* * *
Вот он, мой незабываемый день! Я беру ручку, кладу перед собой лист белой бумаги и начинаю писать. Первые строки торопливые и неровные. Иногда я спешно перечёркиваю их, пишу снова, снова перечёркиваю…
Часы, что висят на стене, спокойно и чётко отбивают: тик-так, тик-так. И мне кажется, что они понимают меня, что они смотрят на меня и одобряют мою работу: так-так, так-так.
Исписанных страниц становится всё больше и больше. На них трудно разобрать мой почерк. Но часы на стене продолжают тикать: так-так, так-так.
Завтра утром я прочту в классе своё сочинение. И совсем не обязательно, чтобы его поместили в школьный журнал. Для меня важнее всего то, что у меня есть свой незабываемый день… И я уверена, что у всех моих подруг тоже есть свои незабываемые дни.
Георгий ОРЛОВ
СИЛЬНЕЕ СМЕРТИ
(Из поэмы)
Ветер метёт порошей,
Деревья гудят за окном.
И снова я вспомнил о прошлом,
О давнем друге своём…
Мы вместе книги читали,
Ходили на берег лесной…
И Волгу переплывали
В рыбацкой лодке весной.
Вступали с ним в пионеры,
Давали клятву одну…
Решали одни примеры
И вместе ушли на войну…
А жил он просто и смело:
Война, разведка и бой!
Давно гроза отшумела
Над нашей мирной страной.
Но снова я вспоминаю
О грозной военной судьбе.
И строки свои посвящаю
Тебе, мой ровесник! Тебе!
Полночь. Окоп за дорогой…
Деревья тревожно шумят…
Месяц глядит с тревогой
На спящих солдат.
В землянке тесно и сыро.
При свете коптилки скупой,
В присутствии командира,
Пишет солдат домой:
"С победой вернёмся, верю!
Разлуки дни пролетят…"
…Хлопнув тяжёлой дверью,
В бессмертье ушёл солдат…
От пуль никуда не деться.
Грудью припав к земле,
Невольно вспомнилось детство
В зелёном приволжском селе.
Есть ли у памяти мера?!
Глаза у него горят:
"В школе родной в пионеры
Принимают ребят.
Красный галстук повязан,
Сверкаёт ярким огнём!
Теперь и Павлик обязан
По-ленински жить во всём!"
Огонь языкастый лижет
Зелёные ветки в кустах.
Фашисты всё ближе, ближе…
А у него в глазах:
Вечер, цветенье вишен,
Над речкой туман сырой…
И матери голос слышен:
- Скорей приходи домой!
- Окопы, бои, дороги…
Не время письма писать.
От сына письмо в тревоге
Ждёт и поныне мать…
И не вернулся обратно
Безусый солдат…
Гремела кругом канонада,
Был в огне Ленинград.
Горела роса перламутром,
Цветы склонялись к лицу…
Тихим июльским утром
Бессмертье пришло к бойцу.
Он губы сжимал упрямо,
В глазах загорелась грусть.
- Мама! Ты слышишь, мама,
Я отомщу и вернусь…
Огонь гимнастёрку лижет,
Кусты горят на ветру…
Фашисты всё ближе и ближе..
- Ну, что же… один не умру
Взять живым не надейтесь!
Я в руки себя не дам…
Так умирали гвардейцы,
Жизнь завещая нам!
А было так:
Автоматы
Сомкнулись со всех сторон.
Связанные гранаты
Бросил под ноги он…
Как шумные волжские воды
Бушующею весной,
Прошли военные годы
Над нашей Советской страной.
Минули чёрные беды,
Что старили в юности нас.
И солнечный день победы
Я встретил в двадцатый раз!
Мне ветер хорошие вести
Приносит с шорохом ив…
Мой побратим и ровесник,
Ты рядом со мною, ты жив!
В деревне твоей зелёной
Меня встречает весна.
И я слегка утомлённый
Опять стою у окна…
Стою, не скрывая радость
И боль в душе затая…
- Здравствуй, сынок мой!
Здравствуй!!!
- Здравствуйте! Это я…
Мне друг и поныне снится.
