– Сначала я спрошу у нее. В какой-то мере мне и самому интересно. – Я рассказал Алекс, как отец искал "Антуанетту". – Вот и получается, что мы каким-то образом связаны, пусть и косвенно. Ваша бабушка имеет отношение к истории с "Антуанеттой".
– Но какое? – спросила Алекс.
Я ответил, что не знаю.
Немного подумав, она покачала головой:
– Как-то странно… Сначала мы познакомились при необычных обстоятельствах, а теперь вот это…
– Карма, – то ли в шутку, то ли всерьез заметил я. – Послушайте, а что вы делаете завтра?
– Еще не придумала.
– Вы любите лодки?
– Я мало что в них понимало.
– У отца была лодка. Вряд ли Ирэн будет возражать, если я ее возьму. Можно пройти под парусом вдоль побережья, а потом мы пообедаем у нас дома и я познакомлю вас с Ирэн.
– Даже не знаю, – нерешительно сказала Алекс. – Конечно, предложение очень заманчивое, но я не уверена, смогу ли составить хорошую компанию.
– А что еще вы намерены делать? Думаю, такая встреча пойдет вам на пользу.
Алекс снова задумалась. Я видел, как в ней борются противоречивые желания, и наконец она сдалась:
– Хорошо, я согласна. Спасибо.
– Прекрасно.
Мы договорились, что я заеду за ней утром, но, когда я предложил проводить ее домой, Алекс ответила, что хотела бы еще немножко подумать, и я оставил ее одну. Уходя, я оглянулся. Она сидела, обняв колени, и глядела на море. Я чуть задержался, пораженный чувствами, которые она пробудила во мне. Между нами возникла некая связь. Возможно, из-за острова – так воспринималось здесь время. Оно было почти ощутимым: протягивалось назад, в глубь веков, в предысторию, в древние цивилизации, а затем рвалось вперед, к недавним событиям. Вторая мировая война. Мой отец. Ее бабушка. Любовь и страсть, трагедия и смерть. Остров словно пропитался этими чувствами. У меня сложилось впечатление, что мы – эпизодические актеры в театральной труппе и бесконечно попадаем в ловушку одних и тех же человеческих слабостей.
Много позднее, вернувшись домой, я вспомнил Алисию. Впервые с тех пор, как она ушла, я не чувствовал утраты. Не было также ни возмущения, ни злости. Мне очень захотелось, чтобы у нее все было хорошо, как тому и следовало быть. А затем, совсем неожиданно, в голове мелькнула мысль, что, вероятно, и у меня тоже все будет хорошо.
7
Когда Ирэн утром спустилась вниз, я был уже одет. Она застала меня на террасе, где я любовался рассветом и пил кофе. Когда солнце взошло, залив, в котором до этого густой зеленью отражались растущие на прибрежных склонах сосны, стал бескрайне-синим, как небо.
– Доброе утро, – поздоровалась Ирэн, тоже устраиваясь на террасе. – Хорошо спалось?
– Очень. А тебе?
– Не жалуюсь, – ответила она, хотя, судя по темным кругам под глазами, это было не совсем так. – Чем ты намерен заняться сегодня? – поинтересовалась она. – Боюсь, мне с самого утра придется уехать на Кефалонию. Вчера вечером звонил Алкимос и сказал, что организовал встречу с человеком, который сможет помочь мне разрешить некоторые проблемы. Вот я и подумала, что, возможно, ты захочешь поехать со мной. Посмотришь Аргостоли, а когда я освобожусь, вместе пообедаем.
– Спасибо за предложение, но, по правде говоря, я хотел попросить тебя об одолжении.
– Слушаю.
– Помнишь, я рассказывал об английской девушке, с которой недавно познакомился?
– Внучке Юлии Заннас?
– Да. Ее зовут Алекс. Вчера вечером я снова случайно встретил ее. Не возражаешь, если я прокачу ее на "Ласточке"?
– Конечно нет, – ответила Ирэн. – Я соберу вам с собой чего-нибудь перекусить, и вы сможете устроить пикник. Ты уже решил, куда вы отправитесь?
