- Спасибо Катенька, напосла ты Кралю, ай как напосла!
И к этой своей Крале:
- С молочком вернулась, с молочком!
Видно было, что Катенька нравится Анне Ивановне гораздо больше, чем мы с Костей. Да мне и самой она понравилась. Мне тоже захотелось вот такие чёрные шорты в облипку, и так же легко, хозяйкой, шагать по улице, и так же управляться с коровами, и звать их по именам: "Вперёд, Ракета!".
Я подумала, что сегодня же попрошу маму купить такие шорты. Может, они где-нибудь в деревне продаются.
Мама согласится. Она говорит: "Девочку должна интересовать одежда".
А после я подумала: ну, буду я в новых шортах. От этого всё равно не перестанешь бояться коров!
А если бы у меня и появилась откуда-нибудь Катина храбрость, то всё равно - кто мне позволит вот так же гонять стадо? И кто научит отличать Ракету от Крали и от Ласточки?
Между тем, коров в деревне разобрали. Осталась одна рыжая, в пятнышках. Она, видно, принадлежала девочке в чёрных шортах. Девочка гнала её снова к нам, уже с другого конца деревни. Поравнявшись с нами теперь, она остановилась перед нашей скамейкой. Постояла, стесняясь. И спрашивает:
- Ребята, а вы что, городские?
Так мы с Катей и познакомились.
Мы уже поняли, что она Катя, живёт в Липовке, пасёт коров.
А ей про нас всё надо было знать.
Откуда мы, сколько нам лет?
Кем мы приходимся Анне Ивановне?
А если никем, то почему тогда живём у неё?
- Мама в командировке, в Собакино, - объясняю ей. - И нас привезла с собой, дышать свежим воздухом.
Катенька говорит:
- Понятно. И что ж вы у нас разместились, а не в Собакино?
Косте не хочется вспоминать, как его товарищ по игре обманул. Назвался Макаром из Липовки, а сам откуда - ищи-свищи.
Костя мнётся:
- Ну, знаешь, в Собакино не нашлось квартиры…
И Катенька удивляется:
- Что, правда? Никто и на квартиру вас не пустил?
Нам уже надоело на вопросы её отвечать. Надо же быть такой любопытной!
Мимо по улице женщина шла, в ситцевом платье и спортивных штанах с лампасами. На голове платок, а в руках тяпка.
Я и не знала, что так по улице можно ходить. Растерялась, забыла даже, что в деревне надо со всеми здороваться.
А женщине мы, видать, тоже странными показались. Остановилась она и стала рассматривать нас, как каких-то зверушек.
- Катенька, - спрашивает, - кто же это с тобой?
И Катенька тут же давай пересказывать всё, что у нас выведала.
- Представляете, - говорит, - тёть Марина, - их в Собакине и на квартиру никто не пустил. Вот, наша Баб Аня только пустила…
Женщина тут заахала:
- Надо же, собакинские не пустили! А мамка-то к ним, к собакинским, в командировку приехала!
И, наконец, махнула рукой:
- Ну что ж, и живите у нас, раз Баб Аня вас приняла!
Как разрешение дала напоследок. И дальше со своей тяпкой пошла.
Гляжу я на Катю и слова сказать не могу. Она же старше нас! Неужто ей никто не говорил, что чужим людям на улице нельзя всё выкладывать, что пожелают они узнать?
Костя тоже стоял огорошенный.
- Ты, спрашивает, - всегда такая разговорчивая?
А Катя и не понимает, о чём он. Переспрашивает:
- Чего?
Костя в ответ сердито:
- Я, может, вовсе не хочу, чтобы мои дела все подряд обсуждали.
Катенька улыбнулась: а, вот он о чём! Успокаивает:
- Да это не всё подряд! Это же тёть Марина. Она из нашей деревни. Да она вообще-то моей маме двоюродной сестрой приходится!
И смотрит - не поймёт, чем мы недовольны.
Сникла, растерялась. Теперь и не скажешь, что это та самая девчонка, которая там ловко управляется с громадными животинами и по деревне шагает хозяйкой. Девочка, которой мы восхищались, на которую я хотела похожей быть!
