- Да мне рассказывали, Наталья, - поспешно сказала продавщица. - И Валька Петрова у меня была, и баб Галя рассказывала, как ты к ним ходила…
Наталье видно, не понравилось, что её перебивают. Она шумно вздохнула и сменила тему.
- А банты всё ж таки ты, Настя, убери. Испортишь ведь. Мухи засидят, не отстирается.
И стала возмущаться:
- Понавезут вечно, что не нужно! Девочек нет - а банты привезли. Нет, чтоб сандалий привезти! У моего Лёньки сандаля порвалась. Он её ленточкой подвязывает. Видала, нет? Так ведь и ходит с ленточкой.
Настя предложила:
- А ты бы в Собакино сходила в магазин. Или в Кувакино. Там в универмаге обувной отдел…
Наталья махнула рукой:
- Без Лёньки-то не сходишь, обувь мерять надо. А Лёнька что ни день - с утра до ночи на работе. А бывает, там в хозяйстве у Михал Григорича и ночевать останутся, с Шуркой Малининым.
И тут же сообщила доверительно:
- Но и платит он хорошо, по совести, Михал Григорич…
Мы с Костей сами могли бы продолжить - рассказать, что неизвестному нам Лёне купили на заработанные деньги в прошлом году. Мы уже поняли, что это мама того мальчика, про которого Катя вчера горячо говорила: "Он не мой, не мой!" - и голос у неё прерывался. Всё совпадало. И отца звали Матвей Михалычем - а сейчас его больше нет. И… всё остальное.
Странное дело! В деревне что, положено всё подряд рассказывать - и друг про друга, и про самих себя?
Нам с Костей надоело ждать, и мы вышли из магазина. Никто так и не поинтересовался, что нам надо было.
Зато Пальма как нам обрадовалась! Она уже устала дожидаться, и теперь прыгала, как олень, на длинных ногах. И я, увидев её, сама не заметила, как тоже стала прыгать и хлопать в ладоши. А Костя закричал, как кричат индейцы:
- У-ва-ва-ва-ву!
Когда кричишь громко и хлопаешь ладонью по губам, так получается. Это сигнал индейцев, папа нам показывал. В детстве они играли так, папа с друзьями…
Тут же за ближним забором показалась женщина. Вышла на сигнал.
Спрашивает:
- Это вы, что ли, к нашей баб Ане приехали? К Анне Ивановне-то? Я слышала, у неё остановились городские…
И облокотилась о перекладину в предвкушении разговора.
Мне сразу стало тоскливо.
Тут Костя ей скороговоркой ответил:
- Приехали! К Анне Ивановне!
И, спохватившись, добавил:
- Здравствуйте!
Схватил меня за руку - и мы бросились вперёд по улице.
Пальма - за нами.
Но, конечно, она сразу вырвалась вперёд.
Счастье
Деревня быстро кончилась. А мы всё летели вниз по просёлочной дороге, а потом забирались вверх, на холм.
И с холма там такое открывалось, что это - счастье было.
Я потом, в городе уже, вспоминала: вот это было счастье! Кажется, что ты летишь, над всеми холмами, в этом воздухе, наполненном запахом трав. Твои волосы и плечи касаются этого особого воздуха, ветер шумит. Ты кружишься на холме, платье раздувается - и не нужны тебе никакие чёрные шорты. А потом, уже совсем закружившись, падаешь в траву - и мир переворачивается, холмы встают там, где было небо. И кажется, ты чувствуешь, как Земля кружится.
Где-то далеко, на склоне другого холма, паслось стадо. Крошечное отсюда. И совсем маленькими были фигурки пастухов. Я стала отгадывать, кто из них Катя. А потом подумала, что, может, это совсем другое стадо, не липовское. Почему-то вспомнила Рэта с его Грандсоном и представила, что всё под нами занято колышущимся морем - везде, куда ни глянь, сплошь спинки, спинки овец. Над ними возвышаются всадники…
Почему Катя не пасёт коров верхом на лошади? Она бы смогла - такая спортивная!