– Недалеко. Думаю, куда-либо вдоль побережья.
Я пошел за Ирэн на кухню, убеждая ее, что ничего не нужно, но она настаивала на своем и принялась доставать сыр, салат и холодное мясо. Я помог ей упаковать все в сумку-холодильник.
– И у меня есть еще одна просьба, – сказал я. – Алекс хотела бы узнать побольше о своей семье, особенно о бабушке. Из сказанного тобой вчера я понял, что ты кое-что знаешь о событиях военных лет.
Ирэн перестала возиться с едой.
– Я знаю слишком мало. Только то, что слышала ребенком. Ведь тогда я еще не родилась.
– Расскажешь Алекс то, что знаешь?
– Это было так давно, – неохотно произнесла Ирэн. – По-моему, иногда лучше о таком не вспоминать.
– Но это ее бабушка. И Алекс хочет знать правду. Неужели то, что произошло, и впрямь настолько плохо?
– Может быть, тебе так не покажется. Но люди, которые прожили здесь всю свою жизнь, относятся к этим событиям совсем по-другому. Здесь многих убили – сыновей, братьев, отцов. Понимаешь, Роберт, Итака – маленький остров…
– Тогда тем более пусть лучше Алекс услышит все от тебя, – возразил я. – Мистер Каунидис говорил, что ее лучше удержать от расспросов, но вряд ли она послушается меня.
– Пожалуй, ты прав, – вздохнула Ирэн. – Приводи ее к нам сегодня вечером. Я попробую рассказать ей все, что знаю.
Я поблагодарил Ирэн и, когда почти вся еда была упакована, спросил:
– А ты знаешь Димитри Раманду? У него туристическое агентство в городе.
– Да, конечно. А ты тоже знаешь его?
– Нет. Но Алекс знает.
– А-а, понятно. Они друзья?
– В некотором роде. Познакомились еще в Англии. А что он собой представляет?
– По-моему, очень милый молодой человек.
О Димитри я спросил из любопытства, но сразу же пожалел, что задал этот вопрос. Я заметил, как Ирэн исподтишка проницательно посмотрела на меня. И почти услышал жужжание колесиков у нее в голове.
Около десяти я заехал за Алекс. Услышав звук подъезжавшего джипа, она вышла мне навстречу.
– Доброе утро, – поздоровался я и, взяв у нее сумку с полотенцем и купальными принадлежностями, поместил ее на заднее сиденье. – Как настроение?
– Гораздо лучше, – вежливо улыбнувшись, ответила она. – Я решила на сегодня забыть обо всех неприятностях и только развлекаться.
– Молодец! – Я показал на залив, где под чистым небом на волнах блестело солнце и дул легкий ветерок. – Нам предстоит чудесный день. Утром я поговорил с Ирэн. И вы, Алекс, приглашены на обед: она согласна рассказать все, что знает о вашей бабушке.
– Великолепно. А она точно не будет против?
Я решил не рассказывать Алекс, как трудно было уговорить Ирэн. Вряд ли она сознавала, что может узнать о своей бабушке что-то плохое. Но доказывать ей это теперь уже не было времени. Алекс ждала встречи с Ирэн, и мне не хотелось портить ей настроение.
До стоянки яхт было недалеко – от окраины города всего около мили по узкой дороге, которая вилась вдоль залива. Бетонная пристань с полудюжиной понтонов, к которым могли пришвартоваться от пятнадцати до двадцати яхт, и пара строений, где располагались контора и мастерская. Некоторые лодки были вытащены из воды на берег для осмотра и теперь стояли в тени навеса из высоких стволов эвкалипта. Когда мы подъехали, место выглядело покинутым и, если не считать стрекота вездесущих цикад, вокруг было тихо и пустынно.
Я сразу узнал "Ласточку", хотя прошло много лет с тех пор, как я видел ее в последний раз. Это был четырнадцатиметровый моторный кеч, который отец купил вскоре после приезда на Итаку. Корпус над ватерлинией был покрашен в синий цвет, надстройка и палубы сделаны из тика и лакированных досок. Это было легкое в управлении классическое судно, созданное для морских путешествий.
