- Чувство равновесия. И мы с ребятами крутились на карусели во дворе, как на центрифуге, до того, что верх и низ отличить не могли. То ли падаешь на землю, то ли взлетаешь - как бы очки не слетели, не разбились. Они у меня на резиночке держались. А после мне друг принёс газету, так в ней один парень вопрос задал: мол, у меня близорукость, минус пять - а я хочу стать космонавтом…
- И что ему ответили? - спрашиваю.
Папа машет рукой.
- Ответили - не огорчайся, есть много других профессий… А у меня зрение-то было уже - минус шесть с половиной…
Папа вздыхает:
- Я сразу не сдался. Спрашивал направо и налево у взрослых - ждал, кто бы меня обнадёжил. Мол, ерунда - про зрение. В очках-то всё видно. А они мне в один голос: какой из тебя, Сашка, космонавт!
Дед-бездельник и Грандсон
Папа с тоской смотрит в монитор, как толстенький человечек в очках, кружась, как жук, тянет за собой какие-то провода.
Тут мама спрашивает:
- Что ж ты мне никогда не рассказывал, что хотел стать космонавтом?
А папа:
- Когда я с тобой познакомился, мне уже ясно было, что это для меня закрыто. Что зря говорить?
Мама почему-то губы поджимает - на секунду. Наверно, только я и замечаю. А потом лицо у неё становится таким же, как всегда.
- Очки - это что! - изрекает Костя невпопад. - Знаешь, пап, у них там на станции вообще один лысый есть!
Папа в раздумье запускает пальцы в свои кудри. Такие же, как у Кости. Или - у Кости как у папы. Если бы папа с Костей, не подстригшись, полетели в космос, кудри у них тоже бы стояли-колыхались. Не хуже, чем у того, который своего друга буксировал по воздуху.
- Про лысину нам в детстве ничего не говорили, - вздыхает папа. - А вот если бы я знал, что когда-нибудь и очки не будут помехой…
Мама утешает его:
- Может, там какие-то специальные очки?
Мы все вглядываемся в монитор. Как будто можно разглядеть, что там за линзы - в очках. Куда там…
Мама говорит:
- Мне кажется, это не космонавт - учёный. Смотрите, какой он неспортивный. Видно, прилетел к ним опыты ставить, ненадолго…
Я думала, папа скажет: "И я бы постарался таким учёным стать".
А что? Папа ведь и так почти учёный. Научный сотрудник. А знал бы, что человечек в очках полетит, так, может, не спал бы и не ел, а только бы учился дальше, чтобы тоже летать, вместе с этим человечком. Профессором стал бы каких-нибудь наук. И мы с мамой и Костей смотрели бы сейчас на него с Земли.
Но папа не хочет фантазировать про самого себя. Он хочет фантазировать про Костю. Например, как тот прибудет на станцию и скажет: "Привет всем от папы! Мало кто с такой силой хотел космонавтом стать, как мой папа".
Папа осторожно спрашивает:
- Ты бы не хотел когда-нибудь работать в космосе?
А Костя в ответ:
- Нет, это Макар хочет - стать космонавтом-исследователем. Как этот сайт нашёл - так и всё. "Ах, космонавты, ах, там мой знакомый!" Уже и в сети не появляется. Исчез. Видать, всё тренируется…
Мама говорит:
- Вот молодец!
А Костя как не слышит её. Он глубоко вздыхает:
- И Рэт от нашей компании откололся. Написал, что пока не будет играть. Временно. К нему кто-то приехал. Какой-то Грандсон.
- Кто? - переспрашивает мама.
Костя отвечает:
- Грандсон. Наверно, имя такое. А может, это означает - друг-приятель. И что-то он ему так рад…
Мама говорит:
- Ну, ещё бы! Грандсон - это, вообще-то, внук.
- Как - внук? - не понимает Костя.
Мама отвечает:
- Внук приехал к твоему другу Рэту.
Костя обалдело смотрит то на маму, то на папу.
Это ж подумать только! Рэт написал ему, что приехал Грандсон. Ему 16 лет. (Костя ещё сказал: "Ого!")