И ещё я подумала: вот если подняться высоко-высоко, то можно ли сходу различить, где Липовка, а где Австралия или другие места Земли? Если стоит лето, всё зеленеет, и не понять издалека, какие в лесу деревья, и домов тоже не видно…
Я спросила об этом Костю. Он сказал, что всё дело в рельефе. Где-то под тобой будет совершенно ровная площадка, её с нашей местностью не спутаешь… Но можно найти и такие, как у нас, места: чтобы всё время холмы, холмы…
Пальма лежала на вершине холма рядом с нами. А потом, когда мы решили дойти до леса, она помчалась вперёд и скрылась среди деревьев. И всё - нет её. Как будто она только и ждала момента, чтобы удрать в лес.
Мы звали-звали её. Потом я спросила:
- Как ты думаешь, она сможет найти дорогу домой?
Костя успокоил меня:
- Она же собака…
Так мы всё шли, шли, то сбегая вниз, то поднимаясь наверх с разбегу. И вдруг, между двух холмов, нам открылось…
Под нами, внизу, был чудесный пруд!
Его берег был усыпан песком.
Там и здесь стояли разноцветные грибки от солнца.
И ни души.
В стороне виднелись домики - какое-то село.
- Это Собакино, - сказал Костя. - Собакинский берег. Оказывается, мы сделали крюк!
Мы обошли пруд, сами того не заметив. На этот берег нас не пустила вчера Анна Ивановна.
А теперь никто не мог бы нас не пустить!
Конечно, мы обещали не купаться! Но кто бы устоял, если - жаркий день, и перед тобой такой уютный, такой чистый пляж? А плавать мы умеем, мы же занимались в бассейне!
Ёжик солёный
Мы скорее разделись - и в воду. И уж кричали и брызгались как никогда. Никто же не видел нас. Разве что Пальма. Она примчалась откуда-то и носилась теперь по берегу. Мы пытались и её затянуть купаться, но Пальма никак не шла в воду. Мы тащили её вдвоём, а она упёрлась передними лапами и вдруг стала тоненько пищать, точно обиделась. Мы и выпустили её. Пальма тут же умчалась с берега, а мы снова полезли в пруд.
И только когда мы уже накупались так, что руки-ноги дрожали, оказалось - нас видели!
Мы лежали, зарывшись в песок. Не хотелось ни разговаривать, ни думать.
И тут вдруг откуда-то раздалось:
- Ррр! Гав! Гав! Ррр! Гав!
И сразу понятно было: это не собака, это человек дразнится.
И верно, лаял какой-то паренёк.
Он появился неожиданно. Мы увидели, как он поднялся из ложбинки между холмов, а за ним - ещё двое. И что они хотели от нас, было понятно сразу - по их лицам. Я подумала: вот такие когда-то доводили папу: "Эй, очкарик!"
- Очкарики собакинские! - сказал один парень.
Он захватил под ногами у себя пригоршню грязи, тут же слепил комок и кинул Косте в лицо.
Костя опешил.
- Ты что…
Снял очки - у него минус шесть, потянулся за майкой, чтоб протереть стёкла, и тут в него другой комок полетел, и меня тоже стукнуло что-то в грудь, а потом сразу в подбородок. Стало больно, и на зубах заскрипел песок.
- Попробуйте, собакинские, нашей грязцы, - сказал другой, чернявый, улыбаясь во весть рот.
Костик вскочил на ноги. Я знаю, как это, без очков: всё мутное. Но врага, подошедшего к тебе вплотную, ты видишь ясно. Костя поднял руку, защищаясь от одного. Но их уже трое рядом - не ясно, на кого смотреть… И тут я закричала, как только могла:
- Не трогайте его!
Вцепилась одному в майку - и тут же отлетела в песок. Ногу внутри чем-то кольнуло, сразу от пятки до живота. Я громко вскрикнула.
Парень, который меня толкнул, глянул сверху. Сказал беззлобно, скорей с удивлением:
- А ты не лезь. Видишь - мужики говорят между собой!
Как будто Костя мечтал с ними поговорить!
Когда я подняла голову - увидела, что он тоже лежит. Нет, он ползёт - туда, где лежат его шорты! И вот уже… У него в руках железка, которую он нашёл вчера. Которой вырыл яму в саду, в малиннике.