– Когда отец купил "Ласточку", она была настоящей развалиной, – пояснил я Алекс, остановившись вместе с ней возле лодки. – Он сам многое восстановил.
И только теперь я вспомнил, что именно здесь обнаружили тело отца. Вода была чистой и прозрачной, но понтон и корпус судна отбрасывали глубокую тень, из-за чего, как я догадался, его долгое время и не могли найти. Одно оставалось неясным: как получилось, что он оказался в воде около кормы, а его одежда, по утверждению полиции, зацепилась за винт. Судно было пришвартовано к понтону бортом, поэтому подниматься на борт было лучше всего в середине. Отцу совсем незачем было идти на корму, и, по-видимому, он там и не был. Он или уже находился на борту, или еще стоял на понтоне. Если на борту, то непонятно, как он ударился головой и оказался в воде. Получалось, что он должен был находиться на понтоне, но когда я склонился у кормы, отыскивая следы крови, то ничего не нашел. Странно. Доски были сухими и крепкими.
– Что-то случилось? – озадаченно спросила Алекс.
– Простите, я вновь задумался об отце. Это здесь его нашли.
Она с ужасом взглянула на воду, как будто ожидая увидеть там плавающий труп.
– Пять недель назад у него случился инфаркт, – объяснил я. – Около трех недель он пробыл дома, а затем однажды утром просто исчез. Думали, что он отдыхает, но он ушел рано утром, когда Ирэн еще спала. Позднее здесь нашли его автомобиль. Через три дня заметили и тело, застрявшее под лодкой. Это случилось два дня назад, в тот день, когда я прилетел на Итаку. Полиция полагает, что скорее всего он свалился в воду после того, как у него произошел второй инфаркт.
– Ужасно. Я очень вам сочувствую. Вы, конечно, сильно переживаете.
– Ирэн эта смерть потрясла еще больше. – Я встал, оглядываясь, словно все еще пытаясь понять, как все произошло. – Дело в том, что заключение о вскрытии выглядит как-то странно. Причина смерти – утопление, в этом полиция уверена, но происхождение раны на затылке они объяснить не могут. Предполагают, что рана стала следствием падения, однако я не нашел никаких следов крови, а деревянное покрытие сухое. Смотрите, как далеко отсюда до воды.
Алекс заглянула за борт, не вполне понимая, что я имею в виду.
– Сантиметров тридцать. Я разговаривал с капитаном полиции, и он сказал, что если и была кровь, то ее смыло водой. Но здесь нет таких высоких приливов, а вода гладкая как стекло и совсем спокойная.
– Но если дул ветер…
– Возможно, – согласился я, хотя у меня все равно остались сомнения. Все это время погода стояла ясная. Я заметил, что Алекс не понимает хода моих рассуждений. – В тот день, когда я прилетел, Ирэн рассказала мне нечто странное: отец, похоже, считал, что его хотят убить.
Я видел, что Алекс не понимает, серьезно я говорю или шучу.
– Вы хотите сказать, что его убили?
– Нет. – Я покачал головой. – Я все-таки думаю, что это был несчастный случай. Мой отец любил выпить и пил уже давно. Вероятно, он все это придумал, чтобы Ирэн пожалела его.
– Как это?
– В последнее время у него были некоторые проблемы с Ирэн. В прошлом году она оставила его. Тут замешан еще один мужчина. Тот самый капитан местной полиции. Может быть, перенеся инфаркт, отец решил таким способом вернуть ее.
– И для этого придумал, будто его пытаются убить?
Я пожал плечами. Высказанные вслух, эти предположения действительно казались весьма необычными, но все же не настолько, как предположение о том, что в его словах могла быть доля правды. Если он на самом деле верил, что на его жизнь покушаются, то почему потом стал утверждать обратное? И как позднее подчеркнул Феонас, не было причины убивать такого человека, как мой отец. Все это я последовательно изложил Алекс, в том числе И идею Феонаса, утверждавшего, что заявление отца могло быть вызвано возникшим в тот вечер спором между ним и одним местным рыбаком.
