* * *
- Дося, Дося! Ужас какой! Доди исчез, ей-Богу!
Дося словно проснулась.
- Как исчез? Да он был сейчас здесь!
- Был, да весь вышел, значит. И нет его больше. У-у, скверная собачонка! Попадись она мне! Удрала, и только. Ну что мы теперь бабусе скажем?
- А разве надо сказать? - заикнулась было Дося.
- А неужели же нет? Провинились, напроказили, и концы в воду. Нет, не годится так-то.
- Так ты посвисти, Соня. Может быть, Доди и недалеко: услышит - прибежит на свист.
- И то, посвистеть разве.
Соня-Наоборот свистела артистически, приводя в отчаяние неоднократно ловившую ее на таком неподходящем для молодой девушки занятии чопорную старую барышню m-lle Бонэ, особенно следившую за манерами вверенных ее попечению воспитанниц.
И сейчас Соня-Наоборот принялась свистеть самым добросовестным образом.
Но все усилия ее не увенчались успехом, Доди не показывался на призывы девочки.
- Ужас какой! Ну как мы явимся домой без этой отвратительной собачонки? - беспомощно развела руками Дося, в то время как Соня-Наоборот, не переставая посвистывать, время от времени вглядывалась пристально в ближайшие группы кустов и деревьев.
- Ты слышишь? - неожиданно схватила она за руку Досю.
- Что? Доди отзывается? - оживилась та.
- Нет, совсем не Доди. Но теперь я знаю, по крайней мере, где он, несносный наш Доди. Вот что! Слышишь, как свистит кто-то?
Действительно, кто-то свистел, словно в ответ на недавний свист Сони.
- Это кто же, по-твоему? - осведомилась все еще ничего не понимающая Дося.
Но вместо ответа Соня-Наоборот только испустила короткий торжествующий крик.
- Ура! - закричала весело девочка. - Теперь полбеды с плеч свалилось, по крайней мере, потому что я уже знаю, где надо искать Доди. Он на даче у Бартемьевых, а свистит этот противный Жорж Бартемьев - мой злейший враг, терпеть его не могу.
- Какой Жорж Бартемьев? Какой враг? Ей-Богу же, ничего не понимаю, - все еще недоумевала Дося.
- Как? Разве я тебе ничего не рассказывала? - пожала плечами ее собеседница. И, не дожидаясь ответа, быстро-быстро заговорила снова:
- Видишь ли, все лето я вела самую непримиримую вражду с бартемьевской дачей. Вон та, что с бельведером, розовая и с зеленой крышей, видишь? Третья отсюда по счету. Там живут два подростка мальчугана с отцом, очень важным, по-видимому, барином, с постоянно болеющею матерью, с гувернером и с целой оравой прислуги. Живут зиму и лето, как мы, потому, что дача у них теплая, зимняя; понимаешь? Началась же у меня моя вражда с мальчишками, собственно не с обоими, а с одним, младшим, в сущности, из-за пустяков. Они играли в серсо, в саду, когда я смотрела на них в дубовой аллее из-за решетки. Вдруг серсо перелетело за решетку и упало в канаву, и один из них, Жоржем его зовут, младший, как скомандует мне вдруг: "Эй ты, девочка, подай мне серсо". Я, конечно, ответила ему в том же духе: чего мне стесняться? "И не подумаю, - говорю. - У самого есть руки, приди и возьми". А он мне на это: "Как ты смеешь мне тыкать? Прежде всего я - Жорж Бартемьев". "Ну а я - Соня Кудрявцева, - отвечаю, - и ничуть не хуже тебя". Тут подошел другой мальчик, постарше, и говорит мне так вежливо, поднимая шляпу: "Вы извините Жоржа, он не подумал и как всегда хватил через край". А Жорж как захохочет во все горло. "Наш Саша - известный угодник и тихоня, ему все и кажется через край - самые обыкновенные слова. Ему бы девчонкой родиться, а не нашим братом, мужчиной".
