Костя рядом стоял и молча сочувствовал мне - пока папа не позвал его воду носить. Папа успел пройтись по дому и углядеть, что в кухне бак наполовину пустой.
Потом мы за столом сидели. Ужинали. Хозяйка робко говорила маме:
- Хотела просить, чтобы оставались ещё, сколько можете… Или чтоб детей оставили - пожить. Им что за интерес такой - снова на асфальт?
Будто ждала, что мама ответит:
- А что? И пусть остаются!
Но мама сказала вежливо:
- Спасибо, мы уже отдохнули.
Папа кашлянул, точно ему было неловко.
Я поглядела на него и на Костю.
Они сидели рядом, похожие друг на друга.
Оба кудрявые и в очках.
Но так они всегда похожи.
А сейчас они долго носили воду. Заполнили не только зелёный бак на кухне, но и котёл в бане, и бочку во дворе. И видно было, что оба ещё не устали. И если бы у хозяйки были другие баки, и бочки, и котлы, они бы заполнили их тоже.
Поработав, они умылись во дворе, поливая друг другу из ковшика, а вытираться не захотели. Футболки они надели на мокрые тела, а очки - на мокрые лица. Было заметно, что и папе, и Косте приятно оттого, что у них на лицах капельки.
Папа сказал нашей хозяйке, будто маленькой:
- Мы бы остались у вас на выходные, да я ведь и в субботу работаю. Мне завтра на работу.
Мама посмотрела на него, как будто он говорит что-то не то.
Папа увидел, что мама недовольна - и захотел сменить тему разговора. Он повернулся к Косте:
- Слушай-ка, сын… А мальчик, который в космонавты собирался… Вы встретились?
И это тоже получилось невпопад. Потому что мама ответила за Костю:
- Я же в машине рассказывала тебе про космонавтов!
Потом поглядела на меня пристально и добавила:
- И про звездочётов тоже.
Я поёжилась. Что сейчас будет? Наверно, папа скажет: "Я не хочу разговаривать с девочкой, которая обманывает маму".
Но папе-то хотелось разговаривать! Наверное, он сильно соскучился по нам.
Он улыбнулся мне виновато: хотел бы, мол, поболтать, но мама рассердится… И снова к Косте повернулся:
- Твои друзья, вижу, в городе со щенками бегают…
Костя нахмурился. Нет у него в городе никаких друзей.
Сказал неохотно:
- Да, это у Орефьева щенок…
Папа обрадовался, что Костя поддержал беседу:
- Ну да! - отвечает. - И этому щенка купили… К тебе ещё заходил. Вместе они теперь двух собак воспитывают, с утра до ночи, только и слышно во дворе…
- Юрову - щенка? - насторожилась я.
Кто ещё к Косте заходил?
Если, думаю, даже у Юрова собака, то и нам купят.
Но потом глянула на маму и поняла, что не захочет она покупать собаку. У мамы стало уж совсем обиженное лицо - оттого, что мы о собаке заговорили.
Но сразу же она постаралась улыбнуться. И спрашивает папу:
- Компьютер-то наш - живой?
А сама на Костика глядит. Я, мол, не против игры, если - в каникулы. Я понимаю, что ты любишь…
И я бы, может, играть любила - если бы Костя мне позволял. Но он позволит - как бы не так… Значит, я буду гулять с девчонками, а после разогревать нам с Костей суп. Вечером мама придёт: "Суп ели? А тарелки за собой вымыли?" А если в доме окажется не прибрано, то она спросит: "Чем вы сегодня занимались?"
Спрашивать она будет только у меня. В каникулы её не беспокоит, что Костя зря тратит время. И он сможет сколько угодно играть в своих в тазоголовых.
Хотя, может, его затянет ещё какая-то игра. И друзья тоже переключатся на неё. Чтоб не расставаться. И Миша, и Ли Джин, и Хью. А если захочет, он сможет познакомиться ещё с кем угодно.
А Макара не будет теперь даже в сети. И Лёни там не будет - всё лето. Вот осенью он, может быть, снова начнёт играть… С Костей, Костя же меня за компьютер не пускает.
И старый Рэт, проводив в колледж Грандсона, наверно, снова превратится в маленького тазоголового человечка. Про таких никогда не знаешь, сколько им лет.
Тут мне пришло в голову, что хорошо бы Анне Ивановне познакомиться с Рэтом. Чтобы она не скучала зимой. Рэт бы писал ей: "Не горюй, приедут к тебе внуки, дождёшься. Ко мне же приезжал мой Грандсон!"
Если бы у неё только был компьютер! И если бы она знала хоть немного по-английски… Так только, чтобы друг друга понимать.
Они бы обсуждали своё сельское житьё. Анна Ивановна могла бы завести себе пару баранов, чтобы у них стало больше общих тем.
Мне - салют…
Костя с хозяйкой носили в багажник банки с вареньем. С тем, которое мы вчера варили. И с каким-то другим, которое варили не мы. И ещё какие-то банки, вроде, с перцами или с кабачками. И ещё с чем-то.
Пальму хозяйка отвязала, и та ходила за Костиком - из двора к машине и от машины во двор. Стояла, ждала, пока он возьмёт в сенях очередную банку, а потом снова шла за ним.
Я спросила, чтобы только не молчать:
- Анна Ивановна, а что в этой банке? Она разве наша?
А она ответила:
- Зовите же меня баб Аней, в конце концов!
За забором напротив было заметно какое-то шевеление. Там следили за нашими сборами, тихо переговариваясь.
И Костя всё время поглядывал в сторону забора. Мама не разрешила отнести Шурке палец. Когда мы собирали рюкзаки, Костя хотел выскочить к соседям на минутку.
- Я, - говорит, - им только палец отнесу!