Грандсон учится в колледже, водит мотоцикл, не боится глубоко нырять и любит лошадей. В общем, классный такой Грандсон, Рэт прямо гордится им.
- Костя, - соображаю я, - а ведь и правда, мы в школе проходили. Грандсон - это по-английски внук.
Костя кивает:
- Конечно, проходили. Но мало ли… Как-то я не думал…
А кто бы подумал? Они же болтали, как два одноклассника! Если не считать, что в чате и только по-английски…
Рэт как-то спрашивал, есть ли у Кости Грандсон. Костя подумал: вдруг это не имя? Вдруг это значит - друг-товарищ? Ответил: ну, да, конечно, у меня их много.
Костя не хочет, чтобы знали, что у него только в компьютере - друзья.
Выходит, сам себя в дедушки записал? А Рэт, приятель его - он папе с мамой в отцы годится?
Мама говорит:
- В возрасте уже человек, а бездельник.
Костя обижается за Рэта:
- Он не бездельник, он баранов пасёт. У него порядка трёх тысяч баранов! Я думал, это его родители держат, а оказалось, что он сам!
Я тут представила огромную равнину, всю занятую стадом овечек и баранов. Кажется, я видела что-то похожее в кино. Или на каком-то сайте… Спинки баранов колышутся, как волны моря, и всё стадо течёт туда, куда надо пастуху. А чтобы море не выходило из берегов, следят большие умные собаки.
Над волнами возвышаются всадники - старый Рэт, которого Костя обзывал Рэмом и чуть не сделал покойником, и его внук Грандсон, шестнадцатилетний, почти взрослый парень, любящий лошадей.
А что маме представилось, не знаю. Но мама вдруг говорит:
- Надо бы и вас вывести на природу. Баранов не обещаю, но свежий воздух, парное молочко…
Папа перебивает:
- Мы же им только на август путёвки взяли. Забыла? И потом, в лагере нет парного молока. Это же целое стадо нужно, чтобы всех напоить.
Мама в ответ:
- Да я не про лагерь. Мне тут небольшая командировка предстоит, дня на четыре. В Собакино, в опытное хозяйство. Хочу сама проверить автоматическую линию.
Папа уточняет:
- Так ты, что, едешь в командировку?
Мама кивает:
- Ну да… - как виноватая. - Их, - говорит, - наверно, тоже с собой возьму. Сам говоришь, я ими не занимаюсь…
Папа бы предпочёл, чтобы мама занималась нами дома. И чтобы он тоже нами занимался. Чтобы никто никуда не уезжал.
Он спрашивает - как будто с надеждой:
- Кто вас троих там ждёт? Кто их поселит в общежитие с тобой?
Их - это нас, понятно. Они говорят о нас так, точно нас здесь нет. Так бывает - особенно когда они сердятся друг на друга.
Мама доказывает ему:
- Так мы не в общежитие пойдём! Снимем угол у какой-нибудь бабули, в том же Собакине…
Ясно, что мама поедет в командировку в любом случае. С нами или без нас.
Она часто говорит, что прежний начальник отдела, тот, который был до неё, работу запустил. И ей теперь приходится самой всё разгребать. На неё всё навалилось. Сколько мы слышали от неё:
- Думаете, мне интересно - с бумагами? Я лучше бы, как Костя, гуляла по Интернету!
Зачем было становиться начальником, если на тебя при этом всё наваливается?
Я спрашиваю:
- Мама, а мы с тобой всё разгребать поедем?
Мама кивает:
- Ну, да, именно…
Тут папа улыбается мне.
И мама тогда - папе:
- Как думаешь, ведь ничего, если я съезжу вместе с ними?
Папа снова хмурится. Но говорит:
- Наверно, ничего. Они ведь ещё не были в деревне.
Мама радуется, что он согласился. И начинает зачем-то снова доказывать ему, что это - и вправду ничего.
- Всего-то, - говорит, - четыре дня! Я на работе буду, а они станут гулять, воздухом дышать… Может, с ребятишками там познакомятся, увидят, как люди живут в других местах, не в городе…
И нам кивает:
- Хватит торчать дома. Июнь, считай, пролетел, а вы ещё нигде не были!
