Мститель - Фредерик Форсайт

Мститель прошел подготовку в подземных туннелях Вьетнама. Время от времени он берется за работу, если работа кажется ему правильной. На этот раз его просят похитить из-под носа ЦРУ жестокого убийцу, укрывшегося в неприступном южноамериканском убежище. Любому это задание покажется невыполнимым. Для Мстителя оно – просто работа. Захватывающий триллер, вышедший из-под пера человека, который написал "День Шакала".

Содержание:

• 1. Мальчик в защитной каске 1

• 2. Жертва 2

• 3. "Туннельная крыса" 4

• 4. Охотник 6

• 5. Адвокат 9

• 6. Убийца 11

• 7. Отец 13

• 8. Противостояние 17

• 9. Голос 19

• 10. Джунгли 22

• 11. Бдение 24

• 12. Изъятие 26

• Эпилог. Преданность 30

• Фредерик Форсайт 30

Фредерик Форсайт
Мститель

В мире, который забыл о том, что такое правое и неправое, совершение правосудия требует особого человека. Для него нужен мститель.

1. Мальчик в защитной каске

В начале склона он поднажал, снова вступив в сражение с врагом – с собственной болью.

Люди знающие нередко говорят: троеборье – самый жестокий вид спорта. Десятиборцам приходится осваивать больше навыков, однако для тех, кто хочет обрести по-настоящему несгибаемую выносливость, научиться побеждать боль, трудно найти испытание лучшее, чем троеборье.

Бегун поднялся задолго до рассвета. Он приехал на пикапе к отдаленному озеру, сгрузив по дороге гоночный велосипед и приковав его для верности цепью к дереву. В 5.02 он надел на запястье хронометр, натянул на него рукав неопренового гидрокостюма и вошел в ледяную воду.

Проплыв полторы тысячи метров, пловец выбрался из воды, быстро разделся до майки с трусами, сел на гоночный велосипед и проехал, согнувшись над рулем, сорок километров, все спринтом. Длина забега составляла десять километров. Последние два километра бежать нужно было в гору – здесь, на этом последнем отрезке дистанции, милости ждать не приходилось.

Троеборье – тяжкое испытание и для двадцатилетнего спортсмена. Принуждение же к занятиям им человека, которому стукнул пятьдесят один, следовало бы внести в Женевскую конвенцию как деяние, преследуемое международным правом. Нашему бегуну пятьдесят один год исполнился в прошлом январе. Он позволил себе взглянуть на запястье и скривился. Хорошего мало: он на несколько минут отставал от лучшего своего времени. И он побежал быстрее.

Вдали показались первые дома его городка. Старый, построенный еще в колониальные времена городок Пеннингтон протянулся вдоль 30-й магистрали, идущей из Нью-Йорка через штаты Нью-Джерси, Делавэр и Мэриленд к Вашингтону. Ничего примечательного в Пеннингтоне не было: перекресток в самом центре, несколько церквей с многочисленной паствой, банк, несколько магазинов.

Бегун устремился к перекрестку. Осталось полкилометра. К югу от перекрестка он миновал белый дом времен Гражданской войны с вывеской "Кэлвин Декстер, адвокат" у двери. То было его жилище и место его работы – не считая тех случаев, когда он уезжал, чтобы заняться работой другого рода. Клиенты и соседи привыкли к тому, что время от времени он отправляется рыбачить – о небольшой квартирке, снятой им в Нью-Йорке на чужое имя, они ничего не знали.

Он заставил ноющие ноги пронести его еще пятьсот метров, до поворота на Чесапик-драйв, улицу на южной окраине городка. Этот угол помечал конец его добровольных мучений. Он остановился, привалился, тяжело дыша, к стволу дерева. Два часа тридцать шесть минут. Результат далеко не лучший. То, что на сотни километров вокруг, скорее всего, не было ни одного человека пятидесяти одного года, способного хотя бы приблизиться к этому результату, значения не имело. Главное, хотя он никогда не осмелился бы сказать об этом соседям, заключалось в том, чтобы направить боль на одоление другой боли, которая не оставляла его ни на час, – боли от утраты ребенка, любви, от утраты всего.

