Дрожащий от холода Женька вытащил из расщелины в скале обыкновенную авоську с чёрными овальными раковинами. Старший опорожнил в неё мешочек. В нём тоже были раковины.
- Это что? - спросил Серёжка, забыв свои страхи.
- Мидии, - объяснил дед.
- А зачем они?
- Жаркое готовить. Вкусно, говорят.
Братья с мидиями полезли по скалам наверх.
Дед опустил Серёжку на гальку и просто сказал:
- Пошли, внук, искупаемся.
Серёжка вдруг успокоился, взял дедову руку и пошёл в море.
Вода была такая тёплая, прозрачная, весёлая, что выходить не хотелось.
Отец поплыл на середину бухты. Там он стал нырять и подолгу скрывался под водой. Наконец что-то показал в вытянутой руке.
- Рапану добыл, - определил дед.
Рапаной называлась кручёная раковина с розовым мясом внутри. То было не мясо, а живой моллюск. Дома отец очистил раковину, вымыл её, высушил на солнце, но от раковины ещё много месяцев пахло. Не очень приятно, только Серёжке запах нравился: он напоминал ему первое купание в море.
Вечером, за столом, дед объявил:
- Завтра с утра искупаемся и с ходу - на Малахов курган. Оттуда в панораму. Успеем, так и на Сапун-гору съездим.
- О господи! - всплеснула руками бабушка. Она выглядела моложе ленинградской бабушки. Наверно, потому, что жила у Чёрного моря. - Дай детям отогреться после того Севера. Повидают они ещё твою панораму и диораму!
О чём шла речь, Серёжка не мог понять.
Дед отставил чашку и запетушился:
- А что? И мои! На одной дед мой запечатлён, на другой я сам с боевыми товарищами!
- Как прилетит кто, так он сразу в музей тащит, - с укоризной произнесла бабушка.
- А как же! Не в Ялту прибыли. В Севастополь! Человек должен в Севастополе первым долгом героям поклониться!
И на другой день Серёжка отправился с дедом в город. Сперва зашли в кондитерскую, накупили конфет. Потом, прямо на улице, выпили лимонад.
Дед предлагал кислое молоко, но Серёжка отказался. Молоко и на Севере есть, а лимонада там не бывает. В Севастополе лимонад продавали на каждом шагу. А молока - хоть залейся!
Сколько же надо коров, чтобы на всех молока хватило! А доить? Целая армия нужна… Да, на севастопольских коров бутербродов не напасёшься…
- О чём задумался? - прервал Серёжкины размышления дед. - Или жарко стало? Отвык от солнца.
От солнца он отвык, и от больших деревьев отвык, и от многолюдных улиц. Только не хотелось признаваться.
- Ни о чём.
- Тоже дело.
Прошлись по аллеям, по тенистому бульвару, задержались у набережной, где из воды поднималась мраморная колонна. На вершине её орёл держал бронзовый венок.
- Из Херсонеса, - тоном знатока определил Серёжка.
Колонна была не из древнего города. Она называлась - Памятник затопленным кораблям. В прошлом веке русские моряки специально потопили свои корабли при входе в бухту, чтобы ни один фрегат - ни английский, ни французский, ни турецкий - не смог проникнуть в Севастополь.
- Корабли как люди, - сказал дед, - погибают, но не сдаются.
И предложил:
- Пошли к троллейбусу. На Малахов курган поедем.
То, что Малахов курган оказался в городе, не удивило. На Дальнем Востоке сами города в кольце сопок; а "сопка" и "курган" почти одно и тоже, просто слова разные.
На плоской вершине, у старой крепостной башни, пылал Вечный огонь. Не в наземной чаше, а на макушке факельной колонны. Огненное знамя трепетало над Малаховым курганом, над братской могилой нескольких поколений бессмертных героев.
Николай Петрович глядел куда-то вдаль. Серёжка тоже глянул, и сердце его вспорхнуло к горлу. На высоком холме стоял удивительный дом. Издали - точь-в-точь огромный шлем с шишкой, Живая Голова из пушкинской сказки!