Я объяснял и в то же время никак не мог полностью отрешиться от сомнений. Феонас, не задумываясь, выстроил версию происхождения раны у отца на голове, но теперь его доводы казались слабыми и даже скороспелыми. У меня все чаще возникал вопрос: что ему понадобилось на причале? Вряд ли он собирался выйти в море на "Ласточке" в одиночку. Однако больше всего меня беспокоило то, что Ирэн тоже не выглядела убежденной. У меня зародилось смутное подозрение, что она что-то недоговаривает. Я вспомнил ее замечание, что Феонас тоже мог послужить причиной скрытности отца. Хотя в целом ничего существенного в этом не было.
– Идемте, – сказал я Алекс, – надо занести наши вещи на борт. – Я поднял сумки и перекинул их на палубу.
Я так давно не был на борту "Ласточки", что мне понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить, где что находится. Лодка была в идеальном состоянии. Латунь сияла, лакированное дерево блестело, а когда я включил двигатель, он сразу ритмично застучал. Я прошел на нос и отпустил булинь, попросив Алекс освободить кормовой конец. Затем включил скорость и вывел "Ласточку" с места стоянки. Мы направились к выходу из залива. В каюте я нашел набор морских карт, в том числе и карту восточного побережья Итаки. На ней было отмечено множество бухточек, и я наметил одну из них в нескольких милях к югу. Туда можно было добраться только по воде. Когда мы миновали залив Молоса, я передал штурвал Алекс.
– Держите курс прямо на тот мыс, – сказал я ей, указывая на береговой знак в миле от нас.
Пока она старалась удержать курс, я прошел на палубу, чтобы поднять паруса. Дул слабый юго-восточный ветер, попутный для нас. Поставив паруса, я вернулся в рубку и выключил двигатель. Вибрация под ногами сразу прекратилась, и теперь тишину нарушали только плеск рассекаемой воды и шум ветра в парусах.
– Так у нас уйдет чуть больше времени, – сказал я, – но это хороший отдых.
Алекс только улыбнулась в ответ, продолжая внимательно следить за целью нашего путешествия.
– Изумительно. Откуда вы умеете управлять судном?
– Это единственное, что мне нравилось, когда меня привозили сюда в детстве. Обычно часть лета отец искал затонувшую "Антуанетту". Считается, что на ее борту должна находиться статуя, похищенная немцами из монастыря.
При упоминании о войне Алекс нахмурилась:
– Перед тем как приехать сюда, я прочитала несколько книг о немецкой оккупации Греции. Тут происходило много ужасного. И я продолжаю думать о старике, которого мы вчера видели в Эксоги. Он, наверное, настолько стар, что все это помнит. А когда вы сейчас сказали об ограблении монастыря, у меня возникла мысль, что среди этих оккупантов мог быть мой дедушка.
– Вполне возможно, – согласился я, хотя догадался, что Алекс имела в виду нечто более страшное, чем грабеж. – Вас это беспокоит?
– Вы думаете, что должно?
– Все зависит от обстоятельств. Вы не думали о том, что вам может понравиться далеко не все, что вы узнаете о прошлом своей бабушки?
– Честно говоря, до приезда сюда я не задумывалась об этом. Но взгляд того старика действительно наводит на подобную мысль. А почему вы спрашиваете? Вам уже что-нибудь известно?
– Нет. Но мистер Каунидис – я уже рассказывал о нем – действительно посоветовал мне предупредить вас, чтобы вы поостереглись задавать слишком много вопросов. И Ирэн тоже сделала пару замечаний о том, что некоторые события лучше не вытаскивать из прошлого. Собирался сказать вам об этом позже.
Подумав, Алекс ответила:
– По-моему, неправильно прятать голову в песок только потому, что нам не нравится то или иное событие. Я хочу узнать, какой была Нана в молодости. И что с ней случилось. Но я хочу знать правду, а не правдоподобную версию. Мы ничего не в состоянии понять правильно, если не готовы честно взглянуть в глаза прошлому – разве не так?
– Просто хотел предупредить вас.
– Беспокоитесь, что я поведу себя неадекватно, если всплывет что-либо неприятное?
– Ну почему же?!