Мы были не против, только жалко было, что папа с нами не поедет. Его не отправляют в командировки. Он уже давно - начальник отдела, и ему ничего не надо разгребать. И отпуск у него ещё не скоро.
Но он повздыхал, подумал и сказал, что это - хорошая идея.
- Всё правильно. Хотя бы от компьютера Костя оторвётся, - говорит.
И верно, компьютер ведь не потащишь с собой. Костя бы и готов, да знает - ему не разрешат!
Молчал, молчал он. Видно, представлял, что станет делать без компьютера четыре дня. И вдруг спрашивает:
- А почему мы будем жить в Собакино? Давайте лучше в Липовке, где Макар…
Я подумала: охота же маме будет каждый день ходить в Собакино, за шесть километров!
А мама вдруг согласилась:
- Ладно, давайте попробуем устроиться в Липовке.
Кто никогда не спал на сеновале
Папа ещё сказал:
- Как будто это проще простого - устроиться!
Но оказалось и впрямь - проще простого.
Мама назавтра приходит и говорит: кто-то в институте познакомил её с какой-то тётей Наташей. Так она - родом из той самой Липовки! А её мама и сейчас там живёт. Маму зовут Анной Ивановной.
И наша мама вместе с тётей Наташей уже звонили ей. Спрашивали, не знает ли она, кто может на квартиру нас принять.
А та ответила, что и сама нас примет с удовольствием. Всё, говорит, будет веселее! И молока парного у неё дома сколько хочешь. А в саду ягода осыпается, руки не доходят до неё. Так что вся наша будет, если приедем.
Мы обрадовались, что всё так легко решилось. Костя уточняет у мамы:
- А сеновал есть у нее? У этой Анны Ивановны? А то я хочу ночевать на сеновале!
Я тоже слышала, как хорошо спать в деревне на сеновале, в душистом сене.
Даже стихи такие есть:
Кто никогда не спал на сеновале,
Вы тра-та та-та что-то потеряли…
Не помню точно…
Мама говорит:
- Насчёт сеновала не знаю, есть ли он там… Но в любом случае - пиши своему другу, что приедешь в Липовку. Вот он удивится!
В понедельник мы сели в автобус на вокзале. Мама сказала, от её работы в Собакино завтра пойдёт машина. Но в ней вряд ли всем хватит места. И потом, лучше приехать в Липовку заранее, устроиться. Тогда маме спокойней будет работать в опытном хозяйстве.
Папа, наоборот, предлагал отложить поездку до среды. Тогда он смог бы взять отгул и сам отвезти нас на машине. А раньше никак нельзя: его отдел делает важное задание. И если папа, начальник, сейчас оставит всех своих, то это будет неправильно.
Мама сказала:
- Ну и работай спокойно! Ездят ведь люди на автобусе. И мы доедем.
Ездить я люблю.
Мама рядом со мной сидит, детектив читает.
Костя - через проход, в наушниках, музыку слушает.
А я бы только в окно глядела, ждала бы той минуты, когда город кончится. Все новостройки, заборы, вывески останутся позади. И будут только холмы, холмы. Они зелёные, круглые - как на рисунке.
Где-то на холме увидишь одинокое дерево - вётлы это, чаще всего. Где-то по холму домики разбросаны и коровки ходят. Или неотличимые отсюда, маленькие совсем козы или овцы.
Картина всё время меняется. А я сижу и думаю: подольше бы вот так ехать!
Я и в прошлом году, когда мы в лагерь ехали, думала: подольше бы не приезжать, чтоб можно было глядеть в окно. А мы - раз и оказались в этом Кувакине, как-то незаметно.
А Липовка - она ведь гораздо ближе, чем Кувакино. Кто бы сомневался, что я и дорогу-то не успею как следует почувствовать?
Но всё вышло иначе.
Одного я не учла. В лагерь нас вёз специальный автобус. А теперь мы ехали в обычном, пассажирском.
Шофёр остановил на шоссе, крикнул:
- Кому в Липовку?
Гляжу, с краю дороги на колышке табличка прибита - "Липовка". А кругом поле, деревья - и никакой Липовки не видать.