Ею не только рыть землю можно! Костя вскочил на ноги - и держит её перед собой. А двое мальчишек прыгают вокруг него, боясь приблизиться. Я видела: им жутко, и в то же время - их охватил весёлый и злой азарт. Как будто это игра такая - "повали Костю". И - не получи при этом железкой по мозгам. Им в удовольствие прыгать вокруг него, пружинить сильными ногами… Каждый старается вытянуть ногу так, чтобы Костикову ногу зацепить, чтобы он снова упал.
А третий, чернявый, гляжу, поднимается и растирает бедро - Костик, что ли, сбил его с ног? Всё так быстро, что я вижу происходящее только кусками, кадрами… К Костику парень подходит сзади, пока двое отвлекают его…
Я думала, что с места сдвинуться не смогу, так ногу зашибла. Но нет, оказывается, я прыгнула, и я уже на спине у парня сижу! И тереблю его за уши, он орёт и вертится волчком вместе со мной.
И тут… Пальма, Пальмочка прыгает на грудь одному из тех, двух, что пытаются Костика свалить. И валит его самого в песок!
А его дружок отпрыгивает сам, как будто у нас есть ещё одна собака.
Так, Пальма, так!
- С ума, что ли, сошли! - кричит нам тот, что лежит под Пальмой.
Приятели не собираются его выручать.
Пальма - это не то, что мы с Костей. Она упёрлась ему в грудь передними лапами, прижала к земле. Слюна капает ему на лицо. Парень слабо шевелится.
Я вижу, что одна сандалия у него подвязана синей ленточкой. Ленточка обвивает и ступню, и щиколотку. Спереди перекрещивается.
Новые сандалии в магазин никак не завезут!
Он дрыгает ногой в подвязанной сандалии.
Я смотрю - и не знаю, что делать. Думаю: "На его месте я бы со страху умерла!".
Но он живой. Он, вроде, даже постарался успокоиться. Собака не должна видеть, что её боятся…
Мне показалось - или он в самом деле что-то сказал Пальме, тихо, тихо…
Парень видит, что я смотрю на него. И он старается теперь поймать мой взгляд. Он поднимает голову с песка…
Если глаза встретятся - значит, я стану с ним разговаривать. По-человечески…
Как будто они по-человечески к нам подошли…
- Ну что, мир? - спрашивает парень.
Он уже взял себя в руки. Выровнял дыхание. И говорит так, точно стоит рядом с нами. Точно не под собакой, примятый, на песке лежит.
Смотрит на нас так, будто мы какие-то правила нарушили.
Костя щурится, я знаю - без очков чувствуешь себя беспомощным. Он только догадываться может, что вот это пятно - пальма… И вдруг он жёстко, по-хозяйски, говорит:
- Ладно, Пальма, назад.
И парень тогда садится и выдыхает:
- Пальма? Ёжик солёный! А я-то смотрю… Это баб-Анина Пальма.
И у меня само вырывается:
- Ёжик солёный!
Так, что все три наших врага оборачиваются к нам.
Костик вздрагивает.
Не зря мы брат и сестра! Я вижу, что он понял!
Но надо проверить.
Большая собака подарила мне ощущение странной силы, уверенности, какой я раньше не знала. Никогда мне не приходило в голову командовать кем-то. А теперь - запросто…
- Ну-ка, - говорю я этому, с ленточкой на ноге, - скажи снова: "Ёжик солёный!".
Мы же слышали, как он говорил "ёжик солёный" в микрофон!
А камера у него не работала, и мы ни разу его не видели.
- Ёжик солёный, - растерянно повторяет парень.
И Костя выдыхает:
- Ты Макар из Липовки!
Тот парень, что хотел ударить его сзади, начинает услужливо объяснять:
- Он Лёнчик. Лёней его зовут! Но - да, да, он из Липовки.
- Это бабанина собака, - снова говорит Макар. То есть Лёнчик.
А третий парень, чернявый, в растерянности кивает на нас:
- Это же наши, липовские. Я понял - командировочные они, те самые. Их с мамкой в Собакино и на квартиру никто не пустил.
И тот, что сзади напасть хотел, подтвердил:
- Ну да, тёть Марина моей мамке рассказывала. Их одна баб Аня пустила.