Как будто не видел давно…
А вдруг он опять постучится,
Как в детстве, в моё окно…
Он где-то ещё в дороге,
Весёлый и молодой!
Встретит меня на пороге
И заговорит со мной…
Проснусь и не сплю до рассвета.
А в сердце давняя грусть…
Он жив! Он в дороге где-то.
Ведь он обещал: вернусь!
Мать улыбнулась гордо,
Слезинки смахнув рукой…
У школы трубили горны
Над самой Волгой-рекой!
Есть ли у радости мера?!
Школьные флаги горят!
Сегодня здесь в пионеры
Вновь принимают ребят.
Сердца их взволнованно бьются!
Я слушаю и молчу…
Здесь пионеры клянутся
Быть верными Ильичу!
Василий АЛЕНДЕЙ
УТРО ЖИЗНИ
(Рассказ)
Зазеленели лужайки, запели скворцы, обрадовавшись теплу и солнцу, закружились над вербами шмели, и первый раз после долгих зимних холодов вышли на пастбища стада. Их вечернего возвращения с нетерпением ждут хозяйки, особенно - ребятишки. Мальчишки и девчонки уже вышли за ворота и ожидают появления бурёнок, козочек, овец…
Особенно восхищает ребят породистый колхозный скот. Впереди стада важно вышагивает величественный Бугай. Передние ноги Бугая короткие, а шея широкая. С этим Бугаем во всей деревне справляется только скотник Антон.
Как только Бугай вступает в деревню, он поворачивает по сторонам свои огромные рога и угрожающе мычит: му-у-у! И это грозное "Му-у-у!" означает: "Берегись!"
Кроме Бугая, есть в колхозном стаде породистый баран. И, хотя клички у него нет, он очень храбрый. Идёт по деревне и из озорства стучится в калитки рогами. Сегодня баран особенно настроен пошалить: ведь он первый раз в этом году вышел на волю.
Между тем пастухи свернули свои длинные бичи, остановившись поговорить с колхозниками. Они сообщили, что на лугу воды всё ещё много и что ягнят пришлось переносить на руках, что трава прорастает хорошо и корма будут обильные.
В это время подошёл к пастухам мальчишка лет двенадцати, черноглазый, в солдатской фуражке со звездой… Он прислушивается, что говорят старшие. Его зовут Васёк. Живет он на Верхней улице. Васёк очень любит ухаживать за животными. Со своими товарищами - пионерами он вырастил для колхоза двух жеребят.
"Как только начнутся каникулы, пойду в подпаски" - мечтает Васёк, никому пока не говоря об этом.
Правда, он спросил у дяди Матвея, но определённого ответа не получил. Пастух отговорился от него, утверждая, что ещё не кончились в школе занятия и что он, Васёк, ещё молод для этого нелёгкого дела…
Откровенно говоря, Ваську более всего по душе конский табун, но его ещё не выгнали в поле…
"Пока не поздно, надо поговорить со старым табунщиком дядей Ехремом, - думает Васёк. - У него правое плечо ниже левого, наверное, оттого, что дядя Ехрем целых тридцать лет держал на нем рукоять длинного пастушьего кнута".
Дядя Ехрем подошёл к Степану Вороне и хлопнул его по плечу.
- Ну, как?! Нынче опять будем с тобой соревноваться?..
- А то как же! Обязательно будем, - ответил дядя Степан, посмеиваясь и пуская синие колечки дыма. По старой привычке, разговаривая с кем-нибудь, дядя Ехрем любит передвигать на голове свою видавшую виды папаху. И на этот раз он приподнял её, слегка надвинул на темя, но порывистый ветер сорвал её и, отбросив в сторону, покатил по улице.
Васёк бросился за шапкой, поймал её, отряхнул и подал дяде Ехрему в руки.
- Спасибо, сынок! - сказал старый табунщик, одевая шапку. Немного погодя Васёк осмелился и спросил:
- Дядя Ехрем, возьми меня в подпаски к себе?
Тот внимательно посмотрел на мальчика:
- А ты думаешь, из тебя получится табунщик?
- Я в прошлом году выработал сорок два трудодня… на сенокосе.