Я, однако, не стала его дальше слушать и убежала. Но возненавидела я этого самого Жоржа с той же минуты ужасно. Терпеть не могу грубых мальчишек. А потом и пошли у нас с ним стычки при каждой встрече. Я ведь больше всего люблю дубовую аллею, ты знаешь, и постоянно удираю из нашего сада сюда. И вот однажды потеряла я здесь ленту с головы. А ты сама знаешь, как бабуся бывает недовольна, когда мы теряем что-нибудь из вещей. Я - искать. Искала, искала - нет нигде. Словно в воду канула моя лента. Прохожу мимо бартемьевской дачи, гляжу - у калитки опять этот Жорж, а лента моя у него на шее, повязана галстуком. Я - к нему. "Отдай, - кричу, - мне мою ленту". А он, этакая обезьяна за решеткой, сделал мне длинный нос и давай тягу. Ну, тут уж я не выдержала и объявила ему непримиримую войну Алой и Белой розы. И надо же было случиться, что в ближайший же день его мяч закатился в канаву. Я подоспела, схватила мячик и долго держала его под арестом, пока не пришел к нашему саду старший Бартемьев, Саша, во время нашей прогулки, и, улучив минуту, попросил у меня возвратить его брату мяч. А потом и пошло, что дальше, то больше. Могу сказать, все лето я портила кровь Жоржу Бартемьеву самым добросовестным образом, а он - мне. И теперь я более чем уверена в том, что Доди забежал на двор бартемьевской дачи, благо, там есть охотничья собака, рыжий сеттер Серна, с которым играют наши собачонки; а противный Жоржка поймал его, запер мне назло и не выпускает. Если бы только мне удалось повидать Сашу! Он славный парень, не в брата, хоть и размазня, между нами будь сказано, порядочный. А попроси я разыскать мне Доди, наверное, разыщет и приведет его ко мне. Гляди, гляди, вон они оба как раз, легки на помине! - внезапно оборвав свой рассказ, шепнула Соня.
Потом схватила за руку Досю и, увлекая ее за собою, помчалась по направлению розовой дачи.
Не успели они приблизиться к бартемьевской даче, как из калитки ее, ведущей в дубовую аллею, вышли два мальчугана-подростка. Оба они были одинаково одеты в шотландские костюмы. Короткие клетчатые юбки, не доходя до колен, оставляли открытыми их голые ноги. На коротко остриженных волосах у обоих были надеты шотландские шапочки с петушиными перьями и двумя ленточками сзади. Одному из них, темноглазому миловидному толстячку, казалось, лет четырнадцать по виду, другой на год был моложе брата и казался настоящим живчиком.
При виде девочек младший сказал что-то старшему на ухо, на что тот только укоризненно покачал головой. Но Жорж беспечно махнул рукой и, подпрыгивая, побежал навстречу девочкам.
- Честь имею кланяться, - обратился он к пансионеркам, преувеличенно низко кланяясь им и откидывая далеко от себя руку со шляпой. Потом остановил глаза на сердито нахмуренном лице Сони-Наоборот и произнес не без лукавства:
- А ведь я знаю, зачем ваша милость пожаловала сюда. За белым шпицем, конечно? Но напрасно изволили беспокоиться, сударыня. Вашего чудесного шпица вы не получите. Да!
- То есть как это не получу? - вспыхнула Соня-Наоборот как порох. - Дося, ты слышишь? Как это он смеет нам не отдать Доди? А?
- Вы, действительно, не имеете права удерживать у себя чужую собаку, - вступила в разговор Дося, - не имеете никакого права, monsieur Жорж; так, кажется, вас зовут?
- Monsieur Жорж? Гм… Вот это я понимаю! Вот это называется вежливым обращением. Поучитесь ему у вашей подруги, цыганенок вы этакий, - кинул он в сторону Сони.
- Не смей меня называть цыганенком! Слышишь? Я тебе не цыганенок вовсе! Меня зовут Соней-Наоборот. Понял? - сердито крикнула Соня и тотчас же прикусила язычок…
Противный язык! Вечно сболтнет то, что ему не полагается! И надо же было это несчастное "Наоборот" прибавить. Но делать было нечего - Жорж уже успел подхватить последнее слово девочки и еще громче расхохотался.
- Ха-ха-ха! Как? Соня-Наоборот вы сказали? Вот уж, могу заверить, вполне подходящее прозвище для такого сорванца. Саша, ты слышал? Да проснись ты, двигайся поживее, сделай милость, увалень ты этакий! - обратился он к своему толстяку-брату, медленно, вперевалку приближавшемуся к ним.
- Нет, ты послушай только - эту воинственную девочку зовут Соней-Наоборот! А? Преостроумное, я тебе скажу, прозвище, не правда ли? - продолжал он, хватая за руки подошедшего брата. - А мне самому оно так понравилось, что из уважения к этому удивительному прозвищу я готов пойти на уступки и выдать моего пленника на руки его законным хозяевам.
- Давно бы так! Давайте же мне его сюда скорее, - обрадовалась Дося.
- Ой-ой-ой, какая вы прыткая, однако, - посмеиваясь лукаво, возразил Жорж. - Увы, вам придется все-таки подождать и вооружиться терпением; во-первых, уже потому, что белый шпиц изволят сейчас отдыхать, наигравшись вволю с Серной, и будет, разумеется, очень недоволен, если мы потревожим его сон в данную минуту. Но к вечеру он отоспится, конечно, и вы часиков этак к десяти потрудитесь за ним зайти. В это время мы успеем уже отужинать, и я буду вас ждать обеих у калитки с вашей глупой собачонкой, которую вы, кстати, совсем не умеете блюсти.