- То и есть наша "Панорама обороны Севастополя 1854–1855 годов", - пояснил дед. - Мы и туда съездим.
Весь вечер дед просидел на скамеечке под зелёной кровлей винограда и мурлыкал под нос фронтовые песни. Серёжка возился в огороде, лепил из земли старинные пушечные ядра. Ему помогал соседский Женька, тот, что ловил с братом мидии на жаркое.
- Теперь давай играть в тир, - предложил Женька.
Поставили на заборе банку из-под консервов и открыли по ней прицельный огонь земляными ядрами.
Позвали спать. Серёжка попросил разрешения расстрелять весь боевой запас.
- Быстро только, - уступила мама.
А отец сказал:
- Лучше в тир завтра съездим.
- В настоящий? - обрадовался Серёжка.
- В настоящий, - подтвердил отец.
ТИР
Тир помещался в деревянном сарае-навесе. В нём стреляли из настоящего оружия, но без пороха, сжатым воздухом.
Духовые ружья заряжались маленькими свинцовыми пульками. Две копейки штука.
В глубине тира стояли раскрашенные железные мишени: тигры, волки, медведи. Были там и смешные клоуны: попадёшь в чёрный кружок над колпаком, клоун задрыгает ногами-руками. Угодишь в мельницу - завертятся крылья.
Перед барьером толпилось много любителей стрелкового спорта.
Хлопали выстрелы, падали волки, тигры, медведи, дрыгался клоун, вертелись пропеллеры мельницы.
Когда дошла очередь до Серёжки, все цели были повержены.
- Одну минуточку, мужчины! - остерегающе поднял руку толстый человек в тюбетейке, начальник тира. - Опустите оружие, будьте осторожны. Даже незаряженное ружьё стреляет раз в год абсолютно самостоятельно!
Говоря всё это, начальник тира прошёл к железным мишеням и стал оживлять их. Поднялся на задние лапы медведь, оскалился полосатый тигр, клоун выставил над колпаком чёрный кружок.
Тигры и волки вроде фашистов. Их не жалко. Но как можно стрелять в весёлого клоуна!
В тире было мужское царство. Серёжка не осмелился громко заступиться за клоуна. Он потянул отца за руку и шепнул в самое ухо:
- Клоуна не надо.
- Понял, - тоже шёпотом ответил отец и спросил на весь тир: - А круглые мишени есть?
Начальник тира отозвался высоким голосом:
- Только на приз, мужчина! Аккорд - пять выстрелов - двадцать копеек. Выбили пятьдесят очков - бесплатный аккорд. Выбили меньше пятидесяти - больше сорока семи - на премию две пульки.
- Согласен, - улыбнулся отец и подмигнул Серёжке.
Начальник тира прикнопил бумажную мишень с чёрным кругом.
Все отступили от барьера, чтобы не мешать отчаянному стрелку.
Какой смысл покупать за двадцать копеек аккорд, когда на такую сумму можно получить не пять, а десять пулек?
Отец прицеливался тщательно и спокойно. Один за другим захлопали выстрелы. После каждого болельщики восторженно выкрикивали:
- Десятка! Яблочко!.. Отец выбил пятьдесят очков.
- Снайпер! - хором похвалили меткого стрелка болельщики.
- Вы, конечно же, военный человек, - с уважением произнёс начальник тира. - И конечно же, офицер!
Каким образом он догадался, что Серёжкин папа - старший лейтенант-инженер? Ведь отец был в штатском. Выяснять Серёжке было некогда. Отец зарядил ружьё премиальной пулькой.
- Давай, Серёга.
Глаза не видели ничего, кроме пляшущего дула и полосатой жестянки с очертаниями тигра. Ружьё выстрелило, толкнуло в плечо. Тигр не пошевелился.
- Ничего, мальчик, - успокоил огорчённого Серёжку начальник тира. - Вырастешь и научишься стрелять, как твой папа. Хотя в тире, конечно же, дети ведут себя, как взрослые, а взрослые становятся детьми.
Мальчишка в соломенной кепке протиснулся к Серёжкиному отцу и солидно спросил:
- Скажите, пожалуйста, как вы брали: под обрез или с просветом?