Но мама отняла палец и положила на окне в сенях. Сказала:
- Набегался уже. Уедем - Анна Ивановна сама отдаст им твою железку.
И Анна Ивановна сказала:
- Я отдам, отчего же не отдать?
Но мальчики могли решить, что Костя передумал отдавать им палец.
То ли его это сильно волновало, то ли он горевал, что расстаётся с Лёнчиком и с Пальмой, да только он был чернее ночи, когда таскал варенья и соленья в машину.
Над Катькиным забором время от времени появлялись ноги. Иногда ступни в воздухе описывали дугу. Это означало, что кому-то удалось сделать полный круг. Но чаще, только взлетев, ноги опадали обратно.
Это были Серёгины или Шуриковы ноги. Я их двоих не различала по ногам.
- Ну что, в машину? - нерешительно сказал мне папа.
Баб Аня сняла очки-морщины и прижалась ко мне мокрыми щеками - одной, потом другой…
На заднем сидении уже сидели Костя и мама. Мама, получалось, в серединке. Она обняла нас и сказала весело:
- Ну-ка, кто первый дома сегодня - в ванну? С пеной!
Один папа не садился. Он открыл дверцу, а сам всё глядел, появятся ли ещё ноги над забором. По движению ног он пытался угадать, что за упражнение делают на турнике.
- Мы тоже, - говорит, - вот так тренировались! Подтяжка, стойка на руках… Интересно, сейчас бы получилось?
А потом как выдохнет:
- Какое солнышко! Ну парень, молодец…
Я по сандалиям поняла, что молодец - Лёня.
Папа ждал, когда над забором снова появятся Лёнины сандалии. И ждал он совершенно зря. Потому что Лёня уже вышел из Катиной калитки. Солнышко теперь пытался повторить кто-то другой, а Лёня стоял напротив нас, около забора. Смотрел на меня. Я у окна сидела, и у меня было опущено стекло.
Тут я подумала, что это совершенно всё равно, будут меня ругать или нет. Открыла дверцу - и бросилась мимо баб Ани в дом.
Пальма, удивлённая, рванулась за мной.
На подоконнике в сенях я взяла железку - и назад. Мама не успела ничего сказать - я перелетела через дорогу, прямо к Лёне.
- Вот. Палец Михал Григоричу.
Какое-то время мы стояли, держась за палец с двух концов.
Лёнчик говорил:
- Катька - что с неё взять? Глупая она…
И было странно: он не видит, до чего же она любит его? Но сказать что-то было немыслимо. Я могла только соглашаться, только головой кивать:
- Да, да…
Не тому, что он говорил. А тому, что мы стоим здесь вместе, за палец держимся.
Ещё бы - одну минутку…
Папа вот-вот засигналит мне.
Тут за спиной у меня раздался шум. В нашей семье снова ссорились!
Я оглянулась.
Костя пытался выбраться из машины, мама не пускала его. Он уговаривал её:
- Мне нужно. Мама, правда…
Мама отвечала:
- Что же ты раньше не подумал… Нужно ему… Знал же, что уезжаем!
Папа спорил с ней:
- Ну, если и впрямь нужно? Ведь чаю напились…
И баб Аня тоже что-то говорила - тихо. Слов её было не разобрать. Только мамины слова долетали от машины:
- Мне кажется, мы никогда отсюда не уедем!
Наконец, Косте позволено было выйти. И Пальма прыгнула к нему. Чуть не свалила с ног.
Он тут же обнял собаку, и так, вместе, они двинулись к нам - мне показалось, что в обнимку и Пальма - на задних лапах. Хотя могло ли такое быть?
И сразу же Костя выпустил Пальму. Потому что они с Лёней уже обнимались и хлопали друг друга по плечам.
В кои-то веки у Кости друг появился! И нас от него сразу же увозят?
Пальма тыкалась всем нам в коленки. Она тоже лезла обниматься.
И тут Костя сказал одну очень важную вещь.
Он сказал:
- Мы же приедем ещё! Нам взяли путёвки… В лагерь, в Кувакино!
И до меня вдруг дошло: Кувакино - это всего девять километров отсюда.
Хотя, конечно, я это и раньше знала. Но получается, что знала как-то не так… Не думая, что здесь же всё - рядом… Или не совсем рядом… Девять километров - это же ещё идти и идти! Через Собакино. Или напрямик, полем. Бегом, как они в школу бегают…
Тут от машины раздалось мамино:
- Костя, ты забыл уже, куда просился?
Костя нехотя направился к баб Ане в огород, где стояла дощатая будочка.
Пальма потрусила за ним.
А мы с Лёней схватились за руки - точно меня мама захочет куда-то отослать. И верно - мама оказалась рядом с нами. Глотнула громко и говорит Лёне, как глупому:
- Мы уезжаем. До свидания.
А мне приказывает:
- Ну-ка давай в машину! И всё, ни шагу из неё.
А после папе говорит:
- Иди, поторопи Костика. А то ещё застрянет по пути где-нибудь…
Когда мы, все четверо, уселись, наконец, и папа уже включил мотор, у Катьки за забором ещё шла тренировка.
Лёнчик показывал свои чудеса на турнике.
Он так и взлетал над перекладиной. Я понимала: он хотел, чтобы его с улицы было видно.
Мама вздохнула и сказала каким-то сухим голосом:
- Ленка, это тебе ведь - салют!
Я глянула на неё. Никогда ещё лицо у неё не было такое… странное.
Папа оживлённо говорил нам:
- Вы только гляньте, каков! И ведь совсем мальчишка! Не старше тебя, Костя!
Как будто самое главное было - в этих упражнениях.
Костя отозвался неохотно:
- Нет, старше меня… На год…
Ноги в подвязанных сандалиях взлетали и взлетали над забором.