- Но послушайте, однако. Ведь мы живем в пансионе и не пользуемся никакой свободой. А тем более по вечерам. Ведь в девять часов мы должны уже быть в дортуаре, а в десять спать. Уйти из дома в такое позднее время нам не представляется никакой возможности, - смущенно говорила Дося, в то время как Соня-Наоборот с красным от возмущения лицом твердила сквозь зубы:
- Гадкий мальчишка! Злой мальчишка! Обезьяна шотландская. Терпеть тебя не могу!
- Ха-ха-ха! - снова залился звонким смехом расслышавший эту воркотню мальчик. - Ты слышишь, Саша? Она меня терпеть не может, бранит изо всех сил, а сделать все-таки ничего не может, потому что собачка-то у меня. Ха-ха-ха! Ужасно люблю дразнить таких злючек.
- Оставь, Жорж. Полно тебе дурить. Отдай лучше шпица этим девочкам, - спокойно проговорил старший Бартемьев, не сводивший все это время глаз с запасов желудей, которые наполняли фартуки обеих девочек. - Для чего вы набрали их столько? - не выдержав, осведомился он.
Дося открыла, было, рот, чтобы ответить ему, но Соня-Наоборот сердито крикнула, не дав ей произнести ни слова.
- Молчи! Молчи! Не смей говорить! Пусть отдаст сначала Доди, а тогда мы скажем им, для чего нам нужны желуди.
- Вот так придумала! - продолжал потешаться Жорж, по-видимому, уязвленный ее словами. - Вот так придумала тоже! Ай да Соня-Наоборот! Да ведь шпиц-то у меня в плену, а не у Саши. А я нелюбознателен, знаете, и мне совсем не интересно знать, зачем вы набрали всю эту дрянь. Однако нам некогда. Александр, идем, мы же торопимся по делу, а вам счастливо оставаться, mesdemoiselles.
Тут Жорж снова насмешливо раскланялся перед девочками, приподняв свою шотландскую шапочку; потом, помолчав немного, прибавил:
- А вы явитесь нынче все-таки, чтобы я мог передать вам из рук в руки вашего очаровательного глупца Доди. До приятного же свидания! Саша, allons!
И, насвистывая какую-то веселую песенку, Жорж быстро зашагал по дубовой аллее, увлекая за собой брата.
Девочки остались одни.
Соня-Наоборот взглянула на Досю. Дося - на Соню.
- Ничего не поделаешь, - тряхнула своими короткими мальчишескими кудрями Соня-Наоборот. - Придется-таки отправиться вечером на выручку Доди. Как-нибудь удерем, Досенька. У меня уже наклевывается план по этому поводу. Поделюсь после им с тобой. Только бы наши тихони-святоши не пронюхали. А то ни за что не отпустят. Только, Дося, ты не проболтайся, ради Бога! А ты погоди, скверный мальчишка, с тобой я разделаюсь, задам же я тебе когда-нибудь за все это! Будешь ты у меня помнить! - погрозила она своим маленьким кулаком вслед быстро удалявшемуся от них Жоржу.
И тут же девочки стали совещаться между собой. Действительно, у Сони-Наоборот был уже намечен план предполагаемой новой "экскурсии". Решено было нынче вечером, когда старшее отделение уснет, выбраться потихоньку из дортуара и пройти к даче Бартемьевых. Пока же и виду никому не подавать о том, что обе они знают о местопребывании Доди на случай, если бы пропажа собаки обнаружилась.
* * *
Сентябрьский день давно отгорел, уступая место густой осенней мгле.
Девочки после вечернего молока и общей молитвы расходились по своим дортуарам. Воспитанницы младшего и среднего отделений спали на противоположном конце мезонина. Старшие пансионерки имели чудесную большую комнату, выходившую окнами в сад. У одного из этих окон росла старая сучковатая рябина, пленявшая детей своими красными по осени гроздьями-плодами. Красные гроздья касались окна, и стоило только протянуть руку, чтобы схватить эти красивые яркие кисти ягод. Но Анастасия Арсеньевна и m-lle Алиса Бонэ строго следили за тем, чтобы девочки не рвали ягод, и поневоле пансионерки старшего отделения ограничивались тем, что только любовались красивым развесистым деревом и его плодами.
На больших часах в гостиной гулко отбило десять ударов, час, когда каждая из пансионерок должна была уже находиться в постели.
Ровно в десять тушилась большая дортуарная газовая лампа, и вместо нее зажигался маленький керосиновый ночник.
M-lle Алиса Бонэ, худощавая, высокая швейцарка, всю свою долгую жизнь проведшая в России, вошла в дортуар старших и, прежде чем загасить лампу, занялась ночником, оправляя фитиль. Воспользовавшись тем, что m-lle Алиса не обращает на них внимания, Соня-Наоборот подвинулась к изголовью своей соседки Доси.