– Впрочем, даже если вы и подумали так, я не виню вас. Но я не истеричка, которая посреди ночи прыгает с пристани в воду всякий раз, когда в жизни что-то идет не так.
– У меня и в мыслях не было, что вы такая.
Она задержала на мне внимательный взгляд, словно определяя, правду ли я говорю.
– Расскажите мне о себе, – внезапно попросила она. – Вы знаете самые сокровенные мои тайны, а я о вас почти ничего не знаю.
– А что вы хотели бы узнать?
– Что расскажете. Где вы живете?
– В Лондоне, в Кенсингтоне. Мне тридцать шесть лет, владею небольшой компанией по реконструкции домов. Что еще? Люблю итальянскую кухню, хожу в кино, читаю книги и несколько раз в неделю заставляю себя пробежать три-четыре мили.
– Вы женаты?
– Нет, – несколько неуверенно ответил я. – До недавнего прошлого у меня была женщина, очень много значившая для меня. Но мы расстались.
– Простите.
Наверное, я должен был почувствовать себя неловко, но на деле получилось наоборот: вероятно, неудачные отношения с людьми, которых мы считали своими близкими, дали нам что-то общее. Алекс смотрела на остров, видневшийся в полумиле от нас по правому борту.
– Я рада, что согласилась поехать, – заметила она. – Очень красиво. Вы говорили, что в детстве вас часто привозили на Итаку?
– В общем-то да. Но мне не нравилось. Отец переехал сюда, когда они с матерью разошлись. Обычно я проводил здесь пару недель во время летних каникул.
– Я так понимаю, у вас были не очень хорошие отношения с отцом? Вы не любили его?
– Наоборот, любил, особенно мальчиком. Почти каждое лето я ездил с ним на раскопки, где бы он их ни вел. Он раскапывал римские виллы в самой глуши Сассекса, а я бродил по окрестным полям и лесам с рогаткой, охотясь на белок.
– Типичный мальчишка. Почему мальчишки всегда норовят кого-нибудь убить?
– Наверное, это заложено в нашей природе.
– Вы интересовались археологией?
– В принципе нет. Пожалуй, если бы отец откопал старые мечи или шлемы, все могло бы пойти по-другому, но в основном ему попадались только кусочки мозаики.
Мне вспомнилось, как по вечерам мы все сидели вокруг костра, ели сосиски и печеную картошку, а я вполуха слушал, как отец и его коллеги обсуждали свои находки. Чтобы не задеть его чувства, я изо всех сил притворялся, что мне интересно.
– Мне кажется, отец всегда переживал, когда замечал, что я считаю его работу скучной.
– И так было на самом деле?
– Работу иногда – да, но не его самого.
Как раз у одного из этих летних вечерних костров он впервые признался мне, что любит море и лодки. Я знал, что он вырос на побережье, в Норфолке, и что у его отца была деревянная парусная лодка. Мой отец часто плавал вдоль берега, останавливаясь в бухточках, где проводил весь день, собирая моллюсков или разыскивая окаменелости в скалах.
Чем больше я рассказывал, тем легче находились слова. Закончил я свою печальную историю тем, как мы стали чужими.
– Однажды летом отец проводил раскопки одного саксонского поселения, – начал я. – У него была своя особая теория об обычаях погребения в ту эпоху – он тогда очень интересовался этим периодом. Если бы ему удалось доказать, что он прав, то общепринятое понимание этого вопроса подверглось бы полному пересмотру, тем более что некоторые находки того года, похоже, подтверждали его теорию. Он напечатал статью, но, к сожалению, подтасовал ряд доказательств. Я уверен, все произошло случайно: вероятно, он ошибся в расчетах. Когда же отец понял, что произошло, статья уже привлекла внимание ученых-археологов. Он вынужден был публично признаться коллегам, что его выводы неверны. Профессиональная ошибка погубила его карьеру.
– Со всяким может случиться, – возразила Алекс, – не такой это большой грех, чтобы уничтожить научную карьеру.
– В Оксфорде личная репутация – это все. Она намного ценнее, чем деньги. И конкуренция очень жесткая. Пошли слухи о жульничестве. В конце концов отцу пришлось подать в отставку.