Бегун повернул за угол и последние двести метров проделал шагом. Впереди он увидел мальчика-газетчика, забросившего на его крыльцо бумажный рулон. Мальчишка, проезжая мимо на велосипеде, помахал рукой, и Кэл Декстер махнул ему в ответ. Поднявшись на крыльцо, он подобрал рулон газет, надорвал скреплявшую его бечевку, заглянул внутрь. Позже он съездит на мотороллере к машине и, уложив мотороллер в багажник, покатит домой, прихватив по пути велосипед. Но сначала душ, несколько плиток шоколада и сок нескольких апельсинов.

Кэлвин Декстер, жилистый, светловолосый, доброжелательный адвокат из Пеннингтона, штат Нью-Джерси, не имел, появившись на свет, практически ничего, что могло бы помочь ему продвинуться в жизни. Дитя ньюаркских трущоб, он родился в январе 1950 года – сын рабочего-строителя и официантки. Когда мать ушла, ему было пять лет, слишком мало, чтобы понять почему. О коммивояжере, пообещавшем ей жизнь поярче и одежду получше, ему никто рассказывать не стал. Просто сказали, что мать уехала.

И сам он просто принял тот факт, что отец, вместо того чтобы пропустить после работы пару кружек пива с приятелями, каждый вечер возвращается домой и обихаживает его. Когда Кэлвину стукнуло семь, отец надумал решить жилищную проблему и отправился на поиски работы в дальние края. Они съехали со своей квартирки в Ньюарке и купили подержанный жилой трейлер.

Отец с сыном то и дело перебирались с места на место. Кэлвин успел поучиться в девяти школах. Названий изученных мальчиком предметов хватило бы разве на то, чтобы исписать ими почтовую марку, зато он научился многому другому – все больше на улице и все больше по части драки. Ростом он, как и его сбежавшая мать, не вышел, застрял на метре семидесяти. Зато был ладно скроен и, подобно отцу, мускулист. Выносливостью этот худощавый подросток обладал редкостной, под кулак ему лучше было не подворачиваться.

О деньгах на то, чтобы проводить где-то каникулы, не было и речи, поэтому, когда занятия в школе заканчивались, Кэл отправлялся на ту стройплощадку, на которой в этот раз работал отец. Он бегал по поручениям, выполнял подсобную работу. На стройке он носил защитную каску – предполагалось, что, окончив школу, он пойдет по стопам отца и станет строителем. Однако у него имелись другие планы. Какую бы жизнь ни предстояло ему вести, поклялся себе Кэл, грохота падающего молота и удушающей цементной пыли в ней не будет.

Окончив в семнадцать лет школу, он на следующий же день пошел работать туда же, где работал его отец, – на строительство жилых домов в пригороде Камдена. Месяц спустя заболел бульдозерист. Заменить его было некем. Дело это требовало навыка и умения. Кэл заглянул в кабину. Попробовать стоило.

– Я справлюсь, – сказал он.

Десятник колебался. Нарушать правила ему не хотелось. Заскочит случайно строительный инспектор – и прощай работа. С другой стороны, бригада простаивала.

– Там же чертова пропасть рычагов, – сказал десятник.

– Разберемся, – ответил Кэл.

Ему понадобилось около двадцати минут, чтобы понять, какой рычаг за что отвечает. После этого он принялся за работу. Это было повышение, но все-таки не начало карьеры.

В январе 1968-го Кэлу исполнилось восемнадцать, вьетконговцы тогда как раз атаковали корабли США. Кэл смотрел телевизор в камденском баре. После новостей и рекламных роликов показали короткий фильм о призыве в армию. В нем говорилось, что тем, кто хорошо себя покажет, армия поможет получить образование.