Спрыгнули мы на дорогу вместе с сумками. А самую большую, с колесиками, какой-то дяденька нам вынес. Водитель из кабины высунулся, показывает:
- Вон по тому просёлку ступайте. А мы поедем дальше.
Дяденька скорей обратно в автобус полез. И говорит оттуда:
- Вы всё прямо, прямо идите, до пруда. А у пруда налево повернёте. Это если вам в Липовку. А если в Собакино - направо.
Костя радуется:
- Ну, двинули вперёд!
Мама напоминает:
- Имейте в виду, в деревне положено здороваться со всеми! Так что, если встретим кого, чтоб сразу - "здравствуйте!" Иначе - как выглядеть мы будем?
Мы с Костей в ответ:
- Помним, помним!
Нам это и папа на вокзале говорил!
Но на дороге нам никто не встретился. Хотя до пруда оказалось идти и идти.
Сумка с колёсиками прыгала на ухабах, буксовала в пыли, и сами мы покрылись пылью до самых макушек.
Очки приходилось протирать краем футболки, потому что салфетки были где-то в сумке, глубоко. Но очки снова быстро становились грязными.
По лицам у нас тёк пот. От него щёки и лоб щипало. Оправы очков натирали нам переносицу и щёки. То и дело Костя снимал очки и начинал тереть лицо кулаками - с силой, размазывая грязь.
И я, наверно, была не лучше.
Одна мама не трогала лицо, и на нём от пота оставались ровные, узкие дорожки.
- Макар всё время так ходит, и ничего, - как будто в утешение нам сказал Костя.
Но мама ответила:
- Зачем ему всё время здесь ходить? Он там, в своём мире живёт… - и рукой махнула неопределённо куда-то вперёд. - Всё у него там есть - и школа, и…
Мама запнулась. Может, не придумала, что ещё у Макара есть. Я шла и думала: что это за мир такой, до которого так трудно добираться?
Но ещё хуже стало, когда дорога стала спускаться к пруду. Теперь большая сумка норовила вперёд нас убежать. Мы еле удерживали её.
А дальше пришлось подниматься наверх. Мама сказала, что уже скоро. Костя промолчал, у меня тоже не было охоты разговаривать.
Я и глазам не поверила, когда мы, наконец-то, взобрались на холм, и перед нами оказались деревенские домики.
Мама выдохнула чуть слышно:
- Нам нужен четвёртый с края. Надеюсь, с этого края, а не с того?
У чётвёртого домика стояла бабушка, уж до чего худенькая и маленькая, в больших толстых очках. Лицо у неё было загорелое. Морщины теснились на нём густо-густо. Оправа была коричневой, и это выглядело тоже как линии морщин. Ещё по одной толстой, закруглённой морщине вокруг глаз.
Мама сказала:
- Здравствуйте, Анна Ивановна!
И тогда бабушка заулыбалась, заворошила все свои морщины.
- Я, - говорит, - жду-жду! И пироги уже испекла, и комнату вам приготовила…
Тут Костя говорит:
- Какую комнату? Я хочу на сеновал!
Анна Ивановна удивилась:
- Зачем на сеновал? Дом большой, места всем хватит.
Но Костя, видать, с самого начала решил определиться: на сеновал, и точка!
- Когда ещё, - спрашивает, - придётся ночевать на сеновале?
Во дворе у Анны Ивановны собака оказалась. Здоровенная, чёрная. И она зарычала-зарокотала, когда мы вошли в калитку. Мы трое - скорей назад, на улицу. И Костя, отступая, пробормотал - как будто в укор себе и нам:
- А она привязанная…
Маленькая Анна Ивановна подошла к собаке и что-то сказала ей. Мы не слыхали, что. Потом она попросила подойти всех нас, по очереди. Сначала маму, потом Костю и меня. Собака всех нас по очереди обнюхала. Мне было страшно, когда она трогала меня своей огромной мордой, будто раздумывая: укусить? Не укусить?
- Свои, Пальма, свои, - повторяла Анна Ивановна.
И мне говорила:
- Ну, не молчи. Скажи ей: "Пальма". Пусть она твой голос услышат. А то - как же вы познакомитесь?