- Ну, хорошо. Если так, попробуй ударить вот этим снарядом, - с иронией произнёс дядя Ехрем. Он снял с плеча Вороны тяжёлый, просмолённый, пропитанный дождями кнут и подал его Васюку, робко стоящему рядом.
Кнут Вороны у рукоятки толще песта, и весит он килограммов пять-шесть, а на конце его в пол-аршина виток из конского волоса. Васёк распустил его и хотел ударить, но кнут не повиновался и наматывался вокруг ног. И взрослые, и мальчишки засмеялись, а Васёк смотал и отдал его Степану Вороне. Густая краска залила лицо и щёки паренька, и он, смущённый, стоял, опустив голову, ни на кого не смотрел.
- Мало каши ел, не спеши в подпаски, ещё успеешь, - сделал вывод дядя Ехрем, улыбаясь…
"Всё кончилось", - думал Васёк с досадой.
Старый табунщик Ехрем - человек своенравный. Он всегда бракует то, что предлагают, а потом противоречит себе, одобряет то, что сделано против его воли. Однажды на ферме проводили водопровод, он заявил: "Зря тратят средства колхоза! До сих пор обходились, не умирали от жажды". А когда провели трубы, привинтили краны, то он первым побежал к конюшне: "Сам открою кран - у меня рука легкая". Но в общем-то дядя Ехрем добрый и отзывчивый.
Однажды, когда занятия в школе закончились и Васёк сдал экзамены, ему повстречался дядя Ехрем. Васёк посторонился и хотел пройти мимо, но табунщик ласково подозвал его и сказал:
- Не спеши, подожди малость, разве тебе со мной не о чём поговорить, разве ты не знаешь меня?..
- А чего ждать? - равнодушно ответил Васёк.
- Смотри, какой гордый! Можно подумать, что ты не хочешь идти со мной сторожить коней… Хочешь, я возьму тебя сегодня?
- Правда? Честное слово, правда?.. - просиял Васёк. Вернувшись домой, он влез на чердак, разыскал там свой кнут и вечером отправился на конный двор к дяде Ехрему. Оттуда они погнали лошадей к Тростниковому оврагу, в ночное…
Первая ночь с табунами не была спокойной. Со стороны леса показались чёрные тучи. Дядя Ехрем лёг и задремал на меже. Слышно было, как кони старательно жуют сочную траву.
- Пожалуй, будет гроза, - сделал вывод дядя Ехрем, поглядывая на небо.
- Но если будет большая гроза, мы табун загоним под мост, дядя Ехрем, - деловито ответил Васёк.
- Это верно, - согласился табунщик, - лошадь - скотина не глупая, сама понимает, где лучше скрываться от ливня. Летний дождь скоро проходит, и возвращаться в деревню не стоит… А может, и не будет…
Васёк отогнал коней от посевов. Молнии вспыхивали всё ярче и ярче. Погромыхивал гром, хотя дождя ещё не было, и кругом стояла тишина. Только однообразно журчал ручей в овраге.
- Ой, наверное, молния ударила в дуб! - вскрикнул Васёк, когда сверкнула ослепительная вспышка.
- Не бойся! Ночная гроза обманчива. Всякая молния кажется близкой, - ответил дядя Ехрем, кутаясь в свой поношенный дождевик.
- В такие грозовые ночи я никогда ещё не бывал в открытом поле, - оправдывался Васёк, подсаживаясь к лежащему дяде Ехрему. - Страшно всё-таки.
- Ничего, сынок, - успокаивающе говорит табунщик и, позёвывая, поднимается и садится рядом с подпаском. - Такова она, жизнь-то, Васёк, - вздыхает дядя Ехрем. - А я на своём веку ещё не такое видывал, брат…
- Неужели страшнее бывает? - робко спрашивает Васёк.
- Что было, то было, и быльём поросло… В молодые годы я всякое видел, - отвечает дядя Ехрем мальчугану, встаёт и идёт к табуну.
А над лесом, совсем близко, беспрерывно сверкают яркие молнии и грохочет гром. Но лошади как ни в чём не бывало жуют траву. Лишь матери чаще обычного подают голос отставшим сосункам. А жеребята, задрав голову, тревожно ржут и бегут на зов матерей.