- В центр, - ответил отец.
- Всё оружие центрального боя! - запоздало объявил начальник тира.
Серёжка раньше не знал этого. Потому, наверное, и промазал.
Он утешил себя, что впереди ещё много дней отпуска и можно запросто научиться стрелять, как папа.
Но больше не пришлось попасть в городской тир. Родители уехали отдыхать в военный санаторий.
Серёжка и с дедом не скучал. И друзья завелись по соседству. Женька и Витка. Братья, но с разными фамилиями. Фамилия Витки была Субботин. Родной Виткин отец, мичман Субботин, героически погиб уже после войны. Дед хорошо знал мичмана и рассказал Серёжке о его подвиге.
МИЧМАН СУББОТИН
В солнечный майский день командир водолазного бота особого назначения мичман Субботин получил приказ немедленно отправиться в Бухту пиратов. Приезжий аквалангист случайно натолкнулся на затопленную немецкую баржу.
В барже лежали мины, бомбы, снаряды. Они давно проржавели в солёной морской воде, и никто не мог поручиться, что этот смертоносный груз спокойно догниёт до конца.
Бухта пиратов - залив между Ялос-Дагом и мысом Рыбачьим. На мысе когда-то стояло три барака, в которых жили рыбаки. После войны там вырос большой посёлок городского типа. Если бы начинка немецкой баржи взорвалась, могли пострадать тысячи людей.
Группа мичмана Субботина получила приказ обезвредить бухту: разминировать чудовищный фугас, поднять со дна каждый снаряд, каждую бомбу и мину, отвезти в открытое море и уничтожить их.
Тральщик ушёл подрывать последнюю партию ржавых боеприпасов, а мичман Субботин, облачившись в водолазный костюм, спустился к барже. Проверить, всё ли сделано как положено.
Минёры-подводники, как говорится, подмели трюм под метёлочку.
Выбравшись из трюма, Субботин обошёл баржу снаружи. Дно было твёрдым, каменистым, баржу не засосало, но обложило вокруг наносным грунтом. Субботин продвигался медленно, часто подсовывая под борт длинный щуп. Вдруг щуп упёрся в какую-то преграду. Субботин разгрёб спрессованный илистый песок и обнаружил металлическое тело в форме цилиндра. "Торпеда", - безошибочно определил мичман.
Во время оккупации в Бухте пиратов базировались немецкие подводные лодки. Перед отступлением гитлеровское командование, предполагая, что в бухту войдут военные советские суда, решило устроить кровавый сюрприз.
В центре бухты затопили баржу с двадцатью тоннами боеприпасов. В качестве детонатора уложили под днище торпеду. От неё протянули на берег кабель к электрической подрывной машинке.
Матросы-десантники дерзкой ночной атакой выбили фашистов, и те не успели довести коварный замысел до конца.
Мичман Субботин был искусным водолазом и опытным минёром, уже после войны обезвредил не одну сотню морских мин и других "штучек". Он знал, что фашисты всегда ставят дополнительные взрыватели, специально для разминирователей.
У торпеды под баржей наверняка есть коварный секрет. Раскрыть его не просто. Баржу не приподнять. Да и рискованно: между днищем и торпедой может стоять отжимной взрыватель. Освободишь его, он и ахнет. И тросом торпеду не потянешь.
"Придётся руками откапывать. От головы до хвоста", - пришёл к выводу мичман и просигналил "подъём".
Матросы отсоединили сферический шлем с иллюминаторами, помогли стянуть резиновый скафандр. Мичман выкурил папироску и велел подать акваланг.
Перед спуском под воду не очень-то хорошо курить, но никто ничего не сказал. Не потому, что мичман командовал на боте. Он собирался на поединок с самой смертью.
Записав в бортовой журнал о торпеде и своём решении разминировать её в одиночку, Субботин приказал отвести бот в море, дабы не рисковать жизнью своих подчинённых.
- Пошёл, - сказал мичман и спиной кинулся в воду.
Навсегда.
…Огромный султан воды взлетел над бирюзовой гладью, опал, тугими кольцами разошёлся по бухте, расшибся на мелкие брызги о береговые скалы.