- Дося, а Дося, - зашептала она, отрывая на миг от подушки всклокоченную голову, смотри только, не засни по-настоящему.
- Ну, вот еще. Разумеется.
- И все-таки скорее закрой глаза и сделай вид, что ты уже заснула; и тогда наша Алиса скорее уберется… А куда ты желуди положила, Дося?
- Они в чемодане, у Аси. Уж она, будь спокойна, сохранит их до воскресенья в лучшем виде. Я ей все рассказала. Она обещала, что никому не скажет.
- Как "все"? - так и подскочила на своей постели Соня. - И про наше сегодняшнее рассказала тоже?
- Да нет же, не все, конечно, успокойся, пожалуйста! О том, что нам надо удирать сегодня, она не знает, конечно. И про Доди тоже.
- Вот и умница, если так. Люблю друга за сметку. Хорошо также, что наших желудевых запасов никто не видел. А то Миля Шталь непременно доохалась бы до того, что Алиса услыхала бы, и тогда пошла бы потеха! Пожалуй, что и до бабуси тогда бы дошло, и без отпуска оставили бы в ближайшее воскресенье в лучшем виде.
- Ой! - искренне испугалась Дося. - Я и то боюсь, как нам сойдет с рук предстоящая ночная прогулка. Ведь если поймают, нам не сдобровать. Без отпуску останемся наверняка.
- Это уж как пить дать.
- А для меня это - зарез! Во-первых, Веня меня ждет всегда, как праздника, и ему было бы так больно, бедняжке, не повидаться со мною в воскресенье, а потом желуди. Ведь их же надо доставить Дарье Васильевне поскорее.
- И доставим. Чего ты беспокоишься раньше времени? Так вот тебе, сейчас и поймали! Как бы не так! И кто узнает, скажи на милость? Алиса, как ляжет в кровать, так и заснет, как сурок, у себя в одну минуту. Свои не выдадут, конечно, если бы и узнали что. Бабуси нет дома, и она не приедет до двенадцати ночи из гостей, это я уже доподлинно знаю. А до двенадцати мы сорок раз успеем еще домой вернуться. Только бы скорее угомонились наши. Эта Марина с Ритой всегда шушукаются до полуночи, и сами не спят, и другим мешают. Марина, не шипи ты, сделай милость, угомонись, пожалуйста, я умираю от усталости, - повысила неожиданно голос шалунья. - Дайте же спать добрым людям, господа. Если ты опять свою Сибирь описываешь Рите, так нельзя ли это днем делать? Или потише, по крайней мере. Я спать хочу, - заключила сонным голосом девочка.
- Спи, я тебе не мешаю, - ответила с дальней кровати Марина Райская и продолжала беседу с Ритой Зальцберг. Говорила она баюкающим голосом, почти шепотом, в то время как в голове ее вставали картины описываемой Райской жизни.
- Так вот: горы у нас высокие-высокие. Красивые, как на картинках пишут. Видала? И грядами вдаль убегают. Иртыш там, где усадьба бабушкина была, широкий-преширокий, и студеный. Летом в нем так приятно купаться. Я с киргизкой Анной всегда по два раза на дню купаться бегала. А зимой, когда стужи наступают, морозы трескучие…
- Райская, да замолчишь ли ты, наконец? - взвизгнула соседка Марины по кровати Зина Баранович, - спать не даешь своими рассказами.
- Господа, тише! Ее величество маркиза неаполитанская почивать желают, - своим несколько грубоватым не по возрасту голосом заявила на весь дортуар Маша Попова.
- Глупо это! Почему именно маркиза, да еще неаполитанская? - прозвучал обиженно Зинин голос.
- А это тебе самой лучше знать. Ведь ты же Миле Шталь всякие небылицы про твои заграничные путешествия рассказываешь - как тебя за какую-то неаполитанскую маркизу в поезде приняли!
- Неправда. Я рассказывала только то, что было. Ведь вот Мара Райская тоже рассказывает про свою Сибирь, а никто ее за врунью не считает?
- Так ведь Марочка про свою родину рассказывает. Про Иртыш, про горы и тайгу, - внезапно прозвенел нежный голос Риты, - разве можно Марочкины правдивые рассказы…
- А разве я неправду рассказывала тоже? - совсем обиделась Зина. - Опомнись, Маргарита!
Но на это ни Рита, ни другие воспитанницы не успели ничего ответить. М-lle Алиса Бона поправила фитиль в ночнике, поставила ночник на его обычное место и приказала:
- Ну а теперь спать и никаких разговоров больше. Спокойной ночи, дети! Bonne nuit.
- Bonne nuit, m-lle Alice, - отозвались девочки.