Над самой головой раздаётся страшный грохот; под ногами (так показалось Ваську) покачнулась земля. Вернувшись к подпаску, старый табунщик берёт свой брезентовый дождевик подмышку и решительно говорит:
- Айда, Васёк, сомкнём табун и поставим его под мост Эртемена.
Затем сильно ударил своим длинным кнутом и стал сгонять коней в плотный кружок.
Когда кони укрылись под широким мостом, оба табунщика вышли на песчаную насыпь, оглядели кругом - нет ли где ещё какой лошади? Крупные капли дождя ударили о настил; совсем близко, над головой, сверкнула ослепительная молния, потом ещё и ещё. Соседняя дубрава, речная долина, телефонные столбы и старые дубы осветились, как на экране кино, и снова исчезли.
Табунщики, спасаясь от ливня, соскочили под мост. Вдруг над головой раздался конский топот и громыханье кованой телеги. Было слышно, как ездок погоняет коня.
- Взгляни, Васёк, кто там проезжает так поздно. Доброму коню и в дождь не дают покоя…
Поднявшись на мост, Васёк заметил подводу и громко крикнул:
- Кто едет?..
- Ишь, какой голосистый! Ты лучше наблюдай за табуном, у вас одна лошадь забрела в посевы и направляется к нижнему оврагу.
Васёк по голосу узнал дядю Михея, односельчанина. Он, видимо, ездил в район и там задержался.
Услышав про отлучившуюся лошадь, Васёк оробел. Шутка сказать: лошадь может пропасть, а его, Васька, дядя Ехрем больше не возьмёт с собой. Хуже того, дядю Ехрема обвинит правление в потравах. Пересчитав коней, они оба убедились, что ушёл из табуна Одноглазый, мерин вороной масти, известный своим бродяжничеством.
- Делать нечего, Васёк, - сказал старый табунщик, вынимая из кармана своих широких штанов трубку, - съезди, пригони бродягу.
Васёк, не сказав ни слова, застегнул пуговицы своего пиджака, развязал узду, с которой не расставался, и отправился ловить Верного, чтобы оседлать его.
Дождь начал утихать, но вода, не успевшая впитаться в землю, хлюпала под ногами Верного и разлеталась по сторонам.
Долго ездил Васёк по ночному пустынному полю. Через час до старшего табунщика долетела звонкая песня.
Чей-то молодой голос, бодрый и весёлый, выражал своим пением неподдельную радость, удовлетворённость собой и всем миром!
Эх, ты, песня! Всякий, кто услышит тебя, кто поймет [I тебя в ночной глуши, невольно взволнуется и призадумается. Как прекрасна природа! Какая светлая жизнь! И как эту природу надо ценить!
Но кто это заливается в степи? Оказывается, Васёк, ведущий в табун пойманного Одноглазого.
После грозы дядя Ехрем выпустил табун из-под моста. Застоявшиеся кони просились на волю, рвались на луг.
- Долго ты пропадал, парень, - сказал недовольным голосом дядя Ехрем, увидев Васька.
- Еле разыскал, - ответил подпасок.
- А далеко он зашёл?
- Да нет! Он был у сломанной старой берёзы…
После дождя воздух особенно чист. Где-то в кустах неугомонный дергач-коростель дёргает свою ржавую цепочку. За деревней, у дальнего леса, всё еще пламенели вспышки молний. Эта гроза, видимо, напомнила старому табунщику о минувшей войне, о пушках, о страшной артиллерийской канонаде. Табунщик вспомнил, как он, находясь на войне, на изрытых снарядами полях, скучал по этим полям, по этим табунам коней, заботливо выращенным им когда-то.
- Не нужно этого больше, не нужно! - сказал он вслух.
- О чём это вы, дядя Ехрем? - спросил подпасок, со страхом подумав, что старый табунщик не разрешает ему больше пасти табун.
- Я про войну, Васёк… Нехорошая эта штука, война…
- Вы, дядя Ехрем, везде бывали, всё знаете…
- Бывал, знаю, - прервал его табунщик. - Ты лучше расскажи, как разыскал конька-бегунка?