Некуда было возложить ни венков, ни мичманской фуражки.
Бухта пиратов стала безопасной, но за ней укрепилась мрачная слава. Не заходили сюда прогулочные катера, не бросали якоря рыбацкие баркасы, туристы не ставили палаток в прибрежных скалах.
Место считалось таким же гибельным, как во времена морских разбойников, хотя с Бухтой пиратов связывалось теперь в народе светлое и благородное имя Виткиного отца, мичмана Субботина.
Глава седьмая
КРАБ БИКФОРД ВИРГИАНОВ
Витка не любил санаторный пляж. Море в загородке! Вдоль берега - решётчатый забор, по бокам - ржавые сети на сваях, в море - ограждение из красных буйков. Заплывёшь дальше, подлетит катер, и зарычат в мегафон:
- Грражданин! Веррнитесь в зону пляжа!
Не море, а запретная зона. В воде до самых буйков - головы, головы, головы.
И всё-таки Витку тянуло на санаторный пляж. Здесь открывался особенный вид на мыс Ялос-Даг.
Прекрасная Ялос-Даг ("ялос" - по-гречески берег, "даг" - гора) восхищала и манила курортников и экскурсантов. Курчавая зелёная вершина, обнажённые скалы, выступы, дикое нагромождение обломков у воды. На Ялос-Даг ежедневно совершались туристические экскурсии и походы. Любили туда ходить и местные ребята. Только Витка Субботин никогда не лазал на Ялос-Даг. Для него это была не гора, а памятник.
Люди без воображения или не в меру восторженные сравнивали гору с римским профилем. Витка другое лицо видел…
Ему было четыре года, когда не стало отца. Вскоре мать вышла замуж за угрюмого моториста. Витка, не отгоревав ещё тяжкой потери, сторонился отчима с первого дня. Отчим тоже не навязывался с родством. Не выделял пасынка в семье, как чужого, но и не обнаруживал особых нежностей. Да и родного Женьку не очень баловал. Такой уж у отчима характер был.
Соседи помнили мичмана Субботина, гордились им и относились к сыну погибшего героя с явным состраданием. Витка всегда это чувствовал и втайне обижался. Он не считал себя бедным, несчастным сиротой. Если чего и недоставало ему, так только одного. Витке не доставало мужской дружбы, на равных, без скидок на сиротство, и он время от времени заводил знакомства с отдыхающими из санатория. Мужчинами.
Вообще-то Витку знал весь санаторный пляж. Витка добывал раковины и крабов, ловил морских коньков, рыбу-иглу, и всё это раздаривал любителям сувениров. Заказы сыпались со всех сторон.
- Витка, достань краба, а?
- Витуся, милый, подари мне, пожалуйста, красивую раковинку!
- Вита, я хочу отшельника.
Будь Витка дельцом, он бы заработал кучу денег. Как тётка Важиниха. Она скупала рапаны у подводных изыскателей вёдрами, словно картошку.
С аквалангом и дурак рапану найдёт. С аквалангом по дну можно, как по огороду, ходить и рапану вместо репы дёргать. Ты с простой маской попробуй! За каждой рапаной по два раза в лучшем случае нырять приходится. И метров на десять, а то и глубже.
Важиниха скупала рапаны оптом, а продавала поштучно. Отмочит их в тёплой воде, очистит от моллюсков, лаком протрёт - и налетай, хватай экзотику!
Пока фабричного снаряжения не было, Витка тоже не отказывался от серебра в награду за нелёгкий труд. А обзавёлся маской, трубкой и ластами, перестал деньги брать. Какая радость от торговли?
Он не промысловик, а исследователь, плавает и ныряет, чтобы изучить подводный мир. Витка перечитал все книжки о жизни моря, помнил названия водорослей, русские и иностранные имена рыб, моллюсков, крабов.
Здорово, что космос осваивается. Только и моря-океаны забывать нельзя. В школе рассказывают о Луне, Марсе, кометах, заставляют вызубривать, сколько колец у Сатурна. А как начнётся про море - смех и грех.