Ей, видно, не хочется, чтоб на неё сердились.
- Пойдёмте, - просит, - ко мне во двор. Гостями будете. Я только с Луной управлюсь.
Мы думали, что ослышались оба. Костя спрашивает:
- Как - с Луной?
А это у неё корова - Луна. Катя объясняет: подоить её нужно.
Мы с Костей переглянулись. Отчего бы и не пойти в гости? Чем ещё заниматься?
Нежная Луна
Во дворе у Кати оказалось примерно как у Анны Ивановны. Здесь тоже разбегались глаза. Какие-то сооружения, маленькие домики - баня, видать, сарайчики. Всюду громоздились доски, ящики. А в середине двора стояла миска, из неё цыплята клевали.
Катя заводила в сарай Луну. Луна шла медленно, переступала ногами - и будто втягивалась вовнутрь.
Мы с Костиком тем временем огляделись. У самых ворот увидели перекладину. И это было так похоже на турник, что Костя даже рассмеялся. Перекладина тянулась от ворот к столбу, врытому поодаль. Костя подпрыгнул, повис, подтянулся разок, другой. Спросил у Катеньки, точно шутя:
- Это у тебя что, турник?
Она кивнула смущённо.
- Да…
Костя заинтересовался:
- А кто на нём занимается?
Катя застеснялась ещё больше.
- Мальчишки наши, из деревни. Они вот так делают…
Она схватилась за перекладину, и вдруг её ноги оказались сверху, промелькнули над моей головой - одна, вторая, как раскрытые ножницы.
И вот она уже снова на земле стоит - а хвостик на голове ещё продолжает лететь. Ещё какой-то миг он торчит букетом…
И мне уж до того хочется вот так же уметь на турнике, как она!
Пожалуй, всё-таки попрошу маму купить чёрные шорты. Буду как Катя. Да если бы я хоть маленько была похожа на неё - ух, и гордилась бы я! А она снова смотрит на нас, будто в чём-то виновата.
- Вы побудьте, - говорит, - я к Луне пойду.
Костик остался, а я за Катей в сарай пошла. В сарае на гвоздике висел чулок. Катя взяла его и хвост Луны к задней ноге стала привязывать.
- Зачем? - спрашиваю.
Катя говорит:
- А она бьётся хвостом.
Я удивилась:
- Так они дерутся, когда их доят?
Катя точно оправдывается:
- Нет, не все. Это наша Луна - такая нежная.
Ничего себе, нежная, - думаю. Хвостище у неё - толще моей руки. Небось, как хлестанёт таким - с ног и собьёт. Не зря его привязывают.
Под животом у Луны вымя, из него четыре отростка торчат, длинные и толстые.
Катя принесла тазик с водой (всё-то в деревне тазики!) и стала тряпочкой Луне отростки протирать. А Луна топчется на месте, вихляется из стороны в сторону. Катя её гладит по рыже-белому боку. И этот замшевый бок под её рукой ходит, волнуется - живой. Луна громко дышит.
Я только решилась тоже её погладить, Катя говорит:
- Лена, не обижайся на меня. Ты выйди, пожалуйста, с братом во дворе постой. Луна чужих чувствует. Она при тебе не будет доиться. Сама видишь, Луна у нас нежная…
Ну и подумаешь! Сиди в своём сарае с Луной!
Умный Лёнчик
Костя во дворе учился подтягиваться на турнике и ноги высоко подкидывать. Пока никто не видел, он тужился изо всех сил, и лицо у него такое делалось, что я чуть не фыркнула.
Из сарая слышалось, как Катя уговаривает Луну смирно стоять и хвалит:
- Вот ты какая умница!
Вскоре Катя вышла из сарая с ведром, понесла его в дом. Возвращается, в обеих руках несёт по кружке:
- Вам молочко…
Молоко тёплое оказалось, странное. Густое, травой пахнет. Я закрыла глаза и - раз-раз его быстрыми глотками.
А Костя глотнул разок и стоит, время тянет. Спрашивает:
- А кто, говоришь, на этом турнике занимается? Твой брат?
