщить сходные явления и диагностировать общие тенденции. Но сделать так, чтобы о проблемах и неприятностях было интересно читать, чтоб чтение такое захватывало, заставляло сопереживать героям, - сделать так может только талантливый писатель. Я думаю, нам всем очень повезло, что практикующий детский психолог Екатерина Мурашова одновременно является талантливым писателем.
Ее повесть "Класс коррекции" очень сильно выделяется в общем потоке современной отечественной литературы для подростков. Тема детей - отбросов общества, зачастую умственно неполноценных, инвалидов, социально запущенных слишком неудобна и некрасива, трудно решиться говорить об этом, но еще труднее говорить так, чтоб не осталось от разговора осадка отвращения, мрака и безысходности. Екатерина Мурашова виртуозно справляется с задачей написания жизнелюбивого, оптимистического произведения там, где, кажется, ни о каком оптимизме и речи быть не может. И дело здесь не в том, что сюжет в "Классе коррекции" условно фантастический. Скорее, секрет писательницы в том, что она искренне верит: в конце концов все будет хорошо и правильно, надо только понять, что "правильно", которое не для всех людей одинаковое, очень зависит от стремления к справедливости, взаимопониманию и взаимодействию.
"Класс коррекции" - произведение со всех сторон удивительное. Единственное, что в нем не вызывает удивления, - закономерная награда в первом сезоне Национальной литературной премии "Заветная мечта". По высказанному кулуарно мнению некоторых членов жюри, это было лучшее произведение из всех, что попали в финал премии.
Мурашова не развлекает читателя, не заигрывает с ним - и без нее желающих хватает. Она призывает читающего подростка к совместной душевной и нравственной работе, помогает через соучастие, сочувствие героям книги осознать себя как человека, личность, гражданина.
Мурашова приглашает к разговору и подростков, и взрослых, которым тоже иногда полезно остановиться, оглянуться и пересмотреть некоторые свои жизненные и оценочные стереотипы. Разговор не будет легким, но он давно назрел в нашем обществе. Екатерина Мурашова начала его - и всем нам пора в этом разговоре принять участие.
Ксения Молдавская, обозреватель
детской литературы газеты "Книжное обозрение"