- Пальма, - сказала я.
Голос у меня дрожал. Надо же, думаю, а я хотела, чтоб мне щенка купили! Это чтобы он вырос вот в такое чудище?
Я облегчённо вздохнула, когда Пальма закончила меня обнюхивать - и руки, и лицо, и шорты. Теперь, наконец, можно было отойти.
А Костя снова подошёл к Пальме. И она снова принялась нюхать его.
А он её тоже нюхал и чуть ли не облизывал, и всё повторял:
- Дай лапу! Пальма, дай лапу!
Хозяйка повела нас с мамой в дом. Костя крикнул вдогонку:
- Анна Ивановна, а Пальма умеет давать лапу?
- Да не умеет, видно, - отозвалась с крыльца хозяйка. - Кто же её учил когда - лапу подавать?
Мы с мамой уже вымыли руки и доставали из сумки гостинцы. Анна Ивановна накрывала на стол, и всё суетилась, всё говорила, как вовремя мы приехали. Как раз она скотину закрыла.
- Скотина-то, - говорит, - рано ложится, с солнышком. А мы с вами можем посидеть, попировать. Брата зови за стол…
Я только встала - позвать, и тут раздался Костин крик:
- Умеет! Анна Ивановна, ваша Пальма умеет давать лапу!
Всё не так
И тут же он в сени вваливается. Счастливый, что Пальма, наконец-то, ему лапу подала.
Сразу стал рассказывать, до чего же она смышлёная собака.
И до чего большая!
Как будто мы сами не видели!
- С такой, - говорит, - никакие враги не страшны.
Наигрался в своих тазоголовых, вот ему враги и мерещатся.
И тут же, от дверей, он спрашивает:
- Анна Ивановна, а где здесь у вас живёт Макар?
Анна Ивановна удивилась:
- А зачем тебе Макара?
Костя растерялся - как зачем? А наша хозяйка уточняет:
- Это который же Макар тебе нужен?
А Костя не знает, как у Макара фамилия.
Хозяйка раздумывает:
- Это у Петровых Макар, что ли?
- Петровы, - говорит, - на том конце живут, у оврага. И Макар у них есть.
Костя - сразу выяснять:
- Что, у оврага? Это всё прямо, прямо, как мы шли, только - ещё дальше по дороге?
Он прямо сейчас бежать к Макару готов. Точно и не устал вовсе.
- Там, там они все живут, - кивает хозяйка. - Дом большой, на дорогу в четыре окна глядит. Но это что, сзади-то хозяин сделал пристрой…
Нам про пристрой не интересно, а хозяйке - только бы дорассказать, что начала:
- Семья-то какая у них, считай четыре колена живут…
И пальцы загибает:
- Баб Галя - раз. Дальше Максим с Валюшей. А дальше уже Юрка с Галкой, молодые… Это - уже три? - спрашивает она вдруг у меня.
В растерянности я киваю.
- А четвёртое колено - это Макар. Макарчик. Он весной родился!
Тут мы уже не понимаем - как - что ли, этой весной?
- Мне мальчик нужен, - говорит Костя. - Примерно такой, как я…
Мама объясняет:
- Они по Интернету познакомились.
Хозяйка плечами пожимает.
- Мальчиков-то у нас - больше Макаров нет. Вот Шурик Малинин - такой, как ты, да ещё Серёжка Ужов, Лёня Светиков…
Мама тогда говорит:
- Ну, может, постарше немного. Серьёзный такой мальчик, умненький…
А Костя уточняет:
- В деревне правда - все знают друг друга?
- Правда, - отвечает Анна Ивановна. - С чего бы нам друг друга не знать? Да только нет у нас ни одного Макара, чтобы как ты или чуть-чуть постарше. Есть дед Макар, Малинин, от нас через улицу живёт…
Мы тут головами помотали - ясно, это не тот Макар.
А наша хозяйка завздыхала:
- Макарами сейчас мальчиков не больно-то называют. У Петровых первенец родился - вот его назвали Макаром, да. Сперва хотели Робертом или Модестом. По-иностранному. Так Наталья Светикова ходила к ним, просила, чтоб Макаром.