* * *
Потом Лида узнала, что если пойти по пляжу в сторону Молочной реки, то где-то там дальше есть кладбище крабов.
Она, честно говоря, не очень верила в это кладбище. Но дело в том, что у них компания подобралась - одни взрослые. И если, подумала Лида, не найдётся крабьего кладбища, то, может, найдётся какая-нибудь девочка, с которой можно подружиться. Или уж, в крайнем случае, мальчишка.
Кончилась их "колония" - те десять или пятнадцать палаток, что стояли всё-таки как бы вместе, не забывая друг о друге. Дальше уж ничего не было, кроме пустынной выжженной степи по одну сторону, и моря - по другую, такого спокойного и такого гладкого, словно огромный каток. Море всё было облито солнцем. Крохотные, тоньше стекла, волночки боязливо трогали песок.
Так хорошо было идти Лиде, так незнакомо и непривычно по сравнению с тем, что она знала раньше. Только немного жарковато. Но ведь это… бултыхнулся в море - и шагай себе дальше.
По телевизору или из картинок "Крокодила", который любил покупать батянька, Лида вывела себе представление, что море - это обязательно толпы народу, теснота, не то что яблоку - вишенке некуда упасть! Теперь она была удивлена тем, что одна здесь, совершенно одна. Такое и в Подмосковье нечасто случится!
Она не знала той простой истины, что люди куда больше любят говорить про уединение, чем оказываться в нём. Уединённых мест как раз на свете немало. Да что-то мы туда не особенно стремимся…
Её остановила река, которая выбегала к морю из густой тростниковой заросли. Лида никогда не видела живой тростник. И всё же сразу догадалась, что это он. Наверно, по каким-нибудь кинопутешествиям или фильмам.
Река была хоть и довольно узкая (метра три, что ли), но ненадёжная, слишком быстрая - сталкиваясь с морем, она заводила водовороты. Лида присела на корточки, опустила ногу в непривычно холодную воду - глубже, глубже… Но так и не достала дна!
И всё это место показалось ей ненадёжным, молчащим, словно оно ждало чего-то, словно заколдованным было. Так и чудилось, что в этих тростниках водятся гадюки. И неуютно ей было стоять босыми ногами на сыпучем берегу, среди вихров жёсткой травы. Река Молочная… И название странное… Где-то там, за этой холодной границей, расстилалось кладбище крабов!
Всё-таки она не повернула назад. Опять опустила ногу в воду, пошарила там, в невидимой мутной глубине. Дна не было! И тут она прямо всем сердцем почувствовала, что здесь могут быть и пиявки, и водяные змеи! Но, обманывая себя, она сделала вид, что нечаянно соскальзывает другой ногой. Ухнулась в воду, почувствовала, как её уносит в море… забултыхала руками-ногами и почти сейчас же уцепилась за другой берег (там плыть-то было три-четыре взмаха).
Как ошпаренная выскочила из воды!
Странно: переплыв Молочную, Лида словно бы и расколдовала её. Тростники росли себе да росли - как раз довольно интересное, а вовсе не зловещее растение. И почему обязательно змеи? В этих краях, между прочим, ни змей, ни комаров, ни оводов - в общем, ничего кусачего!
Лида отправилась дальше, однако никакого кладбища крабьего не открыла. Вместо этого очень скоро началась какая-то колония. А вдали, отделённые широким полем дикой степи, стояли домики, росли деревья - сельцо…
Наверное, в этой колонии тоже ходили слухи, что где-то за рекою Молочной раскинулось крабье кладбище… Лида усмехнулась и смело ступила на территорию чужого поселения. Какая-то женщина оттирала песком закопчённый казанок - тут, как и в Лидином государстве, еду варили и жарили на кострах. Мальчишка лет двенадцати-тринадцати, который, скучая, читал книжку, поднял голову, сквозь тёмные очки стал разглядывать Лиду.
Лида повернулась к нему спиной, постояла некоторое время у самой кромки воды, будто бы что-то там рассматривая, в морской дали, и пошла купаться. Про себя Лида решила, что если он тоже пойдёт, она с ним познакомится. Мальчишка не пошёл… Как потом выяснилось, это был довольно-таки бесцветный типчик, скукота-иваныч по имени Женя Сидоров. Они с Надей раз или два брали его на малозначительные дела. А может, дела оттого и становились малозначительными, что в них участвовал этот Женя Сидоров. Но в эту минуту она ещё ничего такого не подозревала и потому шла, чуть раскачиваясь, и довольно-таки картинно водила пальцами по гладкой тёплой воде.