На следующий день Кэл явился на призывной пункт и сказал:

– Я хочу в армию.

В ту пору каждый американец, если он не был болен или не отправлялся в добровольное изгнание, подлежал обязательному призыву сразу по достижении восемнадцати лет. И почти каждый подросток любыми средствами пытался от призыва отвертеться. Мастер-сержант, к которому обратился Кэл, сидел, замечтавшись о чем-то.

– Добровольцем, – прибавил Кэл.

Это вывело мастер-сержанта из задумчивости.

– Ладно, паренек, хорошо, – сказал он. – Это ты отлично придумал. Хочешь услышать совет старого служаки?

– Конечно.

– Запишись сразу на три года, а не на два. Больше возможностей для карьеры. – Он наклонился вперед, словно собираясь открыть государственную тайну. – Запишешься на три года, может, и во Вьетнам не попадешь.

– Но я и хочу попасть во Вьетнам, – ответил Кэл.

Тридцать три года спустя бывший строитель запихал в соковыжималку четыре апельсина, вытер полотенцем мокрую голову и, прихватив вместе с соком почту, направился в гостиную. Газет было две – местная и вашингтонская – плюс затянутый в полиэтилен технический журнал. За журнал он первым делом и взялся.

Журнал "Старинные аэропланы" большим тиражом похвастаться не мог, в Пеннингтоне его можно было получать только по подписке. Бегун, пролистав журнал, заглянул в отдел объявлений и рекламы. И замер, не донеся стакан с соком до рта. Через секунду он поставил стакан и снова перечитал объявление.

МСТИТЕЛЬ. Требуется. Серьезное предложение.

Плата неограниченная. Просьба позвонить.

Речь шла не о покупке бомбардировщика-торпедоносца "Мститель" из числа тех, что в пору войны на Тихом океане производила корпорация "Грамман". Кто-то раскопал контактный код. В объявлении был указан номер сотового телефона. Позвонить следовало 13 мая 2001 года.

2. Жертва

Рикки Коленсо родился вовсе не для того, чтобы умереть в боснийской выгребной яме. Он родился, чтобы окончить университет и жить в Соединенных Штатах – с женой, детьми и большими надеждами на счастье. Все пошло вкривь и вкось по причине его доброго сердца.

В 1970 году блестящий молодой математик по имени Адриан Коленсо получил в Джорджтаунском университете постоянную штатную должность профессора. Ему было двадцать пять – возраст для такого поста замечательно юный.

Три года спустя он вел летний семинар в Торонто. Среди прочих его семинар посещала на редкость красивая студентка Энни Эдмонд. Она влюбилась в преподавателя и через знакомых устроила с ним свидание. Об отце Энни профессор Коленсо отродясь не слышал, что совсем ее очаровало – охотники за состоянием давно уже не давали ей проходу. В машине, остановившейся позади Адрианова отеля, девушка выяснила, что профессор не только разбирается в передовых методах вычислений, но и целоваться умеет.

Неделю спустя он улетел обратно в Вашингтон. Однако Энни Эдмонд была не из тех, от кого так просто избавиться. Она бросила работу в Торонто, получила синекуру в Канадском консульстве в Вашингтоне, сняла квартиру близ Висконсин-авеню и въехала в нее, сопровождаемая десятью чемоданами.

Еще два месяца спустя Адриан Коленсо женился. В качестве свадебного подарка молодожены получили от отца новобрачной большой дом в Джорджтауне. Здесь и началась их счастливая супружеская жизнь.

Малыш Ричард родился в апреле 1975 года и вскоре получил прозвище Рикки. Он рос в крепкой, любящей семье самым обычным мальчишкой: проводил каникулы в летних лагерях, интересовался девушками и спортивными автомобилями, беспокоился по поводу оценок и экзаменов.