"Моря омывают нашу Родину почти со всех сторон". Забегала указка по карте.
"Моря и океаны, омывающие наши побережья, богаты ценными породами рыб и млекопитающих". Пошёл списочек богатств! И все почти на одну букву: киты, котики, кефаль, кета, килька, краб камчатский…
Подумаешь, в Камчатском море - камчатский краб! В Чёрном море не только черноморские живут, а и балтийский краб, и океанский, эмигрант из Северной Америки, Blackfordia Virginiana. По-русски - Блэкфордиа Виргиниана. Или чуточку иначе. Витка ещё не изучал чужие языки, но расшифровал это имя полностью, по словарям. Black - чёрный, ford - брод, virg - ветвь. В общем, Витка перевёл так: "Ветвистый чёрный бродяга". Наверное, не очень точно. Но и Витку неправильно называли. Виктор он, Витя, Витька, а не Витка. Женька, когда маленьким был, без мягкого знака обходился. С тех пор и прилипло - Витка.
Новый Виткин друг - он до всего дотошный - сразу выяснил настоящее имя и обращался как к равному: "Виктор". Или по-модному: "Старик".
- Зови меня без отчества-мотчества, старик, - сказал он. - Надоели церемонии-антимонии. Зови просто: Станислав.
СТАНИСЛАВ
Дружить с ним было весело и интересно. Они встречались ежедневно на прокатной станции, ровно в шесть часов. Брали шлюпку и выходили в море.
Витка садился на вёсла, а Станислав удобно устраивался на корме.
Станиславу за тридцать, но выглядел он моложе. Высокий, мускулистый, с курчавым пушком на груди. Короткая причёска с боковым пробором, дерзкие умные глаза, рот с постоянной иронической усмешкой. Полная противоположность Витки.
Витке - одиннадцать, а на вид все пятнадцать. Поджарый, загорелый дочерна; выцветшие белёсые волосы не стрижены с начала лета. Лицо до глаз - отцовское: крепкий подбородок, добрые губы, прямой нос. А глаза неизвестно в кого: янтарные, в густых ресницах.
Станислав сбрасывал полосатую тенниску и оставался в одних шортах из тёмно-синей болоньи.
- Итальянские? - спросил как-то Витка.
- Шорты-морты? Нет, старик, наши. Мэйд ин тут. Тутошние.
- Мэйд - это маде?
- Мэйд - это мэйд. Пишется - маде, читается - мэйд.
- Ты и английский знаешь, Станислав?
- Болтаю немного… Возьми левее, Виктор.
Витка несколько раз сильно гребнул левым веслом.
- А как перевести слово "Блакфордиа"?
- Блэкфорд?
Букву "р" Станислав произносил как-то особенно. Вместо одного звука получалось два - "рл".
- Блэкфорлд? "Блэк" - чёрный. "Форлд" - брод, бредущий. Чёрный бредущий, вероятно. Где ты это вычитал?
- В книжке.
- Да? А я думал, что на вывеске. Ресторан "Чёрный бродяга". Звучит!
- Это не ресторан. Это краб такой, переселенец из Северной Америки.
- Мэйд ин УСА… Хватит, старик. Суши вёсла. Подрейфуем.
Витка переставал грести и настраивал самодур. Самодурами называют рыболовные крючки с перышками селезня вместо наживки. Перышко крепится цветной ниткой. На одну леску подвязывают штук шесть-семь самодуров. Тяжёлый свинцовый грузик и - снасть готова. Ни удилища, ни червей не надо.
Самодуром ловят ставриду. Известно, что в августе ставрида не идёт. Станислав и не гнался за богатым уловом. Подложив под спину пробковый круг, он блаженно грелся под мягким утренним солнцем.
Опустив за борт самодуры, Витка стравливал несколько метров лески и плавно подёргивал её. Когда ставрида идёт, сразу по нескольку штук нацепляется. Глупая рыбёшка принимает яркое перышко за малька и бросается на крючок.
- Не клюёт? - лениво спрашивал Станислав.
Витка оправдывался:
- Рано, сезона нет.
- Аллах с ней, старик! Разве в этом счастье?