Азовское море в тех местах - сплошное раздолье для купальщиков: с утра до вечера оно парное, дно - песочек, глубина подбирается медленно. Уходишь от берега метров на пятьдесят, а тебе всё по грудку. Кто даже совсем не умеет плавать, и то не боится. А Лида умела… Она шла и шла всё дальше от берега, потом поплыла, распуская медленные волны, глядя, как за зелёным чистейшим и мягким стеклом воды работают её руки.
И ещё одна есть странная и хорошая особенность у Азовского моря в этих местах - мели. Для пароходов они, конечно, вещь довольно-таки дрянная, а для людей - лучше не бывает!
Плывёшь прямо в открытое море, не боишься, не оглядываешься назад. Потому что метров тридцать проплыл - остановка, можно отдохнуть. Вода тебе едва по пояс. Отдохнул, плыви дальше. Метров через пятьдесят новый отдых. Лида так и плыла: одна мель, вторая, третья… Уже берег был далеко. На последней мели, до которой добралась она, вода была выше, чем по грудь. Но Лида хотела показать тому мальчишке, какой он дурак, что не пошёл с ней купаться. И поплыла.
И сразу пожалела… А вдруг там больше не будет отдыха? Сколько же это может продолжаться? И так забралась чуть не на середину моря!
Но очень уж ей не нравилось отступаться. И в тех случаях, когда всё-таки она делала это, Лида долго потом не любила себя и обзывала трусливой крысой.
Сейчас она плыла, и ей было страшно. Честное слово, любому было бы страшно! Сами подумайте: до берега больше километра. А если шторм? Говорят, осенью здесь бывают жуткие штормы: всё море вверх дном переворачивает, рыбаки тонут… Рыбаки! Взрослые дядьки!
Уже несколько раз она пыталась ногой достать дно. Уже вода казалась вязкой, словно замешанной на клею, и было холодно. Лида легла на спину, как учил её батянька, раскинула руки. Страх мешал ей отдыхать! Теперь она повернула бы назад, да чувствовала: обратно ей не доплыть!
Она всё дальше уходила в открытое море, умоляя себя не бояться и с каждым гребком всё больше приходя в отчаяние.
Вот и подумаешь, кем лучше быть - смелой или трусливой!..
Лида судорожно хватала воздух раскрытым ртом и выплёвывала воду, которая всё чаще попадала ей в рот. И гребла деревянными руками - от берега, от берега… Потом ей казалось, что если б пришлось плыть ещё хоть метров двадцать, она бы не дотянула. Впрочем, так всегда потом кажется… Лида стояла совершенно одна посреди бесконечного, залитого солнцем моря. И вода едва доходила ей до колен.
Вдали белелись палатки чужой колонии, а за ними степь и мазанки, с красными крышами среди зелени, а ещё дальше тёмно-зелёные просторы виноградников - видно было далеко… И таким Лиде глупым показалось её кокетство перед тем мальчишкой. Вот утонула бы из-за какого-то дуралея!
И тут подумала: а пусть он на самом деле думает, что она утонула. Уплыла в море - и привет! А потом, через денька три например, она снова там покажется… То-то он глаза разинет!
В общем, Лида решила не возвращаться на берег, а идти по мели в свою сторону.
И она пошла. И так странно было идти среди совершенно открытого моря. Рыбья мелочь, приплывшая покормиться и отогреться на отмели, разбегалась у неё из-под ног.
Нельзя сказать, что идти по воде очень уж лёгкое занятие. Но спешить Лиде было совершенно некуда. К тому же она чувствовала необыкновенность своего положения. И знала, что душа её вряд ли ещё раз решится залезть в такую даль. Это ясно: Лида была здесь первый и последний раз в жизни!
"Подводный остров. Мой подводный остров. Вот я уйду с него, и здесь останутся только рыбы…"
* * *
Вся эта длинная предыстория, на которую в книжке пришлось истратить немало страниц, у Лиды перед глазами пронеслась за несколько секунд. И она затормозила лишь тогда, когда вдруг увидела на своём подводном острове ещё одного обитателя.
Это была Надя!