Он унаследовал странную улыбку отца и приятную внешность матери. Все, кто его знал, считали Рикки отличным парнем. Если кто-то просил у него помощи, он делал все, что было в его силах. Вот только в Боснию ему ехать не следовало.

Школу он закончил в 1994 году и осенью поступил в Гарвард. Зимой, из телевизионных новостей о войне в Боснии Рикки впервые узнал о жестоких этнических чистках и страданиях беженцев. И проникся желанием им помочь.

Мать умоляла его остаться в Штатах: если ему хочется успокоить свою социальную совесть, дело найдется и здесь, сколько угодно. Однако увиденные по телевизору разграбленные деревни, плачущие сироты и черноглазые беженцы подействовали на Рикки слишком сильно. Он хотел в Боснию. Отец, сделав несколько звонков, выяснил, что организация, в которую следовало обратиться Рикки, называлась Управлением Верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ) и имела большой офис в Нью-Йорке. Рикки упросил родителей, чтобы те разрешили ему поработать на нее хотя бы одно лето, и отправился в Нью-Йорк выяснить условия приема.

Было начало весны 1995 года; гражданская война, в результате которой прежняя федеративная Югославия развалилась на части, шла уже три года. УВКБ работало в Боснии в полную силу, тамошний штат его состоял из четырехсот представителей разных стран и нескольких тысяч завербованных на месте сотрудников. В нью-йоркском офисе с Рикки разговаривали доброжелательно, но без особого энтузиазма. Существуют определенные процедуры, месяцы бюрократических проволочек, множество анкет, которые придется заполнить, а поскольку в сентябре Рикки должен вернуться в Гарвард, его, скорее всего, ожидает отказ.

Когда расстроенный этим разговором молодой человек спускался в лифте, ему улыбнулась средних лет секретарша.

– Если вы действительно хотите помочь, отправляйтесь в Загреб, в региональный офис, – сказала она. – Они берут людей прямо на месте. И порядки там не такие строгие.

Хорватия была не так давно частью Югославии, однако отделилась от нее и превратилась в независимое государство. В ее столице Загребе располагались представительства множества международных организаций, в том числе и УВКБ.

После долгого телефонного разговора с родителями Рикки получил ворчливое согласие и через Вену вылетел в Загреб. Однако и там его ждал неблагоприятный ответ: Управлению Верховного комиссара требовались лишь постоянные сотрудники.

– Обратитесь в какую-нибудь из неправительственных организаций, – посоветовал, желая помочь Рикки, региональный инспектор. – Их люди встречаются тут рядом, в кафе.

Помощь бедствующим – это целая индустрия, а для множества людей и профессия. Помимо ООН и правительственных организаций ею занимаются и неправительственные организации. В Боснии их работало больше трех сотен: "Спасти детей", "Накормить детей", "Врачи без границ"… – и все они обосновались в Загребе.

Рикки отыскал нужное кафе и заказал кофе. Часа два спустя в кафе вошел бородатый мужчина с внешностью водителя-дальнобойщика и заказал кофе и коньяк. По его выговору Рикки решил, что родом он из Северной или Южной Каролины. Рикки представился.

Ему повезло. Джон Слэк занимался доставкой и распределением гуманитарной помощи, поступавшей от небольшой американской благотворительной организации, которая называлась "Хлебá и рыбы". Ее совсем недавно основал один телепроповедник из Чарльстона, штат Южная Каролина.

Джон Слэк слушал Рикки с видом человека, все это уже много раз слышавшего.

– Грузовик водить умеешь, сынок?

– Да.

Это было не совсем правдой, однако Рикки полагал, что большой грузовик в управлении мало чем отличается от джипа.

– Карту разбираешь?

– Конечно.

– А жалованье хочешь большое?

– Нет. У меня есть деньги, от деда.

У Слэка заблестели глаза:

– Так тебе ничего не нужно? Просто захотел помочь?