- Да так, поездил и разыскал. Когда мы вышли с Верным в ржаное поле, ноги и колени у меня промокли насквозь. Еду по мокрой ржи, а оглянуться назад не смею: так и кажется, что кто-то пробирается за мной и вот-вот схватит за шею холодной шершавой рукой… "Ты же табунщиком хочешь стать и тебе нельзя бояться", - говорю сам себе. Потом, преодолев страх, остановил лошадь, оглянулся - никого нет… Прислушался. Что-то впереди шумит негромко: "шуп, шуп, шуп", а что это, не знаю. Неужели, думаю, забрался в рожь леший, чтобы нагнать на меня страху?
- Леших теперь нет, природа чиста и безвинна, - добавляет дядя Ехрем, поправляя свой дождевик.
- Потом всё же поехал на этот шум. А там канава, через канаву - мостик. Дождевая вода скопилась на настиле мостика и стекает на камни, шумит, шумит… Еду дальше, присматриваюсь: нет нигде Одноглазого. Только у обрыва светятся какие-то точки, будто фонарики. Сперва мне показалось, что это полевые охранники курят трубки. Но голосов не слышно, все тихо. Я к обрыву. Тут мой Верный как захрипит! Заметался из стороны в сторону. И ни шагу вперед. А "охранники" поднялись и стали удаляться попарно, в разные стороны… Только тогда я, глупый, понял, что это были волки…
- А вот, это, Васёк, уже не пустяки, - сказал, оживившись, дядя Ехрем. - Волки у нас нередкие гости, и их надо остерегаться.
- Да я и сам не на шутку струсил. Но ведь надо было Одноглазого искать. Дождь стал стихать, небо начало проясняться, и показались звёздочки. Уже можно было различать деревья. И вот там, недалеко от обрыва, где растут старые вязы, на дороге человек лежит. Я остановил коня, присмотрелся и решил: будь что будет - поеду! А мой Верный перешагнул через этого "человека" как ни в чем не бывало и даже прихватил что-то с земли. Это всего-навсего был сук вяза, сломанный грозой…
- А как ты поймал Одноглазого? - спросил, усмехаясь, дядя Ехрем.
- Да очень просто. Еду я дальше от сломанного сука, всматриваюсь в пустое поле. И вдруг ни с того ни с сего затянул песню! Пою себе во весь голос. А он услышал мой голос и отвечает мне приветливым ржаньем. Он, видно, узнал меня по голосу и сам пошёл мне навстречу. Так мы втроём и направились обратно к табуну. Страх мой прошёл, и мне захотелось петь ещё громче, на всю степь!..
Васёк хотел сказать ещё что-то, но удержался и умолк. А хотел он сказать, видимо, о том, что хочет вырастить сильных коней-аргамаков, чтобы они могли скакать, как ветер, быстрее всех и дальше всех.
- Смотри, Васёк, - указал на табун дядя Ехрем, - а Одноглазый-то пасётся со всеми вместе.
И он погладил подпаска по голове.
Михаил ЮХМА
ЛЕГЕНДЫ ДЕДА ЕНДИМЕРА
Слово о баторе, создавшем солнце
Около тлеющего костра лежим двое: я и дед Ендимер - старый табунщик. Он лучший сказочник нашей окрестности, да и возраст его, приближающийся к ста годам, говорит о том, что он много испытал, много повидал на своём веку. Он любит рассказывать, я люблю слушать.
Но в эту ночь разговор у нас что-то не клеится. Дед сидит задумчиво, изредка ударяет палкой о землю. А я лежу и смотрю: и голова, и усы, и борода у него седые, и порою, когда дед заглядится вдаль и пламенем озарится его лицо, мне кажется, что он изваяние из серебра.
Со стороны деревни доносится задумчивая песня девушек, раскатистый смех парней.
С запада подул свежий ветерок и стал относить дым костра в мою сторону.
Я подсаживаюсь поближе к деду.
- Чего тянешь языки-то?! - нарочито сердясь, говорит дедушка Ендимер временами вспыхивающему костру. Потом начинает помешивать берёзовой палкой разгоревшиеся угли.