Лида заметила её издали - лежит на воде синяя шапочка. Даже решила вначале, что это мячик, потом - что кто-то плывёт. Она остановилась. Но шапочка не двигалась. Это было странно и… страшновато: сидит посреди моря человек, смотрит непонятно куда и не шевелится. Лида кашлянула раз, другой, чтобы обратить на себя внимание… Никакой реакции. Тогда она пошла вперёд, стараясь погромче буравить воду, да ещё и запела.
Наконец шапочка повернулась в её сторону, вскочила, побежала к Лиде, крича:
- Подождите, пожалуйста!
Это была девочка - чуть выше Лиды и заметно полнее. Но всё-таки девочка, а значит, ничего страшного…
Много по воде не пробежишь. Теперь она шла навстречу Лиде, тяжело дыша и… Она плакала. Остановилась, протянула мокрую руку, которую Лида довольно неловко пожала.
- Я… извините! - Она и улыбалась, и всё ещё плакала. - Вы не скажете, в какой стороне берег?
- Что?!
- Я, понимаете, слепая… Ну, без очков плохо вижу. Плавала-плавала, и вот… Я, видите ли, близорука!
Так странно было думать, что человек не видит всего на километр… Даже меньше!
Лида недоверчиво улыбнулась и показала рукой:
- Вон он, берег… там…
- Я, в общем, тоже так думала, - сказала девочка, - но знаете, когда не видно… - Она виновато улыбнулась: - Вдруг не туда плывёшь, понимаете?.. Страшно! - Потом она опять протянула руку: - Вы извините, я не представилась. Надя Старобогатова… Давайте поплывём вместе.
- Давайте, - неловко ответила Лида. Никогда ещё она не говорила "вы" девочкам своего возраста…
Так началось их знакомство. Надя говорила: "Теперь мне осталось только в вас влюбиться". - "Почему?" - удивлённо улыбалась Лида. "Ну так обычно бывает. Спасённая девушка влюбляется в своего спасителя".
У Лиды сердце вздрагивало, и, сама не зная почему, она волновалась от этих шутливых Надиных слов.
Надя была старше её всего на год с хвостиком. И думалось: двенадцать, тринадцать - какое имеет значение. Но оказывается, огромное! Или просто Надя была таким особенным человеком?
Каким это - особенным?
Вечером, лёжа в палатке и глядя через распахнутую дверь на море, на две яркие звезды, висящие у самого горизонта, Лида вспоминала их разговоры, Надины зеленоватые глаза… Нет, дело не в том, что она много знала, хотя и это тоже. Главное, что она про всё говорила как-то необычно, по-своему.
Однажды Лида пришла к ней (в ту самую палаточную деревеньку за Молочной рекой), Надя, сидя на брезентовой табуретке, писала в блокнот. Увидела Лиду, улыбнулась и спросила:
- Ты пишешь дневник?
Лида смущённо покачала головой.
- А я так и думала, - ободряюще сказала Надя. - Я сейчас почти что про тебя пишу.
- Про меня?!
Вместо ответа Надя стала читать:
"Зачем пишут дневник? Чтобы не забыть. Но то, что я пишу, мне кажется, я и так никогда не забуду. Ну, а если и забуду - что из этого? Почему надо не забывать?"
Лида в точности не запомнила эти слова. Только осталось удивление в душе и последняя фраза: "Почему надо не забывать?" Особенно волнующая. И сейчас, глядя на низкие звёзды, слушая звенящее пение степных кузнечиков, она думала: как же она забудет это? Да никогда. Значит, и никакой дневник не нужен! И потом, всё равно же ничего хорошего не получится, только какой-нибудь скелет вроде сочинения "Как я провела лето". Всякий такое писал, верно? Так разве можно его сравнить с настоящим летом!
А если всё-таки забудешь?.. Ну и пускай! "А почему надо не забывать?" Ей нравилась независимость и гордость этой фразы. Но всё-таки забывать было жаль.
Она слушала ровное дыхание своего отца - своего батяньки. Вот уж кто никогда ничего не забывает… Мама смеётся: "Ты как старьёвщик, ей-богу!"
