Соседка погостила-таки у матушки довольно долго, рассказала о своем горьком вдовстве, научила, как делать хороший квас, и вообще оказалась женщиной очень доброй и хорошей собеседницей; нам же она особенно понравилась за то, что не была ябедницей.
- Так помните же: по-за баней, - уходя и прося матушку навестить ее, сообщала свой адрес соседка. - Только и помните: по-за баней, - переваливаясь, как жирная утка, кричала соседка, дойдя до средины двора. - По-за баней, - помните! - крикнула она наконец от ворот и скрылась, еще раз крикнув уже с пути: - По-за баней!
Баня эта нам всегда казалась каким-то страшилищем, потому что, по частым рассказам Максима, самая чертовщина-то в ней именно и жила.
- Ведьмы, окаяшки, проклятые, домовые, - это все в бане живет! - с положительностью заявлял кучер всегда, когда разговор касался бани.
- А что это такое "проклятые"?
- А от которых отец с матерью отказались.
- Они с хвостами?
- Так с махонькими.
- Ты их видел?
- Голова с мозгом! Разве его можно видеть, когда он тебя разорвет?
- Что же они все в бане делают?
- Играют.
- Ну, Максимушка, а черт ест что-нибудь?
- Известно, ест: нешто без еды проживешь…
- Что же он ест?
- Грешницкие души.
- А ведьмы?
- A ведьмы… вот которая девка набалует ребенка, да девать его ей некуда, она и удавит, - так ведьма сейчас ухватит, да и сожрет его - и т. д. и т. д.
Словом, разговор об чертовщине - один из любимейших разговоров Максима, и когда он, бывало, насядет на этот разговор, то тут его только слушай: мужик наш, что называется, развирается до зеленой лошади.
Мне баня особенно памятна потому, что в ней рожала наша мать; следовательно, появление на свет каждого нового карапуза, имеющего впоследствии дивить и страшить околоток своими подвигами, непременно связывалось с баней. Обыкновенно матушку отводили туда заблаговременно, а нас всех, и мальчиков и девочек, сбивали в одну какую-нибудь комнату и оставляли здесь под надзором няньки, все той же глухой и слепой Савельевны. Когда наступал самый момент родов, отец выводил нас из заточенья в залу и здесь всех ставил на колени перед образом и приказывал просить бога, чтобы он поскорее послал нам братца или сестрицу. Установивши нас и научивши, о чем просить, родитель удалялся к роженице, а мы, соскучившись стоять на коленях, заводили какую-нибудь игру, причем один сторожил, чтобы отец не нагрянул как-нибудь внезапно.
- Идет! идет! - кричит сторожевой и первый бухается на колени.
Остальные, разумеется, делают то же.
- Ну что, молились?
- Молились, папенька.
- Хорошо молились?
- Хорошо, папенька.
- Ну, вот вам бог за это послал братца (или: "сестрицу", если бог послал сестрицу). Вставайте!
Мы встаем и поздравляем отца.
- А с кем, папенька, бог прислал? - решается вопросить кто-нибудь.
- Ну вот, когда вырастешь, тогда узнаешь; а теперь, поди-ка займись чем-нибудь, а глупые вопросы выбрось из головы.
Раз такое появление на свет нового карапуза едва не ввело нас, мальчиков, в большую беду, а именно…
День родов, как нарочно, совпал с днем кулачного боя; мы же, мальчики, постоянно посещали эти бои и считались на них одними из лучших задирал (прежде чем взрослые начинали ломать друг другу бока и сворачивать скулы, обыкновенно с той и другой стороны выпускались малолетки, которые заводили бой, зачинали, задирали). Разумеется, как же отказаться от такого удовольствия? И вот недолго думая мы собрались и махнули! Дело было зимой, так часов после двух. Все шло, по-видимому, наилучшим образом: уже у меня красовался под глазом отличнейший фонарь, и в схватку мы ходили раз пять, - как вдруг налетевший невесть откуда Максим разом выхватил нас из самого пыла битвы.
- Вы, кажется, об двух головах, как посмотрю я на вас! - бурчит Максим, таща нас домой.
- А что? - испуганно спрашиваем мы.
- Как что? Разве не знаете: маменька рожает, тятенька воюет, женский пол уж давно на коленках перед образом стоит, а они спрашивают: что?
По счастью, мы пришли домой в то время, когда отец отправился в баню, к роженице, почему мы, без дальних рассуждений, сейчас же стали в ряд с сестрами на колени, и возвратившийся с известием о благополучном разрешении от бремени отец уже застал нас молящимися, стало быть, исполнившими свое дело. Сердце родителево, при виде такой картины, невольно смягчилось…
Меня отдали в гимназию, и гимназия эта чуть не сразу разрушила наш годами созданный триумвират. Шесть часов ежедневных занятий, новые обычаи и стычки, новые товарищества - все эти причины, в совокупности и порознь, сделали то, что имя главных и страшных братьев-разбойников сначала как будто потускнело, а потом и совершенно потеряло всякую цену в глазах околотка, для которого еще так недавно мы были настоящей грозой. Правда, иногда вырывались кое-какие отдельные случаи, вроде разбития стекол, угона лодки, избиения и проч., но на них так уж и смотрели, как на явления единичные.
- Нет, вы бы прежде посмотрели, что тут было, - вспоминали былое вздохнувшие на свободе обыватели, - так диву надо было даваться!
- Ужли ж хуже теперешнего?
- О-о! что вы! Никакого сравнения с теперешним-то нет. Тут ежели прошел мимо ихнего двора, да в ухо тебе не попало, так благодари всевышнего! Встретил ты их, да не обнесли они тебя всякими черными словами, так свечку ставь! Вот как тут было!..
- Нет, теперь слава богу!
- Теперь, благодарить создателя, совсем полегшало.
А через год, прибавим мы от себя, так и совсем близким к нам обывателям стало легко, потому что и второго брата определили в гимназию, так что пугалом околотка остался только один младший братишка, Семен, - ну, да один в поле не воин!
Примечания
1
Братья-разбойники. Впервые опубликовано в журнале "Дело", № 8 за 1872 год.
В советское время рассказ был переиздан в книге "Рассказы о старом Саратове" (Саратовское областное издательство, 1937).
В "Братьях-разбойниках", имеющих автобиографический характер, Воронов повествует о светлой стороне детских лет, проведенных им в Саратове.