Костя, сидя на корточках, зачерпывал воду из пруда - умывался. Чернявый держал его очки. Лёнчик, бывший Макар, спрашивал у меня:
- Что ж вы не сказали, что вы не собакинские?
Недоразумение
До Лёнчика не сразу дошло, что Костя и есть тот парень, с которым он в тазоголовых играл и кому хвастался, что космонавт помахал ему. Тот Костя был в виртуальном пространстве, а этот - здесь.
- Я же писал тебе, что приезжаю! - втолковывал ему Костя.
- Когда писал? - не понимал Лёнчик.
Костя начинал припоминать.
- Да утром, перед автобусом. Позавчера, в понедельник…
И было странно: всего-то позавчера мы были в городе! Мне вдруг показалось, что мы живём в деревне давным-давно.
- Позавчера! - отозвался Лёнчик. - Да я уже три недели компьютера не вижу. С тех пор, как Андрей Олегович уехал в отпуск. Он мне хотел ключи оставить, да я говорю: куда мне летом? Не до компьютера же, работать надо.
Он поглядел на свои руки.
- Пальцы, - говорит, - стали такие, что осенью по кнопочкам не буду попадать.
Руки у него и впрямь были тёмные, загрубевшие. Под ногтями грязь. Он поднял обе руки, чтобы мы лучше видели. И Пальма, лежавшая спокойно, тихо зарычала на него. Мало ли, с чего это он руки протягивает…
Видать, Анна Ивановна так чётко объяснила ей, что мы свои, что Пальма и усвоила сразу назубок: нас надо защищать.
- У, псина, - сказал один из Лёнчиковых товарищей.
Я тут же съязвила:
- Да уж, не повезло вам, что мы с собакой!
Костя погладил её между ушей.
- Пальма спасла нас.
Лёнчик кивнул:
- Она всех спасла. Ты бы нам головы пальцем раскроил. А потом сел бы. Или родителям пришлось бы отвечать…
Я, кажется, одна заметила, как он сострил. Совсем не смешно. Как будто Костя такой герой, что одним пальцем их бы победил. Все видели - у него железка…
Костя сказал:
- Это - оборона.
Лёнчик подумал и стал оправдываться:
- А что обороняться? Не собирались мы вас бить.
Чернявый ему поддакивает:
- Так само вышло. Мы ведь только пугнуть хотели, как всегда.
Лёнчик объясняет:
- Собакинских пугнёшь, когда их мало - они и улепётывают…
- Собакинские - слабаки, - поддерживает его чернявый. - Вот у них - пляж, а ты скажи, кто у них плавать-то умеет?
Как будто Костя знает хоть кого-то из собакинских.
- Они и на турнике не могут, - злобствует чернявый. - Хотя у них площадка… В школе Максимов повиснет на турнике и ногой делает вот так…
- Да ладно тебе, Игорь же всё может, - перебил его Лёнчик. - И Андрей Еловых…
Чернявый нехотя согласился:
- Ну, только они двое.
И снова к нам повернулся:
- А тут гляжу - странные собакинские что-то. Дерзят нам…
- Ага, - подтвердил и третий их товарищ. - Мы думали, они забыли, с кем говорят. Пора напомнить… Это вышло…
Он задумался, припоминая слово.
- Это. Вот. Недоразумение.
Я уже поняла, что Лёнчик в их троице главный. Того чернявого, что лаял по-собачьи, а после удирал, Шуриком звали. Это оказался Катин брат. А того, что сзади напасть хотел, звали Серёгой Ужовым. У него было тонкое, красивое лицо. Длинные, пушистые ресницы - хлопьями вокруг глаз. Такие ресницы - мечта любой девчонки.
С его лицом только в кино сниматься. Конечно, если бы оно было не такое глупое.
Серёга поймал мой взгляд, смутился. Буркнул:
- Сами виноваты. Надо было не молчать, что вы - никакие не собакинские….
Нога у меня болела всё сильнее. Только что я могла на ней стоять, и даже прыгать. Прыгнула же на этого… Серёгу… Но теперь до неё стало больно даже дотронуться. У щиколотки она опухла. Я села в траву и не представляла, как стану подниматься от пруда на холм.