Или мама ещё так говорит: "Идёшь вперёд, а голова на сто восемьдесят повёрнута". Батянька улыбается: "Ну и чем плохо?" - "Затылком часто ударяешься, понял? Что люди глазами видят, ты об это затылком хлоп да хлоп!" А батянька, как учует, что мама начинает спорить, сразу старается увести разговор на другое. "А нельзя ли, - говорит, - мне затылком о парочку котлет хлопнуться, а? Чего-то жрать охота. Точно, Лид?" А мама сразу: "Ну что это у тебя, Николай, за медвежьи ухватки? Десятый час вечера. Кто же сейчас ест!". И поехали совсем в противоположную сторону…
* * *
Или был ещё у Нади с Лидой такой случай. Вечером Лида провожала её до Молочной. Кстати, там, оказывается, существовал мостик совершенно недалеко, за тростниками. Поэтому купаться в "пиявочно-змеиной" воде было вовсе не обязательно.
Надя и Лида подошли к мостику. Всю дорогу они шли под руку, потому что Надя "в темноте да сослепу" без конца спотыкалась.
И оттого, что они шли под руку, почти в темноте, под звёздами, между ними возникло то хорошее, чему я, например, названия подобрать не могу, лишь знаю, что весь мир становится тебе родной - звёзды, темнота, тёплая степь. Кузнечики звенели так, что казалось, разговаривать невозможно. На самом деле можно было разговаривать даже шёпотом. И было понятно, что кузнечики ничуть не портят тишину…
Лида и Надя шагали, крепко прижавшись друг к другу. И Лида молчала, потому что не знала, что говорить.
Они взошли на мостик - довольно старый, но крепкий, - сели на край его, свесили над водой ноги. Это у них было всегдашнее: посидеть перед прощанием. Тростники стояли неподвижной зубчатой стеной…
Надя сняла очки с толстыми, словно бронированными, стёклами, запрокинула голову, дотронулась плечом до Лидиного плеча. Лида сидела, боясь шелохнуться.
- Смотри, как странно, - тихо сказала Надя. - Я близкое не вижу, а самое далёкое вижу. Вот даже очки сняла, и ещё лучше видно!
Лида теперь тоже смотрела, подняв голову, на звёзды, которые ровно и сильно светили вниз.
- Ты видишь Большую Медведицу? - вдруг спросила Надя.
Лида, волнуясь как на уроке, отыскала в звёздной россыпи несколько этих песчинок, похожих на ковшик с вытянутой ручкой, но ничем не похожих на медведицу.
- Видишь?
- Вижу!
- Теперь смотри. Ручка, средняя звезда… Только внимательно!
Лида нашла нужную звезду, стала всматриваться и так и эдак…
- Ну?.. - спросила Надя. - Да чуть выше!
И Лида увидела!
Над яркой звездой горели ещё две. Но такие крохотные, такие слабые. Свет их едва-едва процарапывался сквозь огромную толщу темноты.
- А как же ты?.. - Лида запнулась, повернула голову к Наде. Та смотрела совсем не на небо, а вниз, на невидимо журчащую Молочную речку.
- Да я их и не видела никогда! - будто с обидой сказала Надя. - Я просто про них читала…
И так странно было: один человек читает про то, чего не видел и никогда не увидит. А другой - у него, может, зрение сто пятьдесят процентов, а он-то и есть настоящий слепой! И вдруг подумала: "Как я!"
Надя всё сидела опустив голову. То ли грустно ей было, то ли просто о чём-то думала.
- Я и Большую Медведицу-то не вижу, - тихо сказала она. - Только две звезды - и всё.
- Какие?.. А какие? - невольно вырвалось у Лиды. Ей хотелось посмотреть на звёзды, которые видит Надя.
- А я и сама не знаю, представляешь, Лид! Я же вижу совсем другое небо. Может, даже, это вообще не Медведица…
Она что видела, того не понимала, а что понимала, того не видела…
- Только знаешь, пусть это останется между нами.
- А что?..
- Ну… Не люблю, когда про меня слишком много знают.
- Х-хорошо… - На мгновение Лиде стало как-то не совсем уютно. - А как же я?
- Ну ты - это одно. А другие - совсем другое!
Тем же вечером Лида пробовала поговорить о звёздах с батянькой. А он, видно, был не в том настроении. Или не знал, что говорить. И отшутился:
- У меня, Лидок, две звёздочки на свете. Одна - Мариночка, - он кивнул на маму, - другая - Лидка.
Мама, только что вышедшая из моря, стояла тут же, закутавшись в махровую простыню (ночные купания, как известно, чему-то там способствуют).
- Ох, Николай, - сказала она, - какой же ты ещё мальчишка!
На том разговор у них и прекратился.