- Ну да! Я же говорю, брат, Шурик, - откликается Катя. - Это Лёнчик сказал, что нам турник нужен. Не только в школе, но и дома, в своей деревне. В школу-то, в Кувакино, каждый раз не побежишь! Вот дедушка и сделал, как он нарисовал…
- А что же в вашем дворе, а не у того… у Лёнчика?
Катя плечами пожимает:
- Так ведь мой дедушка! А Лёнчику кто сделает? У него ни отца, ни деда нет? Одна мама, тёть Наташа.
Косте, вообще-то, не интересно про Лёнчика. Он спрашивает на всякий случай:
- А Макар у вас есть в Липовке?
Катя докладывает:
- А то! Дед у меня Макар - это раз. Дальше - Петровы грудного своего назвали Макаром…
Костя говорит:
- Грудной - это не считается. А из больших?
Катя плечами пожимает.
- Дед…
Потом добавляет:
- Ещё папу у Лёнчика Макаром звали. Макар Михалычем.
- Нет, это не то, - отмахивается Костя.
Катя не понимает, о чём он. Да и с чего бы ей понять?
- Лёнчик, он, - говорит, - знаете, какой умный! И сильный. Он из района кубок привёз!
- Какой кубок? - спрашиваю.
Катя отвечает:
- А спортивный!
Сама вся так и светится. Не иначе, думаю, нравится ей этот Лёнчик. Может, для того и научилась кувыркаться на турнике, чтобы он на неё внимание обратил.
Она видит моё недоверчивое выражение, горячится:
- Да он и по математике лучший! И в компьютерах Лёнчик разбирается. Андрей Олегович его одного пускает за компьютер, дома у себя!
Костя уточняет:
- Кто его пускает?
Катя отвечает нетерпеливо:
- Я же говорю, Андрей Олегович, наш физик! Он говорит, такого мальчика ещё не видел… Другим-то учить надо, зубрить - а Лёнчик всё понимает сходу…
Катя путается в объяснениях:
- В школе компьютерный класс не работает, каникулы… Я слышала, Андрей Олегович Лёне говорил: "Если что надо, приходи ко мне…" Сам он не в Липовке, в Кувакино живёт. Так Лёнчик к нему, если что, напрямик, полем - чтобы не через Собакино идти. Всего-то за час укладывается…
Костя спрашивает:
- А зачем - к учителю ходить?
Катя поглядела с обидой.
- Как - зачем? Он за компьютером хочет посидеть, в Интернет выйти…
Тут до меня дошло: своего компьютера у Ленчика-то нет.
И у Кати, должно быть, нет.
Костя отпил молока, чтобы так просто не стоять. А после спрашивает:
- А где сейчас твой Лёнчик?
Катя сразу вспыхнула:
- И вовсе он не мой!
Костя ещё больше растерялся - чего это она?
Это я вижу, что Катя влюблена. А Костя, хоть и старше меня, ничего не понимает! Думает, что она просто к словам придирается.
- Ну ладно, - говорит миролюбиво. - Не твой. Он что, сейчас, у того учителя, в Кувакино?
Катя отвечает:
- Ты что! Учитель в отпуске, нет его в Кувакино с прошлой недели! Поехал, небось… - она сделала значительное лицо. - Поехал, небось, в Санкт-Петербург, он там учился…
Костя перебивает:
- Нет, ты скажи, а Лёнчик?
Катя ему:
- Лёнчик работает, понятно. Летом все работают…
Я спрашиваю:
- Что, тоже коров пасёт?
- Нет, - отвечает Катя, - он у Михал Григорича в хозяйстве… Михал Григорич на лето всегда берёт ребят, хозяйство-то большое, и на грядках, и за скотиной…
Костя говорит:
- Что, так целый день и работает?
Катя кивает:
- Ну, да…. Иной раз только на пруд сбегают мальчишки, окунутся - и опять на грядки. Да и сено заготавливают уже, пора. Они с большими косят - чтобы на зиму сено-то…
Катя вдохнула воздуха и зачастила снова:
- Но и платит он хорошо, Михал Григорич. Тёть Наташа в прошлом году говорила, Лёнчику купили пуховик, кроссовки, в школу его собрали - всё на его же заработанные деньги…
Она загибала пальцы - что ещё купили Лёнчику. У меня уже голова трещала от всех вываленных нам сведений.
Когда мы выходили, вдогонку неслось:
- Лёнчик - он и на тракторе умеет!
Утро мудренее
Выскакиваем на улицу, а там как раз мама идёт.
- Что, - спрашивает, - уже в гостях были?
И начинает рассказывать: в Собакино, оказывается, такая красота! Собакино с Липовкой не сравнить. Тротуары там вымощены плиткой, и везде клумбы с цветами. А какая гостиница при опытном хозяйстве! Душ есть, горячая вода - как в городе.
И оказалось, вполне можно было договориться, чтобы нам с Костей тоже в гостинице пожить.
А можно бы и на квартире.
Какой там отзывчивый, добрый народ!
Одна тётенька, местная - она в хозяйстве лаборанткой работает - сразу предложила маме перебираться к ней. Вместе с нами, конечно. Где это видано, говорит, чтобы из Липовки пешком шагать на работу и с работы? У нас, что ли, некому на квартиру вас принять?
Костик спрашивает:
- Ну что, переселяемся?
Мама вздыхает:
- Теперь-то куда нам? Анна Ивановна приняла нас всей душой. Уйти - значит обидеть её. Да и друзья у вас уже появились, как я погляжу. Осваиваетесь понемногу! Так что уж как-нибудь проживём здесь до конца недели.
Пошли мы в дом к Анне Ивановне. Она точно слыхала, что мама не хочет её обижать. Обрадовалась нам, стала накрывать на стол. Мама выкладывает из сумки, что купила на работе. Котлеты, пирожки. Анна Ивановна, гляжу, миску с малиной несёт.
- Вот, - говорит маме, - Костя с Леной сами собирали. Уж до того молодцы дети, до того работящие…
Мы переглянулись. Она что, с ума сошла? Она же нас сама из сада выпроводила из-за того, что мы работать не хотели. А тут угощает маму ягодами и нас нахваливает!
Я вглядываюсь в её лицо, пытаюсь понять: шутит, может? Но нет, лицо серьёзное.
Мама поддакивает: уж до чего приятно слышать, что мы молодцы! И думает, что ёрзаем мы на стульях оттого, что стесняемся.
Наутро просыпаюсь - в комнате светло. На дощатом полу солнечные полоски наискосок, через всю комнату…
Понятное дело, вчера мы не захотели снова спать на сеновале, и хозяйка нам постелила в комнате.
Сейчас здесь - уже никого. Мама, видать, ушла на работу. А Костик? Где Костик? Оделась я побыстрей, выхожу во двор.
Там Анна Ивановна цыплят кормит.
- Тихо, - говорит мне, - в сад не ходи.
А сама подмигивает.
Я не понимаю:
- Почему - не ходить?
А она:
- Там Костик работает. Утро-то мудренее. Вот он с утра и поправляет вчерашнее. Давай - как будто мы не видели ничего?
Меня, конечно, разобрало любопытство. Я сделала вид, что не собираюсь в сад. Вышла за калитку, прошлась улицей и гляжу через забор: там Костик и впрямь возится, что-то делает на дорожке возле малинника. Я пролезла между перекладинами забора, подхожу, смотрю. А он, видать, на дороге нагрёб мелких камешков, и теперь вчерашнюю ямку засыпает, заравнивает. А после ещё топчется сверху, чтобы плотней лежали.
Я спрашиваю:
- Это хозяйка заставила тебя зарывать?
- Нет, - отвечает Костик. - Это я сам. Она и не видела ничего.
И просит:
- Не надо, чтоб она видела. Ты тише говори, ещё услышит…
Кто чей крестник
После завтрака мы решили пойти погулять.
Анна Ивановна велела нам без старших не купаться.
Об этом она могла бы и не говорить. Во-первых, дома мы занимались в бассейне. Я - год, а Костя - целых два года.
А во-вторых, мы не собирались залезать в их грязный пруд. Потерпим до города, а там можно будет на пляж сходить.
Мы закивали:
- Не, мы не будем!
Она говорит:
- И не ходите далеко.
Мы обещаем:
- Не пойдём!
Она поглядела на нас в сомнении и говорит:
- Отправлю-ка я с вами Пальму! И мне спокойней, что вы с провожатым, и Пальме радость. А то сидит на привязи - забыла, когда бегала…
Но если Пальма и забыла, то теперь сразу вспомнила, как бегают. Она так и летала мимо нас, вперёд-назад по улице. То скроется далеко впереди в облаке пыли, то уже мчится нам навстречу, громко дыша. Налетает на тебя со всей скорости, ты так и садишься в пыль. А она тычется в тебя, пасть открывает. Ты жмуришься от страха - и чувствуешь, как Пальма тебя вылизывает. А ты барахтаешься, поднимаешься кое-как, просишь: "Пусти!" - и вдруг видишь: нет её! Только что здесь была, а уже - только облако на дороге.
Моргнёшь - а Пальма уже навстречу по улице бежит, снова издалека - к тебе.
Улица была длинная, прямая - по такой только и бегать. Мы тоже немного пробежались, но с Пальмой нам было не тягаться.
Так мы - всё прямо, прямо - дошли до магазина.
У магазина на скамейке сидели несколько старушек. Они велели нам занимать очередь за ними: скоро свежий хлеб привезут. Но мы сказали, что нам только посмотреть, и вошли вовнутрь. А Пальма ещё побегать осталась.
В магазине стоял полумрак. Летали мухи. С потолка свисали жёлтые ленты, сплошь обклеенные мухами. Несколько мух сели мне на руки и коленки. Я согнала их, но они сразу же уселись снова. Так что всё время надо было подёргиваться, пока рассматриваешь, что там есть в магазине.
По левую сторону от входа громоздились консервы, мешки с крупой и бессчётное количество бутылок, в ящиках и на стеллажах, рядами. По правую сторону прямо на полу стояла коробка с мылом, рядом - деревянный ящик, полный гвоздей. В углу были горой навалены галоши. Висели ситцевые платья, стояли кастрюльки, чашки. На полке под потолком блестели стаканы и графинчики. И к этой самой верхней полке были пришпилены два белых банта, какие носят первоклассницы. Ну, знаете, такие - каждый размером с полголовы?
На всём этом хозяйстве была одна только продавщица. Худая и в очках (мы с Костей даже переглянулись: совсем как мы!).
Я хотела спросить чёрные шорты. Вечером мы бы зашли с мамой и купили. Но продавщица всё не замечала и не замечала нас. Она беседовала с какой-то женщиной, как будто никого кроме них двоих и не было. Женщина стояла, навалившись на прилавок - крупная, целая гора, втиснутая в обрезанные джинсы и в майку.
От женщины-горы остро пахло потом. Голова её была обвязана платком.
Я стояла рядом и думала, как не идёт ей платок. Неужто она никогда в зеркало не смотрится?
- Спрятала бы ты эту красоту, пока её не засидели мухи, - между тем учила крупная женщина продавщицу. - А то обидно будет, если такие банты мухи засидят.
- Но тогда их никто и не увидит, - возражала худая продавщица. - Кто же их купит, если их не будет видно?
- А их и так никто не купит, - предсказывала крупная женщина. - Кому их покупать? Детей-то - считай нет! Мой, да ещё Шурик Малинин, да Серёга Ужов. Все мальчики. Катька Малинина - так та невеста уже, ей помаду покупать, а не банты. И всё. Дети-то в деревне не больно родятся. Вырастут наши - кто останется?
Тут продавщица не согласилась с ней:
- Как так - детей нет? А Макар? Макарка? Про крестника забыла?
И гостья в ответ ей расплылась, заулыбалась:
- Да, как же, Макар, Макарчик, да, крестник мой… Но ведь он мальчик, ему банты незачем!
И тут же пустилась рассказывать:
- Знаешь ведь, Настасья, как так вышло, что он Макарка? Это уж я племяшей умолила, Юрку с Галкой, чтоб если мальчик, то назвали бы Макаром. В память моего Макар Михалыча…
Женщина громко всхлипнула.