Лёнчик предложил Косте как-то сцепить руки и сделать что-то вроде кресла для меня. Мне велел сесть к ним на руки и обхватить их за шеи. И так они двое, шатаясь, стали подниматься.
Пальма теперь шла рядом с нами, поглядывала на меня. Её не тянуло больше носиться…
Лёнчик был выше Кости, и кресло получилось неровное. И поднимался он быстрее. Они никак не могли подладиться в ногу. Лёнчиковы товарищи убежали в хозяйство, где они все работают. Они же только искупаться приходили.
Шли мы так - вверх и вниз, кто шёл, а кто ехал. Мне всё время казалось, что я сейчас свалюсь.
Я уже совсем было рот открыла, чтобы сказать:
- Пустите, сама пойду…
А после передумала. Если меня не надо будет нести, то Лёнчик, пожалуй, тоже побежит на свою работу. И они с Костей так и не помирятся. И не поговорят толком.
Хотя им и теперь было не поговорить, они только дышали громко, да Лёнчик иногда бросал Косте:
- Ты эту руку - ниже… Ты вот так держи…
И я думала: ещё немного он с нами побудет. Костя ведь так ждал, когда они встретятся.
На вершине холма остановились передохнуть. Лёнчик мотнул головой.
- Там - поле у Михал Григорича. Видите, где трактор ездит?
Костя спрашивает:
- Там - твоя работа?
Лёнчик кивает.
- Ну да, Михал Григорич каждое лето мальчишек принимает. Дел-то в хозяйстве много, он сам себе - целый колхоз…
- Кто - сам себе? - спрашиваю.
Лёнчик смущается.
- Ну, это наши говорят, в деревне. У него и лошади есть…
Костя говорит:
- Так ты и на лошади можешь ездить?
А Лёнчик:
- Не знаю, я только на Рыжем ездил. Рыжий смирный, старик уже. Так мне всегда Рыжего мне дают, а на других я не пробовал… Михал Григорич, он говорит, хочет спокойным быть за ребят, поэтому только Рыжего можно брать, а Стрелу нельзя. И я не знаю, умею я на коне верхом, или на одном только Рыжем…
Костик - только ещё что-то спросить, а Лёнчик сам спрашивает:
- А вы на сколько приехали?
Костя говорит:
- В пятницу - назад.
И вздыхает тяжко.
Как будто, если бы мы подольше оставались, он тоже бы с мальчишками стал в поле работать - за компанию.
Может, его и принял бы тот неизвестный нам Михаил Григорьевич. Костю бы научили грядки полоть и траву косить. А может, и на Рыжем бы дали прокатиться, Рыжий смирный. И Костя бы ездил на нём - только зачем, куда? Я толком не представляю. Люди здесь живут какой-то непонятной нам жизнью.
А Лёнчик что-то про нас не может понять.
- Подумать только, - говорит мне, - вы взяли и приехали в Липовку. Просто так - взяли и приехали.
Понятно же - мы не просто так. Мы с мамой. У мамы командировка. Но Лёне кажется, что мы какие-то особенные люди… Свободные, как ветер.
Всё видно-слышно
Анна Ивановна во дворе была. увидела нас - руками замахала:
- Ходите, где не нужно! Вот вас собакинские-то и отделали…
И смотрит на Лёнчика, чтоб он подтвердил: нечего далеко от дома уходить!
Лёнчик смешался:
- Это не собакинские, баб Ань… Мы не же знали…
Хозяйка поглядела озадаченно. Спрашивает Костю:
- Так что ж вы не сказали, что вы не собакинские?
И велела нам с ним в доме сидеть.
Лёнчик на свою работу пошёл.
Хозяйка тоже выскочила за калитку. И сразу вернулась с какой-то женщиной. Та прежде всего велела нам звать её "тёть-Светой", а после принялась ногу мою ощупывать.
Я сморщилась - думала, она сейчас её мять начнёт. Но тетя Света пробежалась по моей ступне и по лодыжке легкими пальчиками и сказала:
- Через день-два снова будешь прыгать.
И попросила у хозяйки лоскут, чтобы потуже перебинтовать.