– Да.

– Ладно, ты принят. Дело у нас небольшое. Я закупаю еду, одежду, одеяла, ну и все остальное в Австрии. Везу грузовиком сюда, в Загреб, заправляюсь, а потом еду в Боснию. База у нас в Травнике. Там тысячи беженцев.

– Годится, – сказал Рикки. – Свои расходы я буду оплачивать сам.

Слэк допил остатки кофе, прикончил коньяк.

– Поехали, малыш, – сказал он.

Грузовик оказался десятитонным немецким "ганомагом", Рикки успел освоиться с ним еще по пути к границе. Сменяя друг друга за рулем, они добрались до Травника – на это ушло десять часов, так что на стоявшей на самой окраине города базе "Хлебов и рыб" они появились уже около полуночи.

Слэк бросил Рикки несколько одеял.

– Переночуешь в машине, – сказал он. – Завтра что-нибудь тебе подыщем.

Деятельность "Хлебов и рыб" и вправду особым размахом не отличалась. У организации имелся еще один грузовик, на котором до крайности немногословный швед собирался отправиться на север за очередными припасами; небольшой барак, обнесенный хилой изгородью; крошечная контора; сарай для хранения еще не распределенных съестных припасов и штат из трех боснийцев. Были также два джипа "тойота", на которых и развозилась помощь. Слэк познакомил Рикки со всеми, а к полудню приискал для него жилье в городе, у вдовы-боснийки. Чтобы добираться оттуда до базы и обратно, Рикки купил велосипед, воспользовавшись наличными, которые хранились у него в поясе.

Пояс привлек внимание Джона Слэка.

– Если не секрет, сколько у тебя там?

– Тысяча долларов, – ответил Рикки. – На случай чрезвычайных обстоятельств.

– Ты ими особенно не размахивай, а то как раз в такие обстоятельства и попадешь. Здешние ребята на эти деньги смогут целое лето отдыхать.

Рикки пообещал держаться скромно.

Почтовой службы, как он вскоре обнаружил, в Травнике попросту не существовало. Джон Слэк сказал ему, что любой водитель, направляющийся в Хорватию или Австрию, сможет отправить оттуда его письма и открытки. Рикки быстро нацарапал на почтовой карточке несколько слов, и швед повез ее на север. Мать Рикки получила открытку неделю спустя.

Травник был некогда процветающим городом, в котором мирно жили сербы, хорваты и боснийские мусульмане. Об этом напоминали теперь лишь уцелевшие храмы: католический собор депортированных хорватов, православный – также депортированных сербов и с десяток мечетей. Мусульмане с недавних пор одни теперь и именовались боснийцами.

С началом гражданской войны триэтническая община, в полной гармонии существовавшая многие годы, развалилась. По мере того как по стране один за другим прокатывались погромы, всякое доверие между представителями разных национальностей полностью испарилось. Сербы ушли на север, к нависавшей над Травником горной гряде Влашич и дальше, в Баня-Луку. Хорватам также пришлось уйти, большая их часть обосновалась в пятнадцати километрах от Травника в городе Витез. Так образовались три моноэтнических оплота, в которые стекались беженцы соответствующих национальностей.

Когда Рикки оказался в Травнике, город подвергался безжалостным артиллерийским обстрелам с сербских позиций в горах. Лишенные доступа к окружающей город сельской местности, а стало быть, и к источникам продовольствия, беженцы, число которых втрое превышало местное население, могли выжить только за счет помощи со стороны. Вот тут-то и требовалась помощь "Хлебов и рыб" и десятка других обосновавшихся в городе неправительственных организаций.

Два больших джипа, вмещавшие до четверти тонны груза каждый, развозили его по дальним селам и деревушкам, которые нуждались в нем больше, чем Травник. Рикки с радостью согласился сесть за руль одного из них и доставлять мешки